Лариса Капелле - Священный Грааль отступников Страница 24

Глава 7

Никто не любит увядшие цветы

Фуа, Наварра, 22 августа 1321 года.

Клаас ступил за порог, и перед ним открылась картина, от которой в жилах стыла кровь. Неожиданно большое подземелье было освещено несколькими масляными лампами. Их неверный, дрожащий свет вырывал из темноты покрытые темной плесенью стены и пол, каменная крошка которого плотно перемешалась с чем-то темным и маслянистым. Клаас не сразу понял, что это была засохшая кровь. На приподнятом камне лежал связанный по рукам и ногам человек и корчился от боли. Кричать он не мог, его рот был плотно заткнут грязной тряпкой. Только сдавленные стоны разрывали тишину. Рядом полусидел-полулежал второй. В глазах его застыли ужас и обреченность. Он ждал своей очереди.

Внимательно посмотрев на первого пленника, Клаас понял, какую чудовищную пытку применяет его истязатель. Он уже слышал об этом нововведении. Инквизиторы отказались от цепей, стали привязывать еретиков кожаными ремнями. Ждали, пока жертва разотрет руки и ноги в кровь, потом снимали ремни, замачивали их в уксусе. Затем мучителям оставалось только заново привязать ими пленника. Пропитанные кислотой ремни медленно разъедали израненную кожу, мускулы и жилы. Невыносимые терзания зачастую сводили жертву с ума. Невероятным усилием воли Эльке отвел глаза от извивавшегося в бессильных попытках прекратить свои страдания бедняги. Не ошибались те, кто говорил, что Фурнье был земным воплощением дьявола. Клаас вспомнил слова Белибаста. Катарский проповедник был прав. Этот мир не мог быть творением Бога. Такое мог создать только Князь Тьмы, повелитель кошмаров и ужаса, обрекший последовавшие за ним души на вечное страдание. И епископ был его верным служителем.

– Антуан – настоящий артист, – похвалил своего пыточных дел мастера Фурнье, – просто и эффективно. Ни разу не было, чтобы еретик попал в его руки и не раскаялся в своих грехах.

– Это – еретики?

– Не совсем, – глядя на Клааса прямым, изучающим взглядом ответил Фурнье.

– Тогда в чем их вина?

– В том, что они собирались убить посланника Его Святейшества, папы Иоанна XXII.

– Посланника папы? – Клаас вопросительно посмотрел на Фурнье, смутная догадка забрезжила в его мозгу.

– Мы невиновны, мессир, отпустите нас! Клянусь всем святым, что мы невиновны, это ошибка! – закричал прерывающимся от ужаса голосом второй пленник.

– Ошибка, говоришь, Жан, так ведь тебя зовут? – медленно произнес Фурнье. – Значит, твой приятель ошибался!

– Он уже не понимал, что говорил, – неуверенным голосом произнес тот, кого назвали Жаном, всхлипывая.

– Не понимал, – почти одобрительно сказал Фурнье, – ну что ж, иногда так бывает, что люди рассказывают неизвестно что, не правда ли, Антуан?

Тот усмехнулся и придвинулся к своей жертве. Сидящий мужчина скрючился, словно пытаясь укрыться от надвигающейся опасности.

– Вы правы, ему надо немного поразмыслить, мессир, а мы можем ему помочь. Наш долг – помогать ближнему!

С этими словами палач отошел от пленника и направился к пыточному столу, на котором были разложены инструменты. Антуан любовно провел по ним рукой и задумался на миг. Он напоминал художника, выбирающего краски и кисти для будущего шедевра. Наконец, слегка задумавшись, он улыбнулся. От этой улыбки пленник застонал от ужаса. Клаас почувствовал, как по спине заструился холодный пот. Фурнье наблюдал за всем отрешенно. Этот ад на земле стал повседневностью для епископа. Палач подошел к Жану, наклонился и проверил, насколько прочно он привязан. Потом взял свечу, резким рывком повернул голову своей жертвы в сторону и наклонил свечу. Жан застонал, но этот стон быстро сменился отчаянным воплем, когда горячий воск тонкой струйкой полился в ушное отверстие. Несчастный задергался, но его движения только усиливали боль.

– Прекратите! – не выдержал Клаас.

– Для шпиона у тебя слишком деликатная натура! – поджал губы Фурнье, но сделал палачу знак остановиться.

– Возможно, – парировал Эльке, – но я не вижу никакой связи между пытками этих несчастных и нашим разговором.

– Если ты не видишь связи, то это вовсе не значит, что ее не существует.

– Оставим эту бесполезную риторику, ваше преосвященство!

