Ольга Тарасевич - Крест Евфросинии Полоцкой Страница 25

А ведь вначале сын соседей по даче ей вовсе не понравился. Тоже студент, как и она. А ее всегда впечатляли мужчины постарше. Худой, сутулый. «Ни рожи ни кожи», – решила Катя, но все же улыбнулась ему, отвлекшемуся, чтобы поздороваться, от полива грядок.

Улыбнулась по одной простой причине. У Андрея, ее, как она полагала, Андрея, оказывается, есть жена. И двое детей. И ему, отцу-супругу, хватало цинизма не только с Катей встречаться, но еще и намекать на возможный брак. Ей есть за что мстить! А вот возьмет и ляжет в постель с первым, кто об этом попросит. Студент не студент. Без разницы. Хочется просто поскорее отдать другим рукам то, что прежде принадлежало мерзкому любовнику!

Видимо, Антон уловил ее жаждущие срочного сексуального внимания флюиды. И пригласил к себе в дом, сказав, что морозилка битком набита мороженым.

Мороженое они и правда съели. Но только потом. После. После… После! Самого! Сумасшедшего, потрясающего, незабываемого секса!

Он стер из нее Андрея, как ластиком. И наполнил собой. Молодым, жадным, чувственным.

– Мы явно встречались в прошлой жизни, – простонала она, когда смогла говорить. – Мне кажется, ты знаешь меня до мелочей. Я никогда не думала, что это может быть так здорово!

Антон расхохотался:

– Нет, ты что-то путаешь! Можно забыть все из прошлой жизни. Но такое я бы запомнил!

К приезду маман Катя успела привести себя в порядок и даже приняла вид студентки, увлеченно готовящейся к зачету. Но какие могут быть конспекты, когда в ней что-то выросло и расцвело. То ли страсть, то ли любовь. Еще не понять, что именно. Но поговорить об этом очень хочется. Хотя бы с занудной маман, если более приличной собеседницы под рукой не имеется.

– Мама, я сегодня познакомилась с сыном соседей, Антоном, – осторожно сказала Катя, откладывая тетрадку. С маман никогда не знаешь наверняка, какую реакцию вызовет в общем-то безобидный разговор. – Мне показалось, он такой милый!

Что тут началось! Соседи засадили свой участок огромными деревьями! Тень от деревьев мешает маман взращивать клубнику! А еще соседи построили баню, которая заняла полсантиметра их бесценной территории. Кроме этого, в соседском доме регулярно прорывает трубы. Разумеется, у таких негодяев-родителей сын тоже негодяй, вне всяких сомнений. И тэ дэ и тэ пэ…

– Катерина! – категоричным тоном верещала маман. – Я запрещаю тебе! Слышишь, запрещаю разговаривать с Антоном!

«Мы с ним и не разговаривали почти, – про себя хмыкнула Катя. – В постели можно обходиться минимумом слов».

Поскольку ссориться с маман означало получить разом раннюю седину, неврастению и, возможно, уголовный срок за членовредительство, Катя приняла стратегическое решение. Не нарываться на конфликт. Маскироваться. К тому же быть Ромео и Джульеттой дачного масштаба так романтично.

Антон к идее отыскать в лесу уединенную полянку отнесся с восторгом. Его родители, как выяснилось, тоже имели большие претензии к Катиной маман и такую же автоматическую неприязнь лично к Кате.

Они удирали от враждующих родителей и занимались любовью.

И вот уже совсем скоро все повторится. До их полянки идти всего-ничего, каких-нибудь пару минут.

Но внезапно романтическое настроение исчезло.

– Антон, – Катя остановилась и взяла его за руку, – тебе не кажется, что здесь чем-то жутко воняет!

Он шмыгнул носом:

– Воняет – не то слово…

– Что будем делать?

– Пошли дальше. Должен же этот пакостный запах рано или поздно исчезнуть.

– Мне кажется, он все сильнее становится. Как думаешь, что может так невыносимо вонять?

Ответить Антон не успел. Потому что она закричала.

К дереву, облепленное мухами, было привязано это. И это было человеком. Хотя на почерневшем от крови теле тоже шевелилась жужжащая темная масса, но все же одежда была различима. Особенно джинсы…

***5

Даже во сне Инга хмурилась. Шептала что-то неразличимое, но гневное. Кулачки отчаянно сжимали край простыни, словно пытались выдавить из мужа то, что Инга вдруг посчитала преступным, не нужным, греховным.

Гаутама задул круглую свечу под аромалампой, наполнявшей комнату свежим запахом лимона, и тоже юркнул под простыню.

