Фридрих Незнанский - Чужие деньги Страница 24

Статья как статья. Но откуда этот наглый, наступательный тон? «Купить Россию…» Слова, как никакие другие, показывающие, что нет мира между крупными державами. Ядерные боеголовки дремлют, оставив мечты о гала-концерте с уничтожением человечества, но экономическое оружие не менее действенно, чем боевое. Крупный капитал — не единственная, но значительная сила в развитых странах. Иными словами, по-русски: кто платит, тот и музыку заказывает.

С общественными организациями, о которых вечно твердил в своих статьях Питер, уповая на то, что они помогут русским возродить истинное самоуправление, тоже не все гладко. В современной России такие организации — что они не особенно скрывают — существуют на деньги благотворителей с Запада, вроде печально известного Сороса, и, соответственно, проводят политику, которая угодна им. При чем же здесь Россия и русскость? Натуральный тебе, товарищ, зарубежный шпионаж! Да, именно шпионаж…

Ах, мистер Аткинс, мистер Аткинс! В самом факте разговора по-английски не было ничего криминального. Разве американский гражданин не имеет права поговорить с соотечественником на языке родной страны? Однако любопытный расклад получается… Сразу после беседы с пресс-атташе американского посольства Зернову позвонил сам Андрей Викентьевич Пантелеев, шеф всемогущего Министерства федеральной безопасности (ФСБ — СВР). В разговоре Пантелеев укорял Зернова в том, что если раньше его книга о глобальном мошеннике Корсунском «Сицилиец у власти» служила интересам России, то последние публикации о состояниях «Золотой сотни» искажают имидж российского государства в глазах иностранцев, которые не хотят делать инвестиции.

Что же это за человек, который, с одной стороны, выступал на стороне крупного американского капитала, который смеет указывать даже американскому правительству, а с другой — выполнял задания ФСБ? Неужели двойной агент? Любовь к Америке — и любовь к России… С одной стороны, проясняются некоторые неясности, с другой — все запутывается: убить его могли и те, и другие. Александру Борисовичу совершенно не хотелось влезать в шпионские хитросплетения, но, кажется, без этого не обойтись. И он дал себе слово непременно расспросить старого знакомого Питера Реддвея. Глава Антитеррористического центра и, что важнее, бывший заместитель директора ЦРУ и способен просветить Турецкого насчет того, был ли Питер Зернов связан с этой грозной конторой!

20

Ранние пробуждения никогда не были принадлежностью любимого образа жизни Гали Романовой. Но сегодня утром, когда в кромешной тьме в ее сны, скорее напоминавшие теплое беспамятство, ворвалось безапелляционно нарастающее «пи-и… ПИ-и-и… ПИ-И-И-И» кварцевого будильника, ей показалось, что лучше было бы не просыпаться. Совсем. Никогда. С отвращением придавив рычажок будильника, Галя поняла, что в Москве гораздо хуже, чем в Ростове-на-Дону. Жизнь не радовала, не веселила. Ненавистная ноябрьская тьма! Ненавистное общежитие! Вчера Иркины гости допоздна шумели на кухне, куда Галя не смеет и носа показать, орали пьяными голосами, без конца крутили на магнитофоне одну и ту же популярную песню, которая Гале поначалу нравилась, а теперь ее тошнит от этого пошлого мотивчика, от этих примитивных слов. «Раз таракан, два таракан. Здесь таракан, там такаран…» Кто только такую чушь в эфир пускает? Злость помогла Гале разлепить глаза. По домашней ростовской привычке, она едва не вывалила в коридор в ночной рубашке, но, вовремя сообразив, что находится не дома, накинула поверх ночнушки халат и только тогда побрела в ванную, спотыкаясь и наталкиваясь на стены, дезориентированная, как неудачно оживленный зомби. В ванной полно пара, зеркало, все в белых веснушках зубной пасты, запотело, на полу лужи, к раковине прилип обелокуренный волос… И эта неряха Ирка еще смеет жизни учить? Зальет соседей снизу, а отвечать заставит Галю. Вот погодите, Галя ей все выскажет, все…

Но Ирки поблизости не было, а теплый душ с ароматным мылом в виде арбузной дольки (это гигиеническое излишество Галя приобрела вчера, чтобы хоть чем-то себя подбодрить) помог прийти в хорошее настроение. Честно говоря, Галя не умела долго злиться: она девушка горячая, но отходчивая. А впереди ждет утренний чай с сырными крекерами на кухне, которая полностью в ее распоряжении, потому что Ирка ушла на работу еще раньше, а после ждет работа, ужасно сложная, но интересная, которую Галя полюбила заранее и к которой начинает понемногу привыкать. И, уже трясясь в полуподвешенном состоянии в набитом по-утреннему салоне автобуса, глядя в окно, за которым над быстро пробегающими мимо домами занимался рассвет, опер Романова оптимистично подумала, что все-таки жизнь хороша, несмотря на будильники.

