Павел Шестаков - Остановка Страница 24

— Почему?

— Такое колючее растение. Сорняк в основном. Он мне некоторых нынешних преступников напоминает.

— Именно нынешних?

— Ну, на сравнении не настаиваю и статистикой подкреплять не буду. Только так скажу. Когда-то преступники были в основном кастой, этакими узкоспециализированными отщепенцами с высокоразвитым чувством профессионального бахвальства. Забирать какого-нибудь медвежатника приезжали на извозчике, и он отправлялся в участок, поправив платочек в кармане модного пиджачка. Он никогда не лазил по карманам, упаси бог пролить ему кровь. Этих узких специалистов мы ликвидировали и вполне законно гордились. Думали, выберем последних могикан и можно будет расслабиться. Но жизнь оказалась сложнее. Сейчас мы говорим о безмотивных… Это такой термин научный. А на практике сплошь и рядом обыкновенный подонок. И мотивы вполне определенные, корыстные и примитивные. К сожалению, не всегда такого заметишь вовремя. Сегодня он еще милый мальчик, а завтра… Завтра сидит у меня в кабинете. И не сам пришел. И не на извозчике за ним заезжали, и не отправится он с тобой, печально разведя руками. Его схватить за руку нужно. Схватить, хоть чертополох сорняк и колючий.

— Ты о конкретном человеке?

— Преступник всегда лицо конкретное. И о нем многое знать нужно. Так что не иронизируй. К розыску я тебя, понятно, не привлекаю, а вот получить кое-какую информацию хотел бы. Короче, опора на общественность. Ну, как?

Конечно, мне хотелось спросить, неужели он подозревает Вадима и какая связь существует между сургучом, башмаками и капустой, но я не спросил больше ничего. Понял, что он и так сказал все, что мог и хотел.

— Еще? — спросил Игорь, бросив взгляд на мою опустевшую чашку.

— Нет. Пора спать.

— Правильно. Перед ответственным заданием следует хорошо выспаться.

Он шутил и в то же время не шутил. Ему тоже хотелось спать, потому что за день он устал не меньше моего.

Появлением своим Полину Антоновну я удивил, и удивил изрядно.

— Откуда ты, голубчик? Что стряслось?

— Все в порядке, Полина Антоновна, — ответил я, несколько идеализируя истину.

— Неужели с поездами такая свистопляска?

— Нет, просто встретился со старым приятелем, он меня задержал.

Это тоже была полуправда, а правды так или иначе коснуться было необходимо. Хотя о Перепахине мы с Игорем решили пока умолчать.

— А у меня что забыл? — спросила она с присущей прямотой.

— Верно. Забыл.

Мы прошли через прихожую, и я не заметил в квартире признаков появления новых жильцов.

— Вы одна?

— Как видишь.

— А квартиранты?

— Пока не приходили.

— Решение свое не изменили?

— Пущу, как сказала.

— А вы?

Губы у нее сжались.

— Уйду.

— Есть ли необходимость, Полина Антоновна?

— Садись, Коля, — предложила она вместо ответа.

В который раз я оказывался в неудобном положении, но стерпеть было необходимо. Ведь дела серьезно оборачивались.

— Ну, рассказывай, почему не уехал.

— Я, Полина Антоновна, к Наташе ездил.

— К Наташе?

Она только переспросила, не высказывая удивления.

— Да. Она вам кланялась.

— Спасибо. Давно я ее не видела, не помню когда.

И не спросила ничего, зачем я ездил, почему. Приходилось продолжать самому.

— В поезде случайно оказался вместе с Леной.

— Вот как? Потому она и не приходила, значит.

— Нет, она вернулась сразу.

— Но у меня не была.

— Полина Антоновна! Вы человек пожилой, да и я немолодой уже. Скажу вам напрямую. Произошел у нас с Леной разговор, из которого я все понял. А вы знали или нет?

— Что, Коля? — спросила она как-то скучно.

— Вы знали, что Лена дочь Сергея?

Я поставил вопрос со всей возможной прямотой. Только так можно было всерьез разговаривать с Полиной Антоновной.

Она водила пальцами по какой-то невидимой складке на платье.

— Да, Вадим сказал.

— А сами вы… до Вадима?

— Да ведь о таких вещах молчать принято, Коля.

Я не понял, кто же молчал, Сергей или она сама.

— Но он сказал и этим повлиял на вас?

Полина Антоновна помедлила, а потом сказала коротко:

— Повлиял.

До сих пор мне трудно было представить, что на нее могут влиять. Да и слово «влиять» в данном случае звучало почти условно. Мазин говорил «капитуляция».

— Ну будет об этом, — подняла она опустившуюся было голову.

