Ольга Хмельницкая - Из бутика с любовью Страница 24

Внизу хлопнула дверь. Послышались шаги. Он поднимался по лестнице, держа в руках розу. Глаза в таких светлых ресницах, что казалось, их совсем не было, равнодушно скользнули по Веронике. Он пошел дальше.

– Это же я! – хотела закричать Вероника ему вслед голосом Алены Свиридовой. – Как же ты не узнал?

Но она промолчала. Парень нажал на кнопку звонка. Вероника смотрела на него снизу, с лестничной площадки между этажами. Роза в его руках была толстой, длинной, с глянцевыми зелеными листьями и черно-красными лепестками. Он звонил и звонил. А потом сел на корточках у двери и стал ждать.

Бриллианты за столом светились и сверкали.

– Когда-то я работал в Якутии на приисках, – сказал Дима, – алмазы добывались, потом из пустой – то есть якобы пустой – породы делали дорогу. Каждую ночь путешественники, едущие по этой дороге, то тут, то там видели сияние в свете фар, эдакие четкие вспышки.

– И сотни людей ползали по дороге с фонариком?

– Проза жизни в том, что найти эти бриллианты невозможно. Поэтому никто и не искал.

Дима посмотрел на драгоценности.

– Хочешь чего-нибудь? – спросил он Марину.

– Хочу браслет на ногу. Пусть мне уже не шестнадцать. Буду носить со шпильками. Вот буквально вчера думала о том, как мне не хватает браслета на ногу. Такой цепочки крупного плетения, с маленькими бриллиантовыми ключиками, сердечками, кошечками, колокольчиками.

– Ты впадаешь в детство, – улыбнулся Дима.

Консультант изогнулся в полупоклоне.

Ире оставалось прочитать совсем немного.

«Когда мой сын был маленьким, – писала Стек_offa, – я очень боялась, что он узнает, что эта вот аппетитная ножка была недавно хорошеньким цыпленочком, а шашлык хрюкал. Почему-то думалось мне, что ребенок будет шокирован убийством беззащитного существа, которое хочет жить и у которого есть мама, папа, сестренки и братишки, ну и так далее. И вот случился у нас с малышом локальный финансовый кризис. Деньги закончились. А следующие ожидались не скоро. У нас это временами бывает.

– Хочу мяса, – сказал ребенок.

– Нету, – говорю, – маленький мой. Есть макароны.

Малявка без слов пошел в свою комнату и достал игрушечное ружье с оранжевыми резиновыми пульками, которое ему подарил его папа.

– Пойдем, – говорит, – мама, в лес. Поймаем волка, убьем, сделаем из него мясо».

Ира улыбнулась.

«Мораль: даже если вы думаете, что ребенок чего-то не знает, он вполне может хорошо ориентироваться в ситуации», – подумала она.

«Как некоторых девушек все-таки красит беременность, удивительное дело, – было написано в блоге дальше, – некоторые из нас становятся блеклыми, опухшими, бесформенными и ходят мелкой гусиной походкой с мрачными тошнотными личиками. Некоторые почти не меняются, что с пузом, что без, как бегали бодро в штанишках и в очочках, так и бегают. Но у меня есть подруга, которая с каждым месяцем беременности становится все красивее и красивее. Только что получила ее новые фотографии, прямо звезда. Вот как бывает».

Ира скользнула взглядом еще ниже. И да – это был он. Пост про Александра.

Он сидел под дверью Вероники, а Вероника – на подоконнике у окна на пол-этажа ниже. Мужчина, казалось, заснул. Он положил голову на локоть согнутой руки, уткнулся лбом и замер. Роза лежала у его ног. Вероника привалилась головой к оконной раме.

«Интересно, – думала она, – сколько мы будем так сидеть? И что в итоге? Ладно бы, мы высиживали яйца. Так нет, мы сидим просто так, но он не знает, что это я».

Мужчина повернул голову и вопросительно посмотрел на Веронику. Она смотрела на него. Молчание затягивалось. Он встал, взял розу и принялся спускаться, и с каждым шагом улыбка на его лице становилась все шире и шире.

– Красавица, – произнес он. – На, это тебе.

Он протянул руку и убрал волосы с ее лба. Волосы были влажными и сворачивалась на висках колечками.

– Ты смотрела на себя в зеркало? – спросил он. – Внимательно?

Она кивнула. Он дал ей розу. Она положила ее рядом с собой.

– Смотрела, – ответила Вероника. – Но я же ничего не понимаю в женской красоте. Не могу понять, красива женщина или нет. В мужчинах хоть что-то понимаю, а в девушках...

– Поверь мне, ты необыкновенно хороша.

Вероника сидела на подоконнике и прислушивалась к себе. В душе у нее было какое-то странное, новое и сладкое ощущение. Как будто она сбросила тяжелый панцирь, а может, скафандр, а может, старую лягушачью кожу, и теперь ей стало жить легко и приятно. Ей не надо было больше заискивать, ей не надо было бояться, что она не понравится.

