Аркадий Карасик - Кавказский след Страница 24

— Погиб? — ужаснулся Машкин. — Как же так? Только позавчера мы с ним разговаривали… Возле сторожки… И вдруг…

— Сейчас — в реанимации. Врачи говорят: выживет, но останется калекой. Ничего не поделаешь, дорога — место повышенной опасности. Не он первый, не он последний…

Убили, наверняка, убили! Врачи темнят, не хотят говорить вдове правду. А на самом деле, лежит сейчас басовский персональный водитель в морге, а убийцы разгуливают на свободе, посиживают в дорогих ресторанах, посмеиваются над бездарными сыскарями и наивными их помощниками. Типа инженера-чиновника.

Прочитанные детективы и зарубежные боевики немедленно всплыли в памяти, подсказывая, наставляя. Господи, да когда же это кончится? Хозяина зарезали, как поганую свинью, водителя задавили… Значит, слишком много знал Федоров, чтобы оставить его в живых… Но и прораб тоже немало знает — хотя бы о связи хозяйки с частным детективом. Подслушал вперемежку с любовными ахами-охами далеко не любовные беседы. О здоровьи банкира, составленном завещании…

Как бы его не отправили вдогонку за водителем. Судя по всему, делается это у них быстро и грамотно… Заманили банкира — ножом по горлу. Водителю подставили грузовик… Чем же «облагодетельствуют» слишком много знающего прораба — ударом ножа, пулей или кирпичем по голове?

Тело Машкина покрылось холодным потом, струйки защекотали бока, побежали по лбу и щекам. Язык распух до того, что с трудом умещается во рту, того и гляди вывалится наружу. Будто у повешенного. Начисто исчезло желание «открывать» банкиршу, пытаться поработать на следствие. Все заменил собой страх.

— Собственно, я вот зачем приехала… В банке сейчас шуруют разные комиссии, счета практически арестованы… Я не могу позволить себе тратить огромные деньги на строительство загороднего дома… Знаешь что, Феденька, давай мы временно законсервируем стройку. Хотя бы на полгода…

— Значит, я — безработный? — отрешенно не спросил — константировал инженер.

Странно, но прежней боязни и безнадежности Федор Иванович не ощутил — все затмил страх за жизнь. Да и что такое безденежье, подохнуть не дадут, на пенсионных бесплатных обедах проживет. А вот от пули киллера никто не защитит, не подставит свою грудь — ни родная милиция, ни жена, ни свояк.

— Что ты, что ты! Ни за что!… Выплачу тебе скромное выходное пособие, зарплату, премии — тысяч пятнадцать набежит. Незаметно пройдет время и мы с тобой снова займемся этим дворцом…

Любовь Трофимовна подошла к инженеру так близко, что он ощутил ее взволнованное дыхание, втянул в себя терпкий аромат французских духов. Ласковые руки легли на плечи прорабу.

Кажется, предстоит… оплата натурой. Дополнительно к обещанным тысячам. Машкин был не прочь получить и то, и другое, причем «натуры» — побольше. У него уже закружилась голова, в руках появилось нечто вроде жжения. Обнять податливое женское тело, перенести вдовушку в соседнюю комнату, где наготове стоит удобная кровать. Судя по подслушанным всхлипываниям в прорабке, где банкирша забавлялась с любовником, ему предстоят сладкие минуты. Возможно даже — часы.

И все же не верилось — чем мог покорить красивую женщину, наследницу огромного состояния лысый, немолодой, вдобавок — трусливый мужик? Умом? А ценится ли этот самый ум в обществе, в котором блистает вдовушка? Скорей всего, он — бесплатное приложение к другим достоинствам, которых Машкин лишен.

Федор Иванович нерешительно обнял женщину за талию, привлек к себе. В последний момент Любовь Трофимовна отшатнулась.

— Не надо, Феденька, успокойся, хороший мой… Не могу я так — сразу после похорон мужа… Да и вообще не могу… Прости, милый, не держи на меня зла…

Надежда на оплату «натурой» растворилась, будто выдуло ее сквозняком в приоткрытое окно вагончика. Вдруг точно так же расплывутся в воздухе пятнадцать обещанных тысяч, успокаиваясь, с тревогой подумал Машкин. Все женщины щедры на обещания и скупы на их выполнение.

Басова — не исключение.

Любовь Трофимовна походила по комнате, перелистала альбом чертежей. Внимательно изучила развешанные картинки. Будто видела их впервые. Потом повернулась к несостоявшемуся любовному партнеру.

— Собирайся, Феденька, отвезу тебя в Москву… Избавлю от толчеи в электричке…

— А как же объект?… Материальные ценности?