Клаас чувствовал, что он ни в коем случае не должен показывать ни собственного страха, ни собственной слабости. У него возникло твердое убеждение, что этот спектакль был устроен с единственной целью: запугать его.

– Не настолько она бесполезная, как тебе кажется, – улыбнулся Фурнье.

– Тогда докажите мне ее необходимость! – с вызовом произнес Клаас.

Епископ подошел к извивающемуся в бессильных попытках освободиться второму пленнику. Схватил его за волосы и слегка приподнял:

– Посмотри на него внимательно. Перед тобой всего лишь навсего твоя собственная смерть.

– Моя смерть?! – воскликнул Эльке.

– Эти люди были посланы твоим приятелем, кардиналом Трэве, чтобы убить тебя…

Вензалинов жил на окраине Белозерска в двухэтажном, старинной постройки деревянном доме с удивительной красоты кружевными наличниками. На ее звонок хозяин дома отозвался не сразу. Только через пять минут, когда уже собиралась уходить, Кася услышала торопливые шаги, и обитая коричневым дерматином железная дверь распахнулась.

– Вы к кому? – удивленно спросил бывший директор школы, непонимающе таращась на незваную гостью.

– К вам, Яков Александрович, – как можно увереннее ответила Кася.

– Мне кажется, мы не знакомы, или я ошибаюсь? – приподнял брови Вензалинов.

– Нет, не ошибаетесь, Яков Александрович, – подтвердила Кася и, не давая ему вставить слова, продолжила: – Я представляю интересы вашей внучки, Олеси Стрельцовой. Я не знаю, в курсе вы или нет, но Олеся на данный момент осталась совершенно одна, и я подумала, что необходимо поставить вас в известность…

Кася продолжала объяснять цель своего прихода, исподтишка рассматривая открывшего ей человека. Первое впечатление было самым банальным. Средних лет мужчина с изрядно поредевшими волосами, тонкой сеточкой морщин, ореховыми глазами и бледным лицом затворника. Он слушал ее с явным неудовольствием, но природная сдержанность или воспитание не позволяли ему, по всей видимости, сразу выставить ее за дверь. На ее сообщение о бедственном положении Олеси мужчина никак не отреагировал.

– Я могу пройти? – не давая ему опомниться, произнесла Кася.

Она решила действовать напористо. Поняв, что так просто от настойчивой гостьи не отделаться, Вензалинов с видимой неохотой пригласил ее к себе. Кася прошла вслед за хозяином по узкому коридору и оказалась в сумрачной гостиной. Большая, метров сорок, комната была обставлена просто: несколько высоких забитых книгами шкафов, старинный круглый стол с несколькими стульями и изрядно потрепанная мягкая мебель. Только украшенный голубыми изразцами старинный камин выделялся на фоне этой более чем скромной обстановки.

Пока она оглядывалась, Вензалинов вздохнул и без всяких обиняков сказал:

– Итак, насколько я понял, вы пришли хлопотать за Олесю. – Она попыталась было продолжить свою речь, но он ее остановил одним властным движением руки: – Я все прекрасно понял, можете не продолжать, барышня, только мне не ясно, какое отношение вся эта история имеет ко мне?

Кася остолбенела.

– Как – какое отношение?! – только и выговорила она.

– Вот так, – совершенно равнодушным голосом продолжил хозяин дома, – девочка осталась одна, но, насколько мне известно, существуют различные органы опеки, детские дома, интернаты, приемные семьи, наконец. Я-то тут при чем?

– Вы же ее дедушка!

– Согласно документам – да, но только согласно документам, – возразил ей Вензалинов, – в остальном мы совершенно чужие люди. Кроме того, я на пенсии, ресурсы мои ограничены, поэтому я абсолютно не вижу, каким образом могу помочь моей так называемой внучке.

Он говорил без всякой злобы, словно объяснял непонятливому ученику простую и всем известную истину.

– Так получилось, что я в курсе того, что случилось, – сменила тон на более проникновенный решившая пойти ва-банк Кася, – но никакой вины Олеси в вашем конфликте с дочерью нет!

– Конфликте с дочерью, – вздохнул Вензалинов, – что вы знаете об этом? Если бы я был менее воспитанным, я бы поинтересовался, какое право вы имеете говорить на эту тему? Но, впрочем, вы думаете, что защищаете добро, свои принципы и прочую чепуху, поэтому оставим этот разговор… Юля, к сожалению, предпочла закопать свой талант на хуторе Стрельцовых, и так как она была совершеннолетней, никакой возможности остановить это безумие у меня не было. Поэтому говорить о моих отношениях с дочерью, как о простом конфликте, смысла не имеет. Мы просто стали чужими людьми…

– Я видела Юлины картины, они потрясающие! – Кася перевела разговор на другую тему.