Камилла Лэкберг - Ледяная принцесса Страница 25

— Извините, я не хотела показаться невежливой, мне просто кое-что надо было срочно сделать.

Эрика широко улыбнулась и протянула руку маклеру, который представился как Кьель Эк. Он поспешил заверить ее, что, мол, ничего страшного и он все понял совершенно правильно. Продавать дом — дело очень личное, и она даже не представляет, что он мог бы рассказать по этому поводу… Эрика улыбнулась еще шире и позволила себе кокетливо похлопать глазами. Лукас подозрительно смотрел на нее, но Эрика его игнорировала.

— Извините, что прерываю, но сколько вы уже посмотрели?

— Ваш зять только что показывал мне вашу прекрасную гостиную. Все обустроено с большим вкусом, должен сказать. Очень красивая комната, и освещение замечательное.

— Да, вообще-то ничего. Жалко только, что сквозняк.

— Сквозняк?

— Да, к сожалению. В окне щели, так что при малейшем ветерке приходится натягивать на себя все теплое, что есть в доме. Но это ничего, потому что все равно все окна надо менять.

Лукас выразительно смотрел на Эрику, но она притворилась, что не видит его. Вместо этого она взяла Кьеля под руку, и если бы он был собачкой, то, наверное, завилял бы хвостом от удовольствия.

— Насколько я понимаю, вы осмотрели верхний этаж? Так что, может быть, стоит теперь пройти в погреб, — только не обращайте внимания на вонь. Если у вас нет аллергии, то, в общем-то, ничего страшного. Я практически живу там внизу, и ничего плохого со мной не произошло. Врач говорит, что моя астма с этим совершенно не связана.

И Эрика разразилась ужасным приступом кашля, от которого она чуть ли не согнулась пополам. Краешком глаза она увидела, что физиономия Лукаса стала красной как помидор. Эрика понимала, что ее блеф, разумеется, будет разоблачен при близком осмотре дома, но, по крайней мере, сейчас она решила хоть немного утешить себя, позлив Лукаса.

Кьель Эк с видимым облегчением вышел из дома на свежий воздух, побывав во всех уголках подвала в сопровождении горящей энтузиазмом Эрики. Лукас держался пассивно и молчал в ходе дальнейшего осмотра, и Эрика подумала с некоторым неудовольствием: а не зашла ли она слишком далеко в своей детской выходке? Она прекрасно понимала, что при всем желании довольно сложно найти в доме, который Эрика только что ославила, какие-нибудь недостатки, но она хотела поиздеваться над Лукасом. Это было то, чего Лукас Максвелл совершенно не переносил. С некоторой опаской она смотрела, как маклер отправляется восвояси, радостно кивая, заверив их перед этим, что с ними обязательно свяжется оценщик, который тщательно осмотрит дом от погреба до чердака.

Эрика вошла в прихожую, Лукас — следом за ней. Секундой позже Лукас схватил ее за горло и прижал к стене. Его физиономия оказалась в нескольких сантиметрах от ее лица. На этот раз она впервые по-настоящему поняла, почему Анне так трудно освободиться от Лукаса. Сейчас Эрика видела перед собой человека, которого не остановит ничто, никакие препятствия, и она замерла, от испуга не в силах даже пошевелиться.

— Ты никогда, никогда больше ничего подобного не сделаешь. Слышишь меня? Никто и никогда не насмехался надо мной безнаказанно. Заруби это себе на носу.

Он буквально выплевывал слова, так что его слюна попадала ей на лицо. Эрика едва удержалась от того, чтобы не вытереть его харкотину. Она стояла не шелохнувшись, как соляной столб, и молила про себя Бога, чтобы Лукас поскорее убрался, исчез из ее дома. К ее удивлению, он так и сделал. Он убрал руку с ее горла, повернулся и пошел к двери. Но Эрика еще не успела вздохнуть, как он опять подскочил к ней и, прежде чем она успела среагировать, сильно схватил ее за волосы и впился ей в губы. Лукас пропихивал свой язык внутрь и так стиснул ей грудь, что Эрика почувствовала, как бретелька бюстгальтера врезалась в плечо. Он отпустил ее и с улыбочкой пошел к двери. На этот раз он действительно вышел. Эрика не смогла пошевелиться до тех пор, пока не услышала, как он завел двигатель и уехал. Она прислонилась к стене и медленно сползла на пол, с омерзением вытирая рот. Поцелуй Лукаса был для Эрики еще ненавистнее, чем то, что он схватил ее за горло, и она почувствовала, как ее начинает трясти. Эрика обхватила колени руками, опустила голову и заплакала, но не из-за себя — из-за Анны.

Утро понедельника не относилось к особо приятным событиям в жизни Патрика. Обычно он начинал чувствовать себя человеком не раньше одиннадцати часов, но сегодня его вырвали из привычной утренней дремы самым грубым образом. Толстая папка с бумагами хлопнулась на его письменный стол. Мало того что его бесцеремонно разбудили — когда Патрик увидел, сколько документов в папке, он громко застонал. Анника Янссон раздражающе улыбнулась и невинно спросила:

— Но разве ты не просил принести тебе все имеющиеся материалы о семье Лоренс? Я проделала колоссальную работу и собрала до последней буквы все, что о них было написано. И что я получаю вместо благодарности? Какие-то вздохи. А где же твоя якобы вечная благодарность?

