Юрий Енцов - Охота на единорога Страница 24

Затем, прервав долгий поцелуй, в самом конце которого и его новая знакомая стала, наконец, понимать новую прелесть, Асман начал игру, в которой он, конечно же, не был чемпионом, но талант всемогущества сказывался и тут. Он провел нежной ладонью от ее подбородка вниз — вниз, жест еще пока не понимаемый ею, снова проснулся стыд. Но она не сопротивлялась, лишь недоумевала. Она помогла ему освободить саму себя от остатков одежды — полупрозрачных, шелковых шальвар, которые и одеждой то не назовешь, но, увидев свое тело обнаженным, рядом с его напряженным желаньем, она чуть не лишилась чувств и осталась в сознании — только догадавшись крепко зажмуриться.

Но его нежный немного (слишком) тарабарский шепот и ласки — все более приятные по мере привыкания к ним (как бы припоминанья), ласки весьма неторопливые — заставили ее вновь открыть глаза, увидеть ее лицо и улыбку, и далее, пока они были вместе, не было мгновения, которое бы разъединяло их, секунды блаженства складывались в минуты, а затем в часы, что, в сущности, одно и то же, а когда они расстались, молодая женщина знала о приятной стороне любви — почти все. Испытав все, что слышала когда-либо, невзначай. То, что снилось и даже то, что она не могла себе и представить.

Удовлетворив свой прихотливый пыл и, как ему показалось, доставив немного радости драгоценной деве, король поймал себя на том, что прислушивается к своим ощущениям, ища среди них крупицы ледяного холода и боли, они иногда выплывают в бурном потоке страсти. С женой у него ничего такого не было, что касается наложниц, то с теми из них, которые были способны доставлять не одну лишь отраду, он расставался.

В этот раз все было чудесно. Вот только воспоминание о смутных утренних думах во время конной прогулки омрачало ощущенья. Но к девушке сие не имело никакого отношения. Король решил, что как-нибудь увидится с ней еще…

Вечером перед заходом солнца король, как обычно, принимал придворных…

Он немного запоздал на аудиенцию, зашел в Розовый дворец, навестить юных племянников-воспитанников. Ему особенно нравился старший — он был необыкновенно живым, подвижным, поэтому тяготился своей роскошной «темницей», и если бы не прислуга, зорко следившая за ним, нашел бы возможность покинуть ее. Ему исполнилось семь лет, но это был — продолжатель породы Исмаил-Шаха — крупный мальчик с красивыми, несколько грубоватыми чертами лица и невысоким, заросшим почти до бровей густыми волосами, лобиком, хотя его регулярно брили, чего он не любил, как и сам Государь — его приемный отец. Но король Калистана не позволял никому кроме себя самого вольностей с обычаями и никто в его государстве, исключая полуумных нищих, питавшихся подаянием, не отращивал на голове волос. Мужчины носили бороды и брили все остальное, женщины — только все остальное.

Асман не брил себе ничего. Но не потому, что презирал или не любил этот обычай, он не видел в нем ничего плохого, а просто-напросто — опасался человека с бритвой в руке. И ему казалось, он имеет для этого все основания и не пытался преодолеть в себе этого опасения. Его голову брила один раз в год перед большим празднеством жена Лейла. Все же остальное время он обрастал волосами, что позволяло недругам короля, которых, как уже было сказано, с каждым днем становилось все меньше, сравнивать его с голодранцами, с теми полуумными дервишами, что «ради Аллаха» получают от правоверных пищу и кров.

Асман провел в Розовом дворце — одном из пяти в Закрытом королевском городе, почти два часа, это был самый старый из королевских дворцов. Асман жил там в раннем детстве, но не любил его; при жизни отца Асмана — великого Таймура, в Закрытом городе было три дворца и две мечети. Асман построил еще одну мечеть, но, правда — вне пределов замка. И два огромных, роскошных дворца. Один для себя, в первые годы своего правления, второй — для жены.

В Розовый дворец он заходил редко — не чаще раза в месяц, или в два. Но дети почти всегда приятно развлекали его. Близнецы в младенчестве очень похожие, почти не различимые, день ото дня менялись, девочка хорошела, мальчик все еще очень похожий на сестрицу лицом, носил уже отличную от ее одежду и имел, в результате частых игр и фехтовальных упражнений (которым его начали обучать с 3-х летнего возраста) гордую осанку. Он чуточку напоминал королю принца — но был гораздо мягче маленького властолюбца Асмана — его характер смягчала постоянная близость сестры.

