Галина Романова - Кинжал в постели Страница 24

Но сейчас ей следовало позвонить.

Нет, не Стрельникову, не Мари. Она должна позвонить одному знакомому, которому надо передать информацию. Чтобы тот в свою очередь ее тоже передал кое-кому.

– Алика! Ну, о чем ты просишь?! Ну, это же нереально, дорогуша моя! – прошепелявили на другом конце трубки, когда она изложила свою просьбу. Последовал тяжелый вздох. – Я даже не уверен, что у меня есть этот номер! Вот и помогай людям после этого. Воистину: не делай добра, не получишь зла!

– Это последняя моя просьба. Пожалуйста! Просто передай то, что я тебя просила.

– Что ты все знаешь? Правильно я понял? Так это должно звучать? – В голосе послышалось сомнение.

– Да. Просто скажи: она велела передать, что она все знает.

– И все?!

– И все!

– Хм-м… – Человек помолчал, потом широко зевнул, хрустнув челюстью. – Как сочтешь, дорогая, как сочтешь… Но опять же хочу подчеркнуть! Я не уверен, что дозвонюсь!

– Дозвонись, или твой процветающий бизнес станет убыточным во всех смыслах, – пригрозила она и отключались.

Все! Камень брошен на самую середину реки. Ее задача теперь сидеть смиренно на берегу и наблюдать за кругами, которые пойдут по воде. Больше делать ей ничего нельзя и предпринимать ничего нельзя, поскольку это очень опасно.

Она будет ждать…

Глава 11

Боголюбова отпустили на вторые сутки.

– Вынужден признать, что на этот раз вам удалось избежать неприятностей, – прогнусавил Воскобойников. – Но вы не должны никуда отлучаться из города.

– Без вариантов, – пожал Сергей плечами и недобро глянул в лысеющую макушку, следователь как раз склонился над столом, подписывая ему пропуск. – Я же на УДО. Какие отлучки!

– Ага, вот, возьмите.

Воскобойников протянул ему пропуск. Про себя чертыхнулся, рассматривая мужика, стоящего напротив. Почти двое суток в камере, небритый, немытый, а хоть сейчас его рожу фотографируй на рекламный плакат. Симпатичный, сволочь! Поэтому и бабы вокруг него вьются как мухи. Интересно, его Валюшке он бы тоже понравился?

Ответа в голове не сложилось, а в душе сделалось еще противнее. Начальник треплет нервы, нагоняй с утра устроил, зачитав Олегу с выражением результаты экспертизы, где говорилось, что эпителий под ногтями жертвы и капли крови на полу не принадлежат никому из подозреваемых. Муженек-то тоже присутствовал в списке.

«Ты чего сразу Боголюбова этого за жабры и в камеру, а??? – гневался полковник. Будто не сам давал Олегу задание все досконально разузнать про Боголюбова и глаз с него не спускать. – Человек на свободу с чистой совестью, можно сказать. А ты его хвать! Нельзя перегибать, Олег. Нельзя. Нам за это спасибо не скажут. Особенно теперь, когда о наших превышениях три сотни анекдотов сложено. И кое-кто наверху очень их любит рассказывать. Что же ты так промахнулся-то, Олег?!»

Воскобойников не знал, куда себя девать. Он же работал, мать их! Он отрабатывал версии, отрабатывал фигурантов! А Боголюбова задержал, потому что муж жертвы на него указал. Без запинки ему доложил, что Боголюбов был в кабинете Жанны незадолго до ее смерти. Что же теперь, перед убийцей ему расшаркиваться, что ли?! Ой, господин Боголюбов, а не соблаговолите ли вы проехать в участок? Что, времени нет? Ой, ну и ладно, тут поговорим. Прямо на улице, на бегу. Лишь бы вам было удобненько и не приносило никаких беспокойств.

Тьфу! Противно! С каких это пор полковник стал таким осторожным? О людском мнении печется, не в политику ли решил податься?

«Я не призываю, конечно, извиняться перед каждой уркой, – скрипнул зубами вдруг полковник и отвернулся от него к окну. – Но мы должны, мать их, быть толерантны…»

Давят, сверху давят, понял тогда Воскобойников и тут же полковника извинил. Но вот извинять Боголюбова, лишившего несколько лет назад человека жизни, он не собирался. И уж тем более перед ним извиняться! Еще чего!

– Послушай, Боголюбов, – окликнул его Олег, когда тот двинулся к двери. – Сам-то что думаешь? Кто ее мог убить?!

– Не знаю, – пожал тот плечами. – Ничто в нашем разговоре не указывало на то, что она кого-то боится. Что ей кто-то угрожает. Жанна всегда была довольно миролюбивым человеком. Авантюры любила, этого не отнять. Но конфликтовала редко. Какой стала теперь, не могу знать. Всего доброго…

Боголюбов вышел на улицу и только там, вдохнув ледяного сырого воздуха, почувствовал, как устал и перетрусил за эти два дня. Он не хотел, не мог туда снова вернуться! Он почувствовал вкус жизни! Он снова ее полюбил. И он смог вдруг возжелать женщину. Другую после жены.