Банкирша отмахнулась. Дескать, пусть все проваливается в преисподнюю, главное потеряно — Альфред погиб…

Машкин хотел сесть рядом с водителем, но Басова заставила его занять место рядом с собой. Видимо, не обо всем распросила прораба, хотела до конца вызнать о допросе у следователя. Какие вопросы тот задавал свидетелю и какие ответы получал.

Не успели от"ехать, как женщина открыла походный бар, достала из него две рюмки и узорчатую бутылку коньяка.

— Помянем Альфредушку. Бугайка, — предложила она. — Каким бы он не был, но — муж.

Выпили. Машкин осторожно пригубил, будто ему налили не дорогое бренди, а отравленный напиток. Вдруг преступники приговорили его не к пуле или ножу — к отравлению. Женщина выпила по-мужски, опрокинула в жадный рот все содержимое своей рюмки. Подержала ее в перевернутом состоянии, задумчиво прослеживая стекающую каплю. Бесшабашно тряхнула головой.

— Пьешь ты, Феденька, словно не мужик — невинная барышня, — засмеялась,, оглядывая прораба захмелевшими глазами. — Неужели с бабами такой же недотрога?… Успокоюсь, минуют траурные дни — проверим, — пообещала, слегка понизив голос и положив ручку на грудь прораба.

Инженер в очередной раз испугался. Вдруг бесстыдная бабенка забудет о недавней нерешительности и даже стыдливости, захочет проверить «недотрогу» немедленно, прямо в машине. А что ей стоит приказать водителю не поворачиваться и заткнуть уши? Парнишка и без хозяйкиного приказания не вертит головой и, похоже, не прислушивается.

Нет, Федор Иванович не боится опозориться — из головы не выходит Федоров. Возможно, сексуальная дамочка и его «проверяла», а потом отправила на смерть, «родил» он очередную версию.

— Не бойся, Федя, не откушу, — продолжала резвиться красотка. — Не люблю пользовать мужиков в машине — и неудобно, и водитель может полюбопыствовать… Отложим. Лучше скажи — кого подозревают сыскари, на кого глаз положили?

Странное любопытство женщины, потерявшей только позавчера супруга! Ей бы плакать, горевать, а она то намекает на физическую близость с для чего-то нужным мужиком, то распрашивает о поведении сыщиков.

Странно все это, а все странное чревато скрытой опасностью.

— Почему молчишь? — не унималась вдова. — Мы с тобой сейчас — близкие люди: я потеряла мужа, ты, судя по всему, состоишь в чисто формальном браке. Поэтому, Феденька, не таись, откройся. Я не останусь должником — расплачусь щедро. Признаюсь, нелегко мне сейчас, до чего же нелегко! Да, я не любила Альфреда, мало того — ненавидела. А вот ушел он и — будто чего-то не хватает… Не ценила раньше мужней заботы, не замечала букетиков, которые он всегда дарил, возвращаясь из офиса… А уж драгоценности и наряды сыпались, как из рога изобилия… И вот — все в прошлом… Что мне остается? Вдовья жизнь, без радостей и ненависти? Но не привыкла я к этому. Одно осталось — месть. Но что может сделать слабая женщина? Поэтому и интересуюсь ходом следствия…

В который уже раз поминаются жалкие букетики и баснословно дорогие драгоценности… Зачем? Шалишь, красавица, подумал Федор Иванович, не месть тебя гложет — чего-то боишься. Вдруг зацепит Бабурин за какую-нибудь неумело спрятанную тобой ниточку и вытащит на поверхность целый «клубок»… Неужели банкирша в чем-то виновата? Хотя бы в пособничестве убийце, вспомнил книгочей недавно прочитанный детектив с аналогичной ситуацией…

Нет, открываться вдове, пусть даже в малом, не только нежелательно, но и грозит непредсказуемыми последствиями. Беседы со следователем должны оставаться за «кулисами», на сцене нужно разыграть совсем другое «представление».

А вот играть-то инженер не умел!

Он отделывался малозначащими ответами, ссылался на плохую память, вскользь напоминал о погибшем хозяине. Вот, дескать, убитый не сват и не брат, не друг и не недруг, а на душе — будто кошки переночевали. Никак не могу вспомнить о чем спрашивал следователь, а вот забота Басова о ничем не примечательном прорабе сидит в памяти колючей занозой.

Хитрость не удавалась — все потуги Машкина просвечивались, как просвечивается женское тело через прозрачную одежду, выглядели по мальчишески наивными.

В конце концов, женщина отстала от безнадежного глупца. Откинулась на спинку сидения, освободила от заколок пышные волосы, распустила их. Машкин невольно залюбовался красавицей, проглотил скопившуюся во рту слюну.

— Хороший ты человек, Феденька, жалко матушка в детстве ушибла тебе головку… Вылечишься, поумнеешь — приходи, продолжим разговор.