Галина Романова - Не доставайся никому! Страница 25

– И звонить мог до бесконечности.

Алиса улыбнулась неожиданному счастью, свалившемуся на нее столь внезапно в пустом полутемном офисном коридоре. От него, от счастья этого, по спине тут же поползли теплые мурашки, а в груди сделалось щекотно и тесно. Пропал куда-то страх, все последнее время изматывавший ей душу и отнимавший последние силы. Отпала нужда постоянно прислушиваться, оглядываться, всматриваться в незнакомые лица.

Обида на Тайку, утопившая в море желчной горечи все прежние ее заслуги, стала вдруг мелкой и никчемной.

Алиса простила ее – дуру непутевую, польстившуюся на парня, обратившего внимание не на нее. Как не польститься-то? Он вон какой бесподобный. Высокий, сильный, красивый, как бог. И пахнет так… Господи, как он замечательно пахнет. Просто голова кругом идет.

Или это не из-за него, а от ликера, которым ее усиленно накачивал шеф? Тоже выдумал! Давай, говорит, закрутим романчик тихонько, не для чужих глаз. Ты, говорит, умная, красивая, грациозная, именно такая, о какой мечтает любой мужик. И наверняка любовница потрясающая. Бормочет, а сам щупает, тыкается в грудь, в живот руками своими липкими и противными, бр-рр.

Хорошо, что Макс вовремя появился, а то наговорила бы боссу грубостей, а то и того хуже, нахлестала бы по холеной самовлюбленной физиономии.

– Ты мог звонить до скончания века. Там никто не живет. А моя квартира сорок восьмая. Тайка нарочно тебя дезин… дезин… Соврала, короче.

– А что замуж ты выходишь за друга детства, это как? – в его голосе появились настороженные нотки. – Кажется, он живет с тобой в одном доме и работает участковым?

– Тоже ложь!

– Что ложь? Про свадьбу или про участкового?

– Про свадьбу, – согласно кивнула она, клюнув подбородком грудь. Снова в голове сделалось пусто, а по коленкам будто кто ударил. – Господи, Макс, я еле держусь на ногах. Может, удерем отсюда, а? Как считаешь?

И они удрали! Сначала, заговорщически хихикая, пробирались коридором в фойе. Там, обманув бдительного охранника тем, что нажали тревожную кнопку запасного выхода, незамеченными выскользнули на улицу. Поймали такси, скользнули на заднее сиденье, и Алиса назвала свой домашний адрес.

Сомнений в том, что Макс едет к ней, не было ни у нее, ни у него. Кажется, даже широкоплечий угрюмый таксист сразу понял, в чем дело, и не пристал за дорогу ни разу ни с политической ситуацией в стране, ни с ростом цен на продукты. С чем они еще любят вязаться к своим пассажирам?

Они исступленно целовались всю дорогу, закрыв глаза и забыв обо всем. Что-то шептали друг другу, давились смехом, рылись в одеждах, рвали застежки, пытаясь зарыться пальцами, губами глубже, глубже. Туда, где колошматило о ребра сердце, где кузнечными мехами свистели легкие. Дыхания не хватало, в такси было душно, хотелось морозного простора, кричать во все горло, смеяться, нестись во весь опор, сшибая на ходу провисшие до окон первого этажа сосульки, свидетельство затянувшейся зимы.

Сумасшествие! Упоительное, безудержное сумасшествие – такой у них был в ту ночь диагноз, и права вмешаться – отрезвить и вылечить – не было ни у кого. Да они бы никого и не услышали. Едва не забыли расплатиться с таксистом, вырвавшись на волю из душного салона машины. Помчались к подъезду, спотыкаясь и скользя. В лифте снова целовались, и у порога квартиры, и в прихожей. Потом одежда летела куда-то с треском и искрами.

Алиса не узнавала себя, не узнавала своего тела, которое сделалось каким-то новым, трепетным, ненасытным. Она хотела Макса снова и снова, она стонала, умоляла, всхлипывала, потом бежала в кухню, варила кофе, делала бутерброды, снова мчалась в кровать. Все стремительно, на нервах, словно перед утром казни.

Как уснула, Алиса не помнила. Но что уснула на плече Макса, перекинув правую руку через его грудь, помнила отчетливо. Спала без сновидений, безмятежно. А проснулась с неожиданной тревогой в душе.

Приоткрыв глаза, она обнаружила по соседству смятое пустое место. От этой пустоты рядом кровать показалась ей огромной, размером со стадион. Дневной свет пробивал шторы. Громко тикал будильник в изголовье. Интересно, почему он не позвонил? Ах, ну да, как же! Шеф отпустил всех на три дня на дополнительные выходные. И они с Максом вчера отключили звонок на будильнике, чтобы выспаться.

Интересно, который час?

– Макс! – позвала Алиса, повернула голову к двери в спальню и чуть громче еще раз позвала: – Максим! Максим, иди сюда!