– Как тебя зовут? – спросила Вероника, улыбаясь.

Она не могла поверить, что еще полчаса назад рыдала, не решаясь смыть с себя слой косметики, которая заключала ее в виртуальную тюрьму.

– Какая тебе разница? – Он обнял ее за шею и притянул к себе.

– Действительно, – Вероника ответила на поцелуй. – Мне нет никакой разницы. Мне все равно. Пусть тебя зовут как угодно. Кстати, – сказала она, отстраняясь, – кто-то прислал мне сообщение «Твоя очередь никогда не настанет».

– Нет. Не я.

На его лице проступило беспокойство.

– Ты знаешь, – сказал он, – иногда что-то кажется лишним, вредным и ненужным, а оно спасает жизнь.

– О чем это ты? – нахмурилась Вероника.

– Да так, – ответил он. – О том, как многослойна реальность. И не поймешь, что хорошо, а что плохо. Например, у тебя есть машина. Все хорошо, но риск попасть в ДТП возрастает. Или например. У тебя есть пистолет. Ты можешь вытащить свою пушку и направить на обидчика. Тем не менее, вероятность быть застреленным у владельцев огнестрельного оружия по статистике втрое выше, чем у тех, у кого пистолета нет.

– Мой макияж меня от чего-то спасал?

Он устремил взгляд вдаль. Глаза закрылись.

– Возможно, – уклончиво сказал мужчина.

Потом он снова посмотрел на Веронику.

– Пойдем.

Он взял ее за руку и повел в квартиру. Вероника прихватила розу.

– Тут тоже нет примерочных.

Это был магазинчик мебели и предметов интерьера. Марина прошлась по залу. Столики, инкрустрированные разными сортами дерева и перламутром, крупные, тяжелые индонезийские резные стулья из какой-то темной древесины, стальной торшер, похожий на шлем средневекового рыцаря, картины на стены, гобелены, угловые светильники, напольные индийские вазы из черненой, а потом процарапанной латуни. Стояли несколько китайских ширм, расписанных чудесными цветами и птицами. Больше всего Марине понравилась та, где была изображена река Хуанхэ с джонками. Красивый, неспешный и спокойный пейзаж, пронизанный ощущением застывшего времени.

– Ширма нам, собственно, ни к чему, – сказала Марина, – а вот торшер я бы купила.

– Я тоже обратил на него внимание, – кивнул Дима.

В центре бутика стояли несколько резных шкафчиков, сделанных под старину, но при этом явных новоделов.

– Мне нравится, – сказала Марина, проведя пальцем по толстому стеклу в виде призмы. – Такой милый буфет. Такие, видимо, были в семьях до тысяча девятьсот семнадцатого года. Там хранились сладости. Мне бы хотелось, чтобы наш ребенок, повзрослев, тоже имел свой личный волшебный буфет со сладостями.

Дима улыбнулся. Марина прошла дальше.

– Хороший подбор предметов интерьера, – заметила она, глядя на табуретку с ножками в виде копыт лошади Пржевальского.

Они вышли, оплатив буфет, китайскую ширму с Хуанхэ, которую Марина надеялась-таки куда-то пристроить, и торшер.

Следующей секцией торгового центра был цветочный бутик.

Петр сидел перед могильным холмиком и пил коньяк. Горло обжигало, желудок обволакивало нечто теплое, а разум – туманное, все становилось далеким и не важным.

– Еще сто граммов – и станет не больно, – сказал сам себе Петр.

Евгения до некоторой степени скомпенсировала его горе, заполнила ощущение пустоты и отвлекла его. Но теперь ее не было, и краткая история о том, как отчаявшийся и раздавленный чувством вины мужчина готов пожертвовать собой и пойти к той, кому нужен, наплевав на свое собственное «я», завершилась.

– Я пошел бы, – продолжал монолог Петр, – и был бы верен ей, и мясо бы готовил. Но без хамства, без понукания и без позы «охотник попирает ногой поверженного льва».

Евгения подошла и села рядом.

– Дай мне глотнуть, – сказала она.

Он молча передал ей бутылку.

– Как ты такое пьешь, – сказала Евгения, закашлявшись.

– Что есть, то и пью, – ответил он. – Я тебя не заставляю. Принесла бы что-нибудь свое.

Она сделала еще глоток. На ней был серый офисный костюм и черные туфли. Он уже знал, что она носит только черные туфли и только серые костюмы.

– Я рад, что ты пришла, – сказал он, – догадалась, где меня найти, да?

– Да.

– И зачем?

– Зачем пришла?

– Ага.

– Ну, мясо же надо доделать.

Он фыркнул.

– И все?

Массивная черная ворона села на деревянный крест, еще совсем свежий, светлый, торчащий из холмика рыхлой черной земли, усыпанной цветами – пополам искусственными и натуральными, едва начавшими увядать.