Джорджо Щербаненко - Юные садисты Страница 25

– Я пойду пешком, а ты следуй за нами в этом королевском экипаже.

– Слушаюсь, синьор! – смеясь, отозвался тот.

Каролино шел быстро, не оборачиваясь. Ему и в голову не приходило, что все восемь дней Маскаранти ходил по пятам за ним и Дукой, и ни на минуту ни днем, ни ночью эта слежка не прекращалась. По ночам машина стояла под окнами дома на площади Леонардо да Винчи, и подчиненный Маскаранти дежурил в ней до рассвета, когда его сменял он сам. Возникшее у парня ощущение, что он может сбежать в любой момент, было обманчивым. Он считал себя прожженным хитрецом, а на самом деле был еще салажонок и такого предвидеть не мог.

Поэтому он ни разу не оглянулся. Через некоторое время сбавил шаг и спокойно зашагал вдоль бульвара Пасколи, по солнечной стороне, чтоб не замерзнуть. Он был прилично одет, хорошо причесан, и никто на него не обращал внимания, кроме Маскаранти, неотступно следовавшего за ним, и другого агента, сидящего за рулем «Фиата-1100». На площади Исайи Асколи Каролино остановился и закурил, заметив, что руки все еще дрожат. Он уже прошел половину пути, а сомнения опять раздирали его на части. А что, если вернуться к полицейскому и рассказать правду? с минуту он размышлял. Полицейский выслушает, намотает на ус, а его за ненужностью отправит назад в Беккарию. А вдруг нет? Он же обещал вызволить его из Беккарии, если Каролино все расскажет, обещал найти людей, которые за него поручатся, устроят на работу, чтоб он наконец зажил как человек, а не как чувырло, не вылезающее из тюряги. Полицейский определенно ему нравился: не выдрючивается, как некоторые, и сестра его тоже не выдрючивается, и та девушка со шрамами на лице. Он наблюдал за ней восемь дней и наконец понял, откуда эти шрамы: есть такая детская болезнь – забыл, как называется, – один парень знакомый тоже болел, и у него на всю жизнь осталось вот такое лицо. Вряд ли это порезы, уж больно их много, кто мог ее так изрезать?.. Кажется, все они добрые люди и честно хотят ему помочь. Может, все же вернуться?

Но страх перед колонией был сильнее его. Полицейским ни в коем случае нельзя доверять. Он двинулся вперед. Прошел всю улицу Нино Биксио, пересек кольцо, все время прямо, мимо крепостных стен с их бастионами, и, пройдя насквозь маленькую улочку, очутился на тихой площади Элеоноры Дузе; отыскал нужный подъезд, но сразу заходить не стал. Он хорошо запомнил полученные инструкции: ни за что не попадаться на глаза консьержке, которая сидела в своей квартире и выгладывала только на звонки. Если кто-то открывал дверь парадного, автоматически раздавался звонок, но достаточно чуть придержать пружинку – и он не зазвонит. Каролино проделал это ловко, мастерски: звонок оглох, и консьержка не появилась.

Он поднялся до последнего этажа по лестнице, ведь в лифте непременно с кем-нибудь столкнешься. Затем одолел еще один пролет, ведущий в мансарду; там на площадку выходила всего одна дверь с табличкой «Доменичи». Каролино нажал кнопку звонка.

Тишина, видно, никого нет дома. Он еще раз позвонил. Низкий, грудной и чуть хрипловатый женский голос спросил из-за двери:

– Кто там?

– Это я, Каролино.

Прошла еще, наверно, целая минута, и он повторил:

– Это я, Каролино.

Только тогда дверь отворилась.

7

Женщине, которая ему открыла, не было и сорока, но выглядела она гораздо старше из-за глубоких морщин, какие не скроет самый искусный макияж, а еще из-за того, что глаза были спрятаны за большими темными очками – на фоне этой черноты рыхлые морщины и поры, забитые пудрой, выделялись еще резче. Ноги же, выглядывающие из-под короткой, сантиметров на десять выше колена, юбки, были по-девичьи упругие, в серебристых чулках со швами, красиво подчеркивавшими плавный изгиб икр.

– Заходи.

Каролино вошел. В нос ему ударил терпкий, застоявшийся запах ее косметики: кремов, румян, лаков, смешанный с чадом керосиновой печки. А когда из полутемной прихожей она провела его в гостиную, к этой удушливой смеси ароматов добавился еще и застарелый запах дыма. Маризелла не выпускала сигