Доминик Сильвен - Тайна улицы Дезир Страница 24

18

Квартира была выдержана в богемном стиле: слишком много ковров, растения в горшках, букеты из засушенных цветов, обилие разномастной мебели, в прошлом, должно быть, попутешествовавшей по лавкам старьевщиков, и даже легкий запах пачулей. Лола не нюхала ничего подобного уже по меньшей мере тридцать лет. Среди оригинальных рисунков, украшавших стены, была одна из работ Ринко Ямады-Дюшан. Она остановилась, чтобы рассмотреть ее. Лицеистка в форме позировала в фотостудии. Это был исток «Отаку», что-то вроде вечного начала. У врат Ада.

— А вот и та, что собирается продать свой образ дьяволу.

— Ей-богу, можно подумать, что вы досконально изучили вопрос! Может быть, и правда то, что о вас говорят.

— А что обо мне говорят?

— Что вы не такой полицейский, как другие.

— Правильно. Я больше не полицейский.

— Вы ведь друг Максима, да?

— Верно.

— И вы занимаетесь всем этим ради него?

— Тоже верно.

— Вами движут дружеские чувства. Мной тоже. В общем, наши намерения чисты, но мы находимся по разные стороны баррикад.

— Разумеется.

— Не обижайтесь, если я вела себя суховато. Это не в моем стиле. Однако то, что вы мне рассказали, потрясло меня до глубины души.

— Я не хотела расстроить вас. Простите.

— Послушайте… Прежде чем идти к Патрику и вспоминать о смерти этой бедной девушки, мне нужно чего-нибудь покурить.

Лола прошла вслед за ней в кухню. Этажерку украшал набор голубых баночек для сыпучих продуктов; но в них были только мука и сахар. Рене Кантор ловко свернула сигарету совершенной конической формы и предложила ее Лоле.

— Без меня, спасибо.

— Да?

— Но я бы не отказалась от бутылочки красного вина.

— Давай перейдем на «ты», если не возражаешь. Кот-дю-рон или мадиран?

— Начнем с мадирана.

Лола потягивала вино, предоставив Рене Кантор ее галлюцинациям.

— Ты заметила? В «Отаку» лицеистки маленькие.

— Да нет.

— Ринко предчувствовала, что должно было случиться, правда, Лола?

— Как это?

— Это Максим и Хадиджа через много лет. То есть сейчас. Она такая юная. А ему уже сорок лет.

— Но Хадиджа уже не лицеистка.

— Совсем недавно она еще ходила в лицей, совсем как Патрик. Совсем как Ванесса и Хлоя.

— Они ходили в один лицей?

— Да, в лицей «Бомарше» на улице Лафайет. Ты знаешь, Лола… мне бы очень хотелось обладать даром путешествовать во времени. Вперед, назад, вперед, назад. Так мы с Ринко когда-нибудь встретились бы. Но у меня нет никакого дара.

— Нет, нет…

— Ринко была великой женщиной.

Лола не мешала Рене Кантор кайфовать. Она налила себе еще мадирана и встала, чтобы пошарить в шкафах в поисках закуски. Ей попались оливки, и она выложила их в чашку. Женщины клевали их, как птички, а потом продавщица книг снова заговорила о своем единственном сыне Патрике.

— Может быть, полное отсутствие у него амбиций — моя вина. Мы с Родольфом не особенно следили за его успеваемостью в школе. Но со всеми этими «может быть» и «если бы» в конце концов отправляешься в далекое-далекое-далекое-далекое путешествие.

— Такое далекое?

— Сейчас Патрик проводит жизнь перед своим компьютером. Он уже даже не разрешает мне наводить порядок в его комнате. Это его вотчина. Время от времени он делает вид, что хочет стать вебмастером или я уж не знаю, кем еще. Его поколение ведет виртуальную жизнь. Может быть, наше поколение было склонно к крайностям, но мы по крайней мере жили, правда, Лола?

— Понятия не имею, я старше тебя.

— В семидесятые годы все было по-другому. Все хотели предаваться радостям, наслаждаться жизнью, идти навстречу другим и себе. Я права, Лола?

— У меня остались лишь смутные воспоминания о психоделической эре.

— Сейчас нам рассказывают о запрете порнографии на телевидении, о запрете курения, о СПИДе здесь, религиозном экстремизме там, об эскалации насилия, об индивидуализме, о нетерпимости и о смерти политики. Нынешнее время пропитано нервозностью, но жить все равно скучно.

Лола терпеливо слушала, как она предавалась ностальгии по сигаретам с наркотиками и по трехмерному оргазму. Мадиран был неплохой, но у Лолы оставалось мало времени.

— Так мы пойдем к Патрику?

— Ах да! Извини меня, Лола. Мне нужно было выговориться. Знаешь, Родольф — просто фанатик своего дела. Когда он не в кинотеатре, то принимает участие в конференциях, коллоквиумах, семинарах по мастерам ужасов. Однако жить с увлекающимся человеком вовсе не так увлекательно. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Да, мой бывший муж — тоже увлекающийся человек. Однако предмет его увлечений неоригинален: женщины.