Но на старшем Исмаилите — даже эта близость ничуть не сказывалась. Он жил в мраморных палатах, внутреннем садике с фонтаном, в бессчетных залах — словно в тесной клетке, пока что сам того не осознавая. Пока ему еще хватало развлечений, придумываемых слугами, шутами, строгими учителями, имевшими право с разрешения короля, высечь его, но пока еще не воспользовавшимися этим правом ни разу. Хотя Махоммат — так звали мальчика — часто давал им повод. Асман чувствовал, что старший из его приемных детей скоро осмыслит, кто есть кто, и в каком отношении друг к другу они с королем находятся.

Но пока что он был живой и резвый ребенок, и королю доставляли удовольствие игры с ним. Число маленьких друзей Махоммата — рабов и детей вельмож — время от времени увеличивалось.

В этот раз они пофехтовали на бамбуковых палочках, причем Махоммат показал изрядную сноровку и за это его учитель, присутствовавший тут же, получил похвалу. Потом мальчик потянул короля в сад, где — попросив его отослать слуг — показал под страшным секретом три маленьких птичьих яйца в аккуратном гнездышке, для этого пришлось продираться сквозь розовые кусты в дальний угол сада, представлявшегося малышу огромным, полным чудес и неожиданностей.

Асман вспоминал: было ли у него в детстве такое гнездо? Не вспомнил и решил, что наверное не было. Вслух он предположил, что яички брошены птицей, которую Махаммат спугнул, но тот заверил, что такого быть не может и он без сомнения поймает ее, но вот только ему не разрешают ночью выйти в сад.

Король успокоил его, сказав, что не разрешают правильно, потому, что он мал, но когда подрастет, тогда Асман возьмет его с собой на охоту и что, по-видимому, сие случится уже довольно скоро.

Они остались довольны друг другом. Махоммат только хотел знать: скоро ли он вырастет, скоро ли король придет опять? Асман обещал заходить почаще.

Что касается другого мальчика, гораздо менее приметного чем брат старший, он был еще только неполных пяти лет, но чувствовалось, что в нем и не будет никогда махамматовой живости, он дичился короля и трогательно искал поддержки не у своих нянек, к которым, как и брат, и как юный королевич (как и все дети) относился словно к мебели, а у сестренки. Он брал ее за ручку и сразу успокаивался, и хотя не отвечал еще на шутливые вопросы короля, но уже держался менее испуганно. С сестричкой ему было приятнее чем с кем либо, она тоже любила его и он почти не мешал ее играм с подругами-рабынями, потому, что был послушен и не любил докучать. Он знал несколько фехтовальных приемов, но учился этому без желанья, зато хорошо осваивал стихи из Корана, которым его пробовали учить, и даже раньше, когда еще не пробовали — подслушав занятия Махоммата.

Опоздав на аудиенцию, король к тому же слушал невнимательно, но упоминание об Ахмет-Хане заинтересовало его. Были или нет причины для беспокойства — расскажет начальник тайной службы. Визирь же сообщил, что окрестные дехкане охотно платят за воду, проведенную Ахмет-Ханом, но при этом еще богатеют и покупают себе наложниц и рабов.

— Мы могли бы брать у них две третьих урожая, Ваше Величество, — предложил Визирь.

— Не пора ли тебе на покой? — ошарашил его Асман спокойным вопросом, а пока старик бледнел и старался справиться с внезапной одышкой, чтобы ответить королю достойно, что-нибудь вроде: «Я твой преданный слуга и во всем подчиняюсь тебе», Асман добавил:

— Крестьяне богатеют вместе со мной. Я возьму у них эти «две трети» по твоему глупому совету, а в следующем году эти же «две трети», то есть моя доля, будут в три раза меньше, а если слуги захотят, дабы размер подати в следующем году был равен нынешнему, то через два года наступит бедность, а через три — голод. Ты болван, визирь, коли даешь такие советы. Зачем мне столько хлеба? Или я купец и должен им торговать? У меня в стране хватает купцов, пусть они покупают и хлеб и все остальное, а я буду облагать их пошлиной.

— Натуральный налог велю снизить, — продолжал далее Асман, между тем, как Визирь более или менее пришел в себя, понимая, что если король учит его политэкономии, то рубить голову в ближайшее время не станет, — армия сейчас невелика, и хлеба ей хватает, что-то я не приметил недовольства среди солдат. Денежный налог тоже повышать не буду.

Визирь простер ладони кверху и закатив глаза простонал:

— Поистине Аллах снизошел милостью на нашу страну, даровав ей мудрейшего из королей, когда либо живших в этом мире!