Все пошло наперекосяк. Они ругаются уже несколько дней, и конца конфликту не предвидится. А ведь все так замечательно начиналось…

…Гаутама заехал за ней как всегда, ближе к полуночи. Но обычно уставшее лицо жены раскраснелось от оживления. Карма Гаутамы сразу стала портиться нехорошими ревнивыми подозрениями и далекими от милосердных намерениями. Инга – красавица, все друзья говорили: это чудо, что такая девушка согласилась выйти замуж за него, худого, с жидким хвостиком длинных волос, в общем, ни рыба ни мясо. Однако жена, чмокнув его в щеку, затрещала, как сорока, совсем не о новом симпатичном сотруднике музея или очередном гениальном актере.

– Саша! Я случайно подслушала потрясающую информацию! Оказывается, существует уникальная реликвия! Крест Евфросинии Полоцкой! Он исчез, однако были люди, занимавшиеся его поиском, причем в Москве! Представляешь, как здорово найти эту штуку! У тебя же такие связи среди антикваров! Ты бы его продал за очень хорошие деньги! Саш, нам хватит на все. Ты расширишь магазин, поменяешь ассортимент. И мы дадим взятку в театральный. Конечно, у меня талант, но вокруг столько завистников!

Он вел машину и вяло с ней соглашался. Конечно, талант. Разумеется, если есть возможность отыскать дорогую вещь, надо ею воспользоваться. Да, связи, да завистники.

Гаутама соглашался, но в глубине души посмеивался над Ингой. В этом – вся его жена. Эмоциональная, авантюрная. Ему просто дурно становится, когда он наблюдает за ее активной деятельностью, будь то ремонт их скромной квартирки в Жуковском, или массовая покупка дисков с фильмами, или все, за что Инга берется. Она не умеет и не может контролировать свои порывы. Неизвестно, как там у нее с творческими способностями, но ему кажется, что Инга создана для сцены. Ей надо куда-то выплескивать эмоции, которых с лихвой бы хватило минимум на пять энергичных людей. Она захлебывается от переполняющих ее чувств. Сходит с ума в своем музее. Цепляется за любую возможность внести разнообразие в жизнь. А какие возможности в музее? Особо никаких. Поэтому сейчас ее просто распирает от желания действовать после подслушанного разговора, в котором, по большому счету, не содержалось никакой конкретики…

Но весь его скептицизм испарился, едва они добрались домой и подключили ноутбук к Интернету. Информации о кресте Евфросинии Полоцкой было мало. Но, когда на экране появилось изображение восстановленной реликвии, Гаутама замер.

Он наконец осознал, о какой красоте идет речь. И о каких деньгах.

Реликвия бесценна уже одним тем, что это XII век. Но ее внешний вид… Это действует завораживающе, вызывает сильные эмоции, восхищение человеческим гением. И рождает в душе прекраснейшую музыку. Да, настоящий крест поврежден. Но он, должно быть, воздействует еще более сильно. Потому что оригинал всегда эффектнее даже самой талантливо выполненной копии.

«Ни один из обеспеченных людей не устоит. Они отдадут все – деньги, квартиры, бизнес. Это безумие», – думал Гаутама, не в силах оторвать взгляд от экрана ноутбука.

А потом он вдруг понял, что его жизнь входит, да нет – уже вошла в новую колею. Этот крест даст ему шанс все переиначить, начать жить так, как он давно хотел.

Можно будет закрыть глупый, неприбыльный, портящий карму магазинчик. Пропихнуть Ингу в театральный, раз уж ей так хочется. И уехать в Тибет. Самый настоящий, а не виртуальный. С его белоснежными горами, безмятежно голубым небом. Там и только там дух может воспарить к высотам самосовершенствования. Лишь полет. И никаких страданий.

А Инга… Это просто этап, который нужно было пройти. Точно так же, как Сиддхартхе нужно было вступить в брак с принцессой Яшодхару, чтобы понять: мирские радости не умаляют страданий, которыми наполнена жизнь. Ничего не меняется. На перепаханном поле птицы выклевывают червей из земли, одни живые существа могут жить только ценой смерти других. Все люди смертны, ни богатство, ни знатность не защищают от кончины. И прокаженные пугают своим уродством, напоминая: болезни подстерегают любого, всех и каждого. Молят о подаянии нищие: мимолетно богатство. И только лишь мудрецам, погруженным в самосозерцание, дано понять причины страданий, а значит, и избежать их…

– Все отменяется, – прервала Инга его умиротворяющие размышления. – Мы не будем этим заниматься.

От изумлении и досады Гаутама не смог вымолвить ни слова. Впрочем, его жену никогда не требовалось упрашивать что-либо объяснять.

– Саша, это грех… Когда я увидела, как выглядит этот крест, во мне все перевернулось. В нем есть Бог, понимаешь? И мы не можем продавать Бога, наживаться на нем. Это невозможно! В конце концов, вспомни фильм Мэла Гибсона! Иисус и так достаточно пострадал!