– Я на свободе, детка, – позвонил он, шагая к автобусной остановке. – Ты как там?

– Я…

Мари не нашлась с ответом, и он тут же запаниковал. А что, если он не прощен после таких откровений? Что, если она за эти два дня нашла ему замену?!

– Ладно, понял, – скрипнул он зубами.

И уже намеревался отключиться, как она отчетливо всхлипнула. А потом и проговорила с надеждой:

– Правда? Ты вышел? Ты вот прям сейчас на улице?!

– Да. Более того, стою на остановке, чтобы ехать к тебе. – В сердце сладко заныло. И он спросил: – Ты ждала меня?

– Да, очень ждала и надеялась, Сережа. Надеялась, что все будет хорошо. Я даже… Даже этой овце позвонила и обругала ее, – призналась Мари виноватым голосом.

– Какой овце? – Он нахмурился.

– Алике! Я вдруг подумала, что за твоим арестом стоит она. Что это она подстроила. И наговорила ей всякого. И про тебя, и про Алексея. Что это типа она… того… Виновата! – Мари снова всхлипнула. – Потом хотела извиниться, звоню, звоню, а она трубку не берет.

– Давно звонила?

Боголюбов тяжело вздохнул. Что с ними поделаешь? Одно слово, бабы!

– Два дня звонила.

– Как два дня? Не понял!

Там, где сладко ныло внутри, вдруг кольнуло раз, другой и понеслось частить болезненными ударами.

– Я позвонила первый раз в тот день, когда тебя забрали. Ты же позвонил мне из отдела, предупредил. Помнишь?

Ну да, он звонил Мари. Хотя и не был уверен, что ей так уж необходим звонок от него. Она и выслушала его тогда безучастно. А потом вдруг начала Алику обижать. Зачем?! Ох, бабы, бабы.

– Я сначала не въехала, если честно. Потом мне следователь позвонил. Спрашивал про тебя, узнавал про это, как его… Алиби, вот! – лепетала она срывающимся на плач голосом. – А я после подумала, подумала, поняла все. И вдруг решила, что это она виновата. И позвонила ей.

– А откуда у тебя ее номер?

– Так домашний я знала. Лесик мне его говорил. Я его наизусть помнила, – похвасталась она.

– Ты на домашний ей звонила?

– Да. А на какой же еще! – фыркнула она с легким возмущением. – Мобильный мне ее неизвестен. Да и не нужен!

– Погоди…

Боголюбов прислонился к павильону остановки, сунул руку под куртку к сердцу, ныло нестерпимо. И ныло не от физического недуга, а от недоброго предчувствия. Ко всему прочему он вдруг начал отчаянно мерзнуть. Хотелось в тепло, под горячую воду, кружку огненного сладкого чая, пусть даже с крекерами Мари, напоминающими по вкусу жеваную бумагу.

– Ты все время звонила ей на домашний?

– Да.

– Последние два дня?

– Да.

– И она не отвечала?

– Так точно, гражданин начальник, – ядовитым голосом ответила Мари. – Что это ты после ментуры остановиться никак не можешь? Меня теперь решил допрашивать? Не отвечала она мне!

Боголюбов глянул на подкативший автобус и отвернулся от приветливо распахнувшихся дверей. Видит бог, он бы с радостью присел теперь возле окошка и просидел бы полчаса в тепле, пока автобус вез его к Мари. Но…

Но тревога за Алику разрасталась. Что-то было не так в ее молчании. Что-то нехорошее и зловещее виделось ему в том, что она ни разу не позвонила Воскобойникову и не узнала о судьбе своего товарища. Она хоть и грозила Сергею, что помогать не станет, но он в это не верил. И даже был практически уверен, что она станет снова за него хлопотать. А она не хлопотала. И не звонила. И возле отдела полиции его не встретила. И два дня на телефон не отвечала.

– Это плохо, Мари, – выдохнул он в трубку. – Что-то не так.

– Что ты имеешь в виду?

– С ней что-то случилось, – облек он наконец в слова свое беспокойство.

– Она могла уехать, – предположила Мари.

– Нет. Ей некуда ехать. Она одержима идеей найти убийцу Алексея. – И он повторил с еще большей убежденностью: – Ей некуда и незачем ехать.

– Она могла отключить телефон, – резонно заметила Мари и добавила со вздохом: – Чтобы ее никто не беспокоил больше. Например, я.

– Могла отключить телефон, – ухватился за эту спасительную мысль Боголюбов. – В этом тогда надо убедиться.

– То есть? Что ты хочешь сказать? – И она затянула с обидой: – Ты хочешь сказать, что не поедешь ко мне? Что сначала поедешь к этой овце?!

– Мари! – прикрикнул на нее Боголюбов. – Прекрати обзываться.

– Прости, – буркнула Мари. – Но ты же ко мне собирался.

– И до тебя доеду. Все, давай, пока. И это, Мари…