— Но это вполне понятно. Как можно всю жизнь спать с одним и тем же человеком? Я, конечно, не имею в виду конкретно тебя.

— Ты можешь иметь в виду, кого хочешь, я не обидчива.

— Но, Лола, что можно думать о мужчине, которого интересуют только ужасы? Ужасов вполне достаточно и вокруг нас. И потенциал развития этих ужасов огромен — будущее предстает в черном цвете. Зачем же еще что-то добавлять к уже существующему?

— А ты знала, что интересует твоего Родольфа Кантора, в тот день, когда выходила за него замуж?

— Я была матерью-одиночкой с семилетним ребенком на руках. Если бы не он, то я вообще вряд ли вышла бы замуж за кого бы то ни было. И потом, для меня Родольф был директором кинотеатра. В широком смысле.

— В общем, тебе казалось, что его вкусы более разнообразны.

— Ты так хорошо меня понимаешь, Лола. Еще задолго до того неприятного момента в магазине, когда я сделала вид, что не хочу отдавать тебе «Отаку», да, еще задолго до этого, я ощутила исходящую от тебя положительную вибрацию. Я и до сих пор ее ощущаю. Ты не агрессивна, поэтому общение с тобой доставляет удовольствие.

— Может, пойдем исследуем вибрацию Патрика?

— О, да ты за словом в карман не лезешь!

В комнате, щедро увешанной афишами фильмов ужасов и компьютерных игр, погрузившись в изучение какого-то диска, сидел юноша чуть помоложе Ванессы. На поле футуристического боя красная армия истребляла зеленую. Опять эта вечная борьба зеленого с красным, так понравившаяся Ингрид. Дважды кликнув мышью, Патрик Кантор прервал игру и встал, чтобы пожать протянутую ему руку. Он был такого же роста, как мать, однако на этом сходство заканчивалось. Своими светлыми волосами, короткой бородкой и усталым лицом он напоминал миролюбивого фавна. Во взгляде — смутное недовольство. Вызвано ли оно тем, что его прервали во время решающей битвы?

— Это по поводу Ванессы Ринже.

— А вы кто?

— Лола Жост. Я провожу расследование по просьбе семьи.

— Ею движут дружеские чувства, — вставила Рене Кантор с гортанным смешком. — Ну же, Лола, давай, скажи ему, что тобою движут дружеские чувства! К Максиму Дюшану. Видишь ли, Патрик, Лола — милашка, но и она не идеальна. Никто не идеален. Это было бы слишком скучно.

— Ты можешь оставить нас на некоторое время наедине, мадам Кантор? — осведомилась Лола.

— Ладно, хорошо, я вернусь на кухню. Все нормально. Абсолютно нормально. Я знаю, чем себя занять.

Патрик равнодушно наблюдал, как удаляется его развеселившаяся мать, а потом спокойно сказал:

— Родители Ванессы — настоящие ханжи. Они выгнали ее из дома, когда узнали, что она встречается с Фаридом.

— Каким Фаридом?

— Фаридом Юнисом.

— Насколько я понимаю, ты хочешь сказать, что он имеет какое-то отношение к Хадидже?

— Фарид ее брат.

— А где его можно найти?

— Понятия не имею.

— Жаль.

— Фарид исчез уже давно. Говорят, он плохо кончил.

— Кто это говорит?

— Так говорили ученики лицея «Бомарше» в свое время.

— Они с Ванессой расстались?

— Думаю, да, хотя я не в курсе. Я не был наперсником Ванессы. Она была просто моей подругой. Когда мне осточертела работа в кинотеатре моего отца, я предложил это место ей. Она казалась довольной. Но я знал, что долго это не продлится. В глубине души Ванесса мечтала о том, чтобы быть кому-нибудь полезной. Влияние католического воспитания. Любовь к ближнему и все такое. Заметьте, я не против этого, но только в том случае, если человек работает в поте лица и действительно помогает людям. Это гораздо лучше, чем быть ханжой.

— У нее был возлюбленный после Фарида?

— Не могу вам сказать.

— Но обычно такие вещи чувствуются.

— Я бы сказал, что Ванесса выглядела одинокой. Но ручаться не могу.

У юноши были те же интонации и то же чистосердечие, что и у матери. В углу комнаты покинутый компьютер тихо играл одну и ту же воинственную мелодию. Кантор бросал на него жадные взгляды, не скрывая, что жаждет продолжить партию. Вдохновленная воинственной музыкой, Лола спросила:

— А как ты думаешь, были ли у нее враги?

— Нет.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. Мир Ванессы ограничивался узкими рамками. Две ее подруги да работа в приюте. Кому это могло помешать?

После ухода Лолы Рене Кантор два раза подряд прослушала у себя на кухне «Голубой цвет» в исполнении Майлз Дэвис, а потом пять раз — Патти Смит. Она громко подпевала: