Питер Аспе - Дети Хроноса Страница 23

– Провост знает, что его имя в любом случае прозвучит. Я думаю, он хочет использовать Линду в качестве отвлекающего маневра. Комиссар, который в наши дни пристает к голой беззащитной женщине, произведет более сильное впечатление на публику, чем адвокат, который десять лет назад с кем-то переспал.

– Ну-ну-ну. Я к этой стерве вообще не приставал, – запротестовал Ван-Ин.

Перед тем как сделать первый глоток, Ханнелоре вытерла ножку бокала бумажной салфеткой.

– И я должна этому верить? – спросила она презрительно.

Ван-Ину вдруг стало душно. Если кто-то подвергал сомнению его благие намерения, он мог взорваться, как партия нелегальных фейерверков.

– Я эту бабу и пальцем не тронул.

Чтобы это подчеркнуть, он ударил кулаком по столу. От удара его бокал с вином опрокинулся, покатился по столу и со звоном упал на пол.

– Ты совсем с ума сошел? – вскричала Ханнелоре.

Обычно она предвосхищала его вспышки гнева. Но сегодня она слишком устала и слишком раздражена. Ханнелоре вскочила. Брызги вина попали ей на платье. Она подошла к раковине и намочила под струей воды полотенце.

Несколько секунд Ван-Ин продолжал сидеть, как истукан. К его большому удивлению, он чувствовал, что гнев угасает. Неужели все-таки эти три месяца умеренности и правда оказали благотворное влияние на его вспыльчивый темперамент?

– Сильно испачкалось? – спросил он смущенно, ступая по полу в одних носках.

– Осторожно, осколки! – рявкнула она больше из беспокойства, чем от злости.

– Мне жаль, дорогая.

Ханнелоре оттирала платье концом мокрого полотенца.

– К счастью, это было не красное вино, – сказала она уже примирительно.

Ван-Ин покорно надел тапки, взял щетку и смел все осколки. Они оставили на вымытой плитке липкий след.

– Давай сними платье, я положу его в стиральную машину, – любезно предложил он.

– Тебе бы этого хотелось.

Оценив его искренне огорченный взгляд, она расхохоталась.

– То есть ты мне веришь.

– Конечно, я тебе верю. Вопрос в том, поверит ли тебе судья.

– Это мы увидим позже, – ответил Ван-Ин. – Мое слово против слова потаскухи. И кстати, о потаскухах. Я не удивлюсь, если НКО «Собственная помощь» – всего лишь прикрытие для организованной сети проституции.

Ван-Ин принес отчет о визите в «Помощь».

– В то время как я пил с директрисой кофе, Версавел взломал их компьютер.

У Ханнелоре не было никакого желания в который раз напоминать ему, что улики, добытые нелегально, не представляют для суда никакой ценности.

– Угадай, что он нашел.

Ван-Ин не стал ждать ответа. Это был момент, которого он ждал весь вечер. Он достал из кармана брюк листок фальцованной бумаги.

– Что ты об этом думаешь?

Ханнелоре посмотрела на листок. На нем было двадцать имен.

– Посмотри, что написано сверху.

– В наличии, – прочитала она, ничего не подозревая.

– Посмотри на даты рождения.

После каждого имени стояло число из шести цифр. Она не понимала, что он хотел ей сказать.

– Нет ни одной женщины старше тридцати пяти, – пояснил Ван-Ин.

– Ты серьезно? – ужаснулась Ханнелоре.

– Они должны откуда-то брать «мясо», – цинично произнес Ван-Ин.

– Но ты сказал, что Вандале свернул Love в 1986 году.

– Да. И спустя пару месяцев НКО открывает «Помощь». Какое совпадение.

– После убийства Герберта.

– Точно.

Ханнелоре сделала глоток мозельвейна.

– Ты ничего не преувеличиваешь? Список с двадцатью именами ничего не доказывает. Ты даже не можешь установить личности женщин. Может быть, это список сотрудниц, которым НКО выплачивает «черную» зарплату.

– У меня тоже есть такой список, – сказал Ван-Ин. – И кого мы там видим? Джон Катрэйсе – мужчина, который врезался в «мерседес» Вандале на своем мопеде. Он там кто-то вроде садовника, и я могу тебя заверить, что сотрясение мозга ничего хорошего ему не принесло. Катрэйсе – вылитый младший брат Квазимодо.

– Прекрати, Питер Ван-Ин. Никто не отвечает за свою внешность.

– И все же его голова заслуживает почетного места в кабинете редкостей Чезаре Ломброзо[38], – съехидничал Ван-Ин.

– Теории Ломброзо уже полвека считаются старомодными, – фыркнула она. – И нет никакой связи между физиогномикой человека и его склонности к преступности.

– Я разве сказал, что Катрэйсе преступник?

– Нет, но ты на это намекаешь.

– И все же в Америке есть ученые, которые…

– В Америке есть ученые, которые утверждают, что Элвис еще жив.

Ван-Ин отмахнулся. Не было никакого смысла злить ее дальше. Повисла вынужденная тишина.

– Я все же считаю, что мы должны взять на прицел деятельность НКО, – зевнул Ван-Ин, помолчав.

Он чувствовал, как его одолевает сон, его мысли расплывались, как акварельные краски на листе грубоволокнистой бумаги.

– Думаю, я сейчас сначала подам ужин, – сказал он.

Ханнелоре не стала нагнетать обстановку. У них у обоих был тяжелый день. Завтра она идет к гинекологу для пункции околоплодных вод. Не было смысла сейчас приставать к нему с вопросами.

– Через десять минут по «Арте»[39] будут показывать «Метрополис». Хочешь посмотреть?

Ханнелоре знала, что классикой его можно прельстить всегда. Ван-Ин принял предложение с энтузиазмом. Он вскочил и пошел на кухню.

– Я подам ужин в гостиную.

Раскрашенная сокращенная версия шедевра Фрица Ланга[40] их не увлекла.

– Вот видишь, – сказала Ханнелоре. – Если Голливуд вмешивается в искусство, от него ничего не остается.

Она обглодала кости своего последнего перепела.

– Завтра они покажут «Птиц», – сказал Ван-Ин. – Этот фильм нас не разочарует. Ведь с Хичкоком всегда знаешь, что тебя ждет.

Ван-Ин переключил на Би-би-си. Ханнелоре устроилась рядом с Ван-Ином. Они попали на середину документального фильма. Дэвид Аттенборо сопровождал компетентным комментарием спаривание двух муравьедов.

– Даже если бы ты сейчас не увидел этих животных, ты бы все равно захотел, – с удовлетворением заметила Ханнелоре.

Ван-Ин отодвинул свою тарелку и выключил телевизор.

– Ну тогда дело улажено, – ответил он плотоядно.

Йос Броуэрс за короткое время стал относительно богат. Шесть лет назад бывший жандарм открыл собственное дело и теперь зарабатывал в десять раз больше, чем раньше. В правых кругах его детективное бюро пользовалось солидной репутацией. К его самым преданным клиентам относился Лодевейк Вандале. Броуэрс знал старого подрядчика как человека, который всегда получал то, чего хотел, и ради этого ничем не брезговал.

Он припарковал свой ржавый «рено» у обочины боковой дороги канала Дамсе-Ваарт и последние триста метров прошел пешком. Вандале платил порядочно, но в обмен на это требовал абсолютной секретности.

Ровно в девять часов Броуэрс позвонил в дверь. Вирджини, пенсионерка-домработница, открыла ему еще до того, как звонок утих. Это было немалое достижение для старушки, которая из-за ревматизма ходила согнувшись. Она поприветствовала позднего гостя беззубой улыбкой и сказала, что хозяин ждет его на веранде.

Вандале поприветствовал Броуэрса широким жестом, который больше свидетельствовал об авторитете, чем о гостеприимстве.

– Садись, Йос. Чудесно, что ты пришел. Сигару?

Броуэрс не отказался от предложения. Вандале курил исключительно «Давидофф», а они даже для состоятельного бывшего жандарма были почти непозволительной роскошью.

– Кофе?

– С удовольствием.

Броуэрс взял сигару, зажег спичкой полоску кедрового дерева и покрутил кончик сигары над желтым, не имевшим запаха пламенем.

– Как дела у Греты?

– Она в отъезде, – ответил Броуэрс сухо. – Уехала на Мартинику, как будто здесь недостаточно хорошо.

– Женщины, – многозначительно вздохнул Вандале.

Мужчины шутили, пока Вирджини не подала кофе. Броуэрс наслаждался ароматом свежемолотых колумбийских зерен. Вирджини пошла, шаркая, на кухню и вернулась с блюдом птифуров – угощения, на котором Броуэрс был помешан. Он, не спрашивая, взял одну штучку.

– От Николаса?

– Конечно, – приветливо ответил Вандале.

Николас был известен своими изысканными кондитерскими изделиями.

– Спасибо, Вирджини.

Из уст Вандале даже слово благодарности звучало как приказ. Вирджини тихо удалилась.

– Я кое-кого разыскиваю, – сказал Вандале, когда Вирджини закрыла двери веранды.

Броуэрс кивнул, проглотил полпирожного и достал блокнот.

– Без записей, Йос. Я боюсь, это будет мокрое дело.

Бывший жандарм сунул в карман блокнот и взял второе пирожное. На жаргоне «мокрое дело» означало, что ему придется кого-то убрать.