Он не отозвался. Не пришел. Может, в ванной?

Обмотавшись простыней, Алиса пошла по квартире. Комната бабули пуста. В гостиной никого. В кухне тоже. На столе тарарам после ее ночных хлопот с кофе и бутербродами. Шкурки от сыра, колбасы по всему столу. Просыпанный сахар скрипит под ногами. Грязные чашки, турка в раковине. Она недовольно сморщилась и пошла в ванную. Вода не лилась, потому что там тоже никого не было. И в прихожей никого. И куртка его с ботинками исчезли.

Ушел! Ушел, не попрощавшись, не написав записки. Даже номера телефона не оставил на зеркале. Таким банальным жестом обычно заканчиваются романтические случайные свидания.

Почему?! Ну почему он с ней так?! Все же было здорово! Или сбываются пророчества нареченного папаши – Аристова Петра Ивановича? Как он говорил: после радости неприятности, по теории вероятностей? А можно считать исчезновение Макса неприятностью или это закономерность? Что бы сказал Петр Иванович, выслушав подробный отчет Алисы о ее вчерашнем умопомрачении?

– Господи, какая же я дура! – пожаловалась Алиса, глянув на себя в зеркало.

Губы вспухли, под глазами круги, щеки бледные.

Что на нее нашло вчера? Почему она так необдуманно льнула к Максу? Сразу безоговорочно поверила всему, что он рассказал, а рассказал-то, кстати, он не так уж и много. В больницу приходил, у подъезда караулил, на работе был. Нигде ее не нашел. Поверил Тайкиным утверждениям, будто Алиса ушла с работы. А почему у шефа не спросил, которого называл весьма фривольно Толиком? И почему был уверен, что найдет Алису в темном коридоре? Откуда узнал, что она там? Кто-то подсказал? Тогда почему не подсказал, как и где разыскать Алису ранее? Почему Макс не проверил Тайкины слова, поверив ей безоговорочно?

Как-то все мутно, противоречиво и тревожно. Если хорошенько подумать и за уши притянуть, как это здорово получалось у Александры, то нападение на Алису было совершено спустя несколько дней после того, как она случайно будто бы столкнулась с Максимом в коридоре.

Чего ей теперь ждать, интересно, интервенции?

Она подошла к окну в кухне, дернула за шторы, раздвигая их. Легкая ткань, запутавшись в кактусах на подоконнике, нехотя подалась. На улице было серо, мокро и противно. Алиса приплюснула к стеклу лицо, пытаясь отыскать взглядом дворника. Должен же он работать, в конце концов, хотя бы сегодня. Она несколько последних дней его вообще не видела. Вчера, когда бежали с Максом к подъезду, она трижды попеняла Аристову за ненадлежащее исполнение обязанностей. Смерзшийся в бетонные торосы снег повсюду, лед. Никто ничего не сбивает, не посыпает. Не похоже на него как-то. Может, уже успел рассчитаться?

Еще вчера скользнула виноватая мысль, что за то время, пока на работе все горели, она ни разу ему не позвонила и не зашла. Стоило исправиться, да и совет его не помешал бы. Он ведь напророчил ей крестового короля и романтическое свидание. Может, напророчит и продолжение, невзирая на отсутствие записки и номера телефона на зеркале?

Телефон дворницкой молчал. И дверь оказалась запертой. Алиса туда попала через час, убрав в квартире и себя приведя в божеский вид. Но невостребованные ее звонки и не запертая дверь дворницкой перепугали Алису до полусмерти, а то, что к двери этой была прилеплена бумажка с круглой печатью. То есть не только к двери, а еще и к косяку.

– Что такое? – растерянно моргая и указывая на бумажку, спросила Алиса женщину, живущую на первом этаже, позвонив в ее квартиру. – Что это на двери у дворника?

– Пломба, не видишь, что ли! – сердито отозвалась женщина, она кормила внука, корчившегося у нее на руках с диким ревом, и, понятно, говорить с посторонними ей не особо хотелось.

– Как пломба? Почему? А дворник где?

– Ой, не знаю я, девушка! Уволился, уволили его, прогнали! Их тут, знаешь, за мою жизнь сколько поменялось… Да не ори ты, чудо! – Она легонько шлепнула по крохотной попке в ползунках, ткнула глубже бутылочную соску в орущий младенческий рот. – Они каждый раз, как увольняют их, на дверь шлепают такую бумагу. Все, ступай…

Она хотела хлопнуть дверью у Алисы перед носом, но та резво схватилась за ручку.

– Простите! – взмолилась она, приложила руку к груди, чтобы хоть немного смягчить гнев кормилицы. – Простите, бога ради! А не знаете, в какой квартире живет Андрей?

– О, господи! – закатила сердитая женщина глаза под лоб и цыкнула на орущего ребенка. – Который Андрей тебе нужен? У нас знаешь сколько народу тут живет?!