Патрик улыбнулся:

— Ты не только заслужила мою вечную благодарность, Анника. Если бы ты не была уже замужем, то я обязательно бы женился на тебе, одел в меха и осыпал бриллиантами. Но из-за того, что ты разбиваешь мне сердце и собираешься продолжать жить с тем прощелыгой, которого выбрала, вместо мехов и бриллиантов тебе достанется только простое спасибо и, ясное дело, моя вечная благодарность.

С большим удовольствием Патрик увидел, что на этот раз ему почти удалось заставить Аннику покраснеть.

— Да, теперь тебе будет чем заняться. Но для чего тебе это понадобилось? Какая здесь связь с убийством во Фьельбаке?

— Понятия не имею, честное слово. Ну, скажем так, назовем это женской интуицией.

Анника вопросительно подняла брови, но решила на этот раз не расспрашивать Патрика, хотя ее и разбирало любопытство. Семью Лоренс знали все до одного и в Танумсхеде, и, если окажется, что они каким-то образом связаны с убийством, это будет по меньшей мере сенсацией. Патрик посмотрел вслед Аннике. Она закрыла дверь. «Необыкновенно умная женщина», — отметил Патрик. Он очень надеялся, что Анника вытерпит руководство Мелльберга. В противном случае, если однажды Анника уйдет, это будет большой потерей для полицейского участка. Патрик заставил себя сосредоточиться на пачке бумаг, которую принесла ему Анника. Он быстро прикинул и констатировал: на то, чтобы прочитать весь материал, у него уйдет остаток дня. Патрик откинулся на спинку стула, положил нога на стол и начал с первой статьи.

Шестью часами позже он массировал усталую шею и чувствовал, как у него режет глаза. Патрик прочитал все заметки в хронологическом порядке, начав с самой первой по времени вырезки. Это оказалось захватывающим занятием. За долгие годы о Фабиане Лоренсе и его семье было написано очень много. Все до единой статьи носили позитивный характер, и складывалось впечатление, что судьба была благосклонна к Фабиану. Предприятие развивалось неслыханно быстро, потому что Фабиан оказался очень одаренным, если не сказать гениальным, предпринимателем. Брак с Нелли Лоренс подробно комментировался в светской хронике, имелись соответствующие фотографии красивой пары в праздничной одежде. Потом в газетах стали печатать фотографии Нелли и их сына Нильса. Нелли, должно быть, неустанно трудилась в различных благотворительных обществах и активно участвовала в светской жизни, и везде вместе с нею появлялся Нильс, часто с испуганным выражением лица, крепко держащийся за мамину руку.

Даже когда он подрос, стал увереннее и перестал прятаться за маму, на всех снимках его безошибочно можно было найти рядом с ней. Но теперь уже она держалась за его руку с гордым выражением лица, которое Патрик определил для себя как собственническое. Фабиан появлялся все реже и реже, и о нем упоминали лишь в связи с новостью о заключении какой-либо крупной сделки.

Одна заметка несколько отличалась от остальных; она привлекла особое внимание Патрика. Статья была целиком посвящена Нелли, решившей в середине семидесятых взять ребенка, который раньше жил в «семье с трагическим прошлым», как выразился репортер Адлере. На фотографии Нелли, вся в мехах и до зубов обвешанная драгоценностями, стояла в своей элегантной гостиной, положив руку на плечо мальчика лет десяти с небольшим. У него было упрямое и недовольное выражение лица: казалось, что он сейчас сбросит со своего плеча костлявую руку Нелли. Нильс, который теперь уже стал молодым человеком двадцати с лишним лет, находился за спиной матери и не проявлял ни малейших признаков радости. Сдержанный и подтянутый, в темном костюме, с зачесанными назад волосами, он полностью соответствовал элегантной атмосфере вокруг, в то время как приемный мальчик выглядел белой вороной.

Заметка была полна восхвалений и славословий того большого вклада в жизнь общества, который привнесла Нелли Лоренс, взяв к себе этого ребенка. В заметке упоминалось, что мальчик пережил в детстве большую трагедию и перенес травму. Далее цитировалась Нелли, сказавшая, что они все вместе попробуют помочь мальчику пережить это, и пообещала, что в гостеприимной и полной любви среде они, безусловно, смогут вырастить из мальчика полноценного и полезного для общества человека. Патрик поймал себя на том, что ему стало жаль этого малого — какая наивность. Несколько лет спустя вместо гламурных фотографий из светской жизни и возбуждающих зависть репортажей типа «Дома у…» появились мрачные заголовки: «Наследник семьи Лоренс пропал». На протяжении нескольких недель местные газеты во всю трубили об этой новости, и их упорство привело к тому, что материал о Нильсе Лоренсе появился в «Гётеборг постен». Под аккомпанемент броских заголовков, которые заранее удобряли мозги читателя, выдвигались всевозможные, иногда более, иногда менее приемлемые догадки и гипотезы насчет того, что случилось с молодым Лоренсом. Все мыслимые и немыслимые версии вытаскивались на свет божий: что он-де растратил все состояние своего отца, подался за море и теперь там где-то катается как сыр в масле или что он кончил жизнь самоубийством, узнав, что на самом деле он не сын Фабиана Лоренса и состояние, наследником которого он привык себя считать, ему не достанется. Об этом не говорилось напрямую, но если у читателя имелась капля мозгов, то он легко мог прочесть это между строк.