Я посмотрел на нее внимательно и заметил, как за пару дней сдала Полина Антоновна. Глаза потухли.

— Будет. Как Наташа? Давно я ее видела, не помню когда.

Это был не нарочитый повтор. Похоже, она уже забыла недавно произнесенную фразу.

— У Наташи все в порядке, по-моему, кроме зятя.

— А к новости как она отнеслась?

— С волнением. Они ведь скрывали от Лены.

— Вот как?..

Мне показалось, что она усмехнулась, а может быть, просто губы дрогнули.

— Ей нелегко в нашем разговоре пришлось.

— Но она… не отказывалась?

— Нет. Зачем? И как можно? Лена все документально восстановила.

— По документам? Какие же у нее документы?

Вот и подошел я с ее помощью к сути дела. Сказал про дату рождения, про фотографию, что Полина Антоновна сама отдала, и про другое фото, без нажима, но подробно описав, что на снимке было и кто.

Полина Антоновна слушала очень внимательно, даже оживившись, я бы сказал.

— Этот снимок, кстати, Лена тоже у вас взяла? — рискнул я «пойти на прием».

— Про такой первый раз слышу.

Обмануть она не могла.

— Где же она его достала?..

Ответ был резонным:

— Спроси у нее.

Но Мазин почему-то избрал другой путь, я доверял ему.

— А Сергей? Он не мог дать?

— У Сергея я никогда такого фото не видела.

— Странно.

— Да какая разница… Снимок-то есть. И подтверждает.

— Конечно. Вам, я понимаю, это не особенно интересно.

Слукавил я, она говорила заинтересованно.

— Почему? Мне очень все это любопытно.

И тут я решился на ход конем, от которого ожидал результата в любом случае.

— Полина Антоновна! Не могли же вы не знать о Лене!

Опять она поколебалась, прежде чем ответить.

— Значит, если скажу, что не знала, не поверишь?

— Вам я верил всегда. С тех пор, как мальчишкой в этом доме появился.

— И правильно делал.

— А сейчас?

— И сейчас поверь. Не ждала я того, что Вадим мне сказал.

Вот таким оказался ответный ход. Вроде бы в мою пользу, но… Не к таким ответам и суждениям Полины Антоновны я привык. Всегда она всякой уклончивости избегала, а здесь я не мог не чувствовать, что не договорено в ответе нечто. Но что? Оставалось новые вопросы задавать, а мне почти стыдно уже стало, видел, что расстраиваю я старую женщину, которая и так измоталась.

— Вы ее признать не хотите?

— Лену?

— Ну да.

— Разве она государство иностранное, которое признают или не признают. Она или дочка, или…

Полина Антоновна не закончила.

— Вы сомневаетесь?

— Да не дают мне усомниться! Вот в чем беда. Все с доказательствами. И ты тоже.

— А Сергею вы не верите?

— Сергей мне ничего не говорил.

— Но есть дневник.

— Читала я и дневник.

— Там же ясно сказано, что он любил Наташу.

— И так же ясно, что она его не любила.

Я заставил себя улыбнуться.

— А характер ваш, тетя Поля, с годами не меняется.

— Не нравится? Упряма? — спросила она, но не с вызовом, а скорее устало.

Я поднялся, прошелся по комнате, посмотрел из окна во двор, вспомнил, как спешил когда-то, перебегая пространство от подворотни до подъезда с книжками, засунутыми под ремень. Той же тропкой, вытоптанной в асфальте, ходили Михаил, Сергей, Наташа. Наверно, еще многие и после нас ходить будут, дом-то на века заложен. Свои проблемы возникнут, отношения. А пока еще наши живы, но пора им итог подводить.

— О таких вещах не всегда прямо пишут, черным по белому, даже для себя, — сказал я, возвращаясь к дневнику, и для пущей убедительности добавил: — Тем более что там страницы вырваны.

Сказал, не убежденный в прочности аргумента, и сомнение это заставило меня вернуться мысленно к общей тетрадке, которую листал дважды. Первый раз, разбирая бумаги, случайно наткнувшись на дневник, и вторично специально просматривая его, чтобы узнать о неожиданной для меня любви Сергея. Именно во второй раз обратил я внимание на вырванные страницы. Воспринял как данное и не задумался особенно. А вот теперь вдруг вошло в голову раздражающее сомнение: ведь при первом чтении страницы, кажется, были.

— Что ж, если и вырваны?

«Когда вырваны? Если мне не мерещится, и страницы в тот первый вечер были, значит, их вырвали в течение следующего дня, не позже. Дневник целый день находился в комнате Полины Антоновны. Она?.. Чушь! А больше некому. Или…»