Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) Страница 23

Бреннер, несколько озадаченно посмотрел в его сторону и улыбнулся.

Весь вид его говорил, что ему все здесь крайне любопытно: он- то ведь сам совсем из другой галактики. Медицинской…

— Вы здэсь надолго, профессор? — спросил Геннадий.

Его акцент обычно подкупал собеседников.

Вот и Бреннера тоже.

— На несколько дней, — Бреннер приблизил к себе недопитый фужер, но пить не стал, отстранясь, разглядывал на свет.

— Дела? Отдых? — тут же заинтересовался живчик с актер скими замашками — Аркан.

Бреннер неопределенно повел бровями: это дело личное.

После небольшой артиллерийской разминки против него была двинута главная ударная сила. Вступил в разговор Рындин.

— Мы слышали, вы проводите операции не только у себя в Израиле, но и за границей тоже. И, кажется, довольно часто…

Повернув к нему свою крупную, седую, с розоватыми просве тами между редкими волосами голову, Бреннер посмотрел на него более внимательно.

— И сейчас у вас тоже должна была состояться операция? Не так ли? полюбопытствовал Рындин. — Она уже позади?

— Отложена, — неприязненно откликнулся гость.

Трое компаньонов обменялись быстрыми взглядами.

— Если не секрет, профессор: вы связаны с медицинскими центрами или с частными лицами?

— Видите ли… — начал Бреннер, но не закончил.

Он отвел взгляд в сторону. По всему было видно, что вопросы эти ему крайне неприятны.

В поле его зрения оказалась молодая элегантная женщина за соседним столом.

— Это известная телеведущая… — негромко подсказал Аркадий.

— В вашей области, профессор, ведь всэгда есть дэфицит, не правда ли? — В разговор снова вступил Генка.

Бреннер оставил фужер в покое и слегка поежился.

— Я имею в виду трансплантанты, — словно не заметив его реакции, продолжал тот.

— Господа, — закусив губу, сухо и нервно оборвал его Бреннер, — я полагаю, это — не допрос?

Все трое мгновенно переглянулись и разразились хохотом. Неудержимым, заразительным.

На них оборачивались…

Рындин сквозь смех объяснил:

— Профессор, — мы не из ФСБ. Даже не из МОСАДа! Мы — врачи, на паях создавшие в Москве самый крупный медицинский центр «Милосердие, 97»…

Бреннер понял, что попал впросак.

Он досадливо прикрыл глаза и слегка изменился в лице. С ним это случалось крайне редко.

Коллеги оказались людьми легкими в общении, любознательными в вопросах профессии, и, повидимому, рвались вывести свой медицинский центр на международный уровень.

Их беседа была прервана появлением Панадиса. Он, как маленький буксир — огромный океанский лайнер, вел крупную яркую даму лет тридцати пяти в декольте и с таким «мейк-апом» на лице, какой достигается долгими часами, проведенными в косметическом кабинете.

Троица разглядывала ее с откровенным любопытством, куда меньше внимания уделяя ее спутнику.

— Я вас разыскиваю, профессор… Доктор Панадис, дорогие друзья… Очень рад… Очень рад…

Красавчик — Геннадий, знавший здесь всех — от директора до швейцаров сделал знак официанту, тот услужливо подоспел со стульями.

Ресторан все больше наполнялся знаменитостями: актеры, режиссеры, тележурналисты…

По возросшему уровню звукового фона можно было заключить что под влияние выпитого общение за столиками переходит в следующую — более эмоциональную стадию.

В голове Панадиса вдруг мелькнула любопытнпя мысль:

«А что если теперь, после таинственного исчезновения Ли, эти трое с их медицинским центром могут представлять для него интерес?»

— Господин Рындин, — он сразу усек, кто из этих троих — главный, — вы специализируетесь в урологии?

— Нет, почему же? — светским тоном ответил тот, — у нас широкопрофильный центр.

— Крайне интересно, — изумился Панадис. — И уже налажены зарубежные связи?

Рындин изобразил на лице иронический вопрос. Весь его вид говорил: вы могли предположить обратное? Если речь идет о серьезных людях, иначе и быть не может.

— В наши дни, — поддакнул Панадис, — медицина подобна кино… — Он показал на соседние столики. — Если вы не знаете, где и что делается, «Оскара» вам никогда не получить. А это значит, не будет ни рекламы, ни пациентов…

Рындин показал улыбкой, что оценил удачную метафору.

Панадис напряг лоб и, подняв вверх указательный палец, — словно вспомнил неожиданно интересную деталь, — сказал вдруг:

— Мне звонили из Портленда, это на Тихоокеанском побережье, неподалеку от канадской границы. Они разыскивают органы для трансплантации. Вас не может это заинтересовать?

Рындин улыбкой прикрыл некоторое замешательство.

— Трудно сказать, — он колебался.

— Да — да, я понимаю, — прикоснулся успокаивающе к его рукаву Панадис.

— А вас интересуют трансплантанты? — словно бы невзначай спросил Рындин.

Панадис сжал губы в трубочку.

— Мир, господин Рындин, воистину стал одной большой деревней. Телевидение, радио, а теперь еще «Интернет»… Моя область — маркетинг, а здесь — все двери открыты…

— Чтож, — Рындин посмотрел на него внимательно, — свяжи тесь со мной. Что-нибудь придумаем…

И он протянул Панадису свою визитную карточку…

Панадис вернулся в гостиницу поздно.

Еще в дверях услышал звонок.

«Кому это угораздило в голову звонить в такое время? Двадцать минут двенадцатого ночи…»

Он подошел к телефону, снял трубку, ответил ледяным тоном:

— Доктор Панадис у телефона…

Голос, прозвучавший в трубке, сразу же заставил его нас торожиться. Акцент был явно китайским.

— Я — друг Ли.

— Понимаю… — почему-то почти шопотом ответил он.

— Нам с вами надо встретиться…

Сделав глубокий вздох, Панадис постарался придать своему ответу деловой тон.

— Конечно — конечно… Завтра же… Только в котором часу?… Дайте подумать… Днем, вечером? Когда вам будет удобней…

Трубка слегка помолчала, а потом изрекла равнодушно:

— Не завтра — сегодня!..

— Сегодня? — Панадис ухитрился произнести так, чтобы в голосе его прозвучала только озадаченность и никак не страх, который его сразу сковал.

«Черт их знает, китайцев с их триадами…»

Но в трубке, как удар молота по свае, раздалось:

— Прямо сейчас…

Мгновенно проворачивая в голове неожиданную и мало приятную для него ситуацию, Панадис дал задний ход:

— Куда я должен приехать? — Словно и не было у него перед тем никаких сомнений.

Ему показалось, человек на другом конце провода улыбнулся. Не просто опасный — очень опасный тип…

— Никуда. Я сижу внизу. В фойе. Жду вас…

Ощущение было такое, словно он читает даже не мысли — биотоки. Так чувствует себя человек, когда видит на экране дисплея свои собственные живущие и дышащие внутренности.

Панадис надел шляпу, которую перед тем успел снять и, застегивая, на ходу пальто, пошел к лифту.

Внизу, в холле, навстречу ему церемонно, по-дальневосточному, поклонившись, поднялся китаец лет тридцати восьми — сорока. Волосы у него были гладкие, иссиня черные, скуластое лицо непроницаемо. Очки меняли цвет в зависимости от падавшего на линзы света. Взгляд за ними был холодный, вязкий.

На китайце был темный, с иголочки, костюм, который подчеркивал литые мускулы и борцовскую шею его обладателя.

— Чень, — представился он, и Панадису показалось, что его продуло сквозняком.

Этот, несомненно, был главным в их «триаде». Таинственная и многозначащая вершина, которая связывает все три угла треугольника, придавая ему размер и форму.

Церемонно улыбнувшись, Панадис указал рукой на дверь, полагая, что и китаец, в свою очередь, предложит ему пройти первым.

Ничуть не бывало: тот вел себя так, словно почет, ока зываемый ему Панадисом, полагался ему по чину. Не оборачиваясь прошел вперед.

Они вышли на улицу.

Китаец коротко сделал знак ладонью, даже не подняв руки, и тут же, взвизгнув тормозами, остановился какой-то частник.

— В сторону «Аэропортовской».

Водитель назвал цену. Китаец не слушал.

Усаживаясь в машину, Панадис спросил подчеркнуто интимным и беззаботным тоном:

— Куда сейчас?

— В «Шанхай»…

Частник нырнул в светящуюся струю машин.

Ночная Москва в мелкой штриховке снега выглядела притихшей. Она отходила от тяжелого и нервного дня. Опустевшая, освещенная ярким ночным светом сцена: храмы, звонницы, колокола.

Разговор в машине не клеился. Панадис пытался разрешить неразрешимую задачу: что от него хочет этот мрачноватый китаец…

Остановились под темными, тщательно зашторенными изнутри окнами. Ни одна ниточка света не проникала наружу.

Секьюрити в камуфляжном костюме и высоких ботинках, узнав Ченя, тут же впустил его вместе со спутником.

Внутри пахло добротным ужином и теплом, сдобренным дорогим коньяком. Чень вложил в ладонь малого у входа банкноту, и тот, не выразив эмоций, переправил ее в карман брюк.