На работе, в МУРе, ее ждали. Здесь уже успели оценить и ее хлебосольство, благодаря которому сотрудники питались домашними ростовскими консервами, и ее трудолюбие, не позволяющее отказываться от любой, самой неблагодарной работы.

— А у нас для тебя, Галочка, сюрприз, — одарил начинающего опера начальственной улыбкой сам Вячеслав Иванович Грязнов. — Надо допросить по делу Зернова неких Князевых, из квартиры которых звонили Питеру в вечер убийства. Ниточка толстая, основательная. Канат, можно сказать, а не ниточка. Действуй.

Допрос еще в годы университетской учебы был одной из сильных сторон профессионализма Гали Романовой. Ее склонность к полноте, карие глаза с коровьей поволокой и манера выслушивать человека так внимательно, словно перед ней находился ее родственник или любимый, производили неотразимое впечатление на самых нервных свидетелей. А те, кто были действительно виновны, расслаблялись, думая, что такой дуре можно скормить любое фуфло, и вовсю ораторствовали, забывая о естественной осторожности, и вот тут-то внешне безобидная Галя проявляла свою цепкую хватку, ловя их на противоречиях почище «детектора лжи», потому что, как выше было сказано, она действительно умела внимательно слушать, Галя набрала номер телефона, с которого был сделан роковой для Питера Зернова звонок, предполагая, что в такое время дома никого не застанешь, все но работе. Но трубку тотчас взяли. Откликнулся женский голос:

— Але?

— Здравствуйте, с вами говорят из Московского уголовного розыска. — Галя попыталась, насколько возможно, подавить украинское «гыканье» и прибавить строгости в интонации. — С вашего телефона позвонили…

— Ма-ам! — истошно завопили в трубке, и Галя сообразила, что ошиблась, приняв голос детский, возможно, мальчика-школьника, за женский. — Ма-а-ам, подойди сюда, тебе из милиции звонят!

Не выдержав собственного крика, ребенок закашлялся и никак не мог остановиться.

— Что за глупости, какая тебе милиция, — нарастая, пробился к Галиному слуху другой голос, приближаясь издалека. — Алло, Валентина Князева слушает!

— Здравствуйте, Валентина! — После того как женщина представилась, дело пошло на лад. — Меня зовут Галина Романова, я работник МУРа. — Может быть, следовало сказать «сотрудник», а не «работник»? А, как уж сказала, так тому и быть! — С вашего номера был произведен звонок иностранному журналисту Питеру Зернову, который стал причиной… это… его смерти…

— Я понимаю, — лихорадочно перебила Галю невидимая и неведомая Валентина Князева. — Я, наверное, должна приехать к вам и все рассказать. Я обязательно это сделаю. Только не сейчас. Мой старший сын болен, может быть, это воспаление легких, я вызвала врача. Когда врач придет…

— Вам удобно, — спросила Галя, — чтобы я приехала к вам домой?

— Да… Конечно. Если вы не боитесь заразиться.

Галя не боялась заразиться детскими болезнями, она боялась только одного: что ей не удастся услышать от Валентины Князевой ничего полезного. Валентина согласна поговорить, и это хороший признак, но то, что она расскажет, может не иметь с убийством ничего общего…

Так сложилось, что в этот день служебная судьба мотала Галю по окраинам. Из общежития на Петровку, 38, с Петровки на «Петровско-Разумовскую», откуда пришлось добираться маршруткой до указанной Валентиной улицы. Примостившись на крайнем кресле, где ей оттаптывали ноги все входящие и выходящие (Галя не привыкла к московскому транспорту и все боялась пропустить нужную остановку, подозревая, что водитель проигнорирует ее и вовремя не затормозит), она искаженно видела через стекло кабины водителя и боковую дверцу жилые дома — серые, без балконов, с трубами, оставляющими ржавые следы по фасаду, и однообразными окнами, похожими на старческие непроглядные мутные зрачки. Может быть, на нее повлияло неудачное пробуждение и глухой ноябрьский день, но Гале пессимистически подумалось, что в таких домах должно происходить много убийств на бытовой почве. Вот так подкатит у жильца такого района что-то к сердцу, и воткнет он кухонный нож в горло жены, ребенка или соседа, а потом только головой сокрушенно покачает: «И что на меня нашло-то? Сам в толк не возьму…» А просто все сошлось — нож, район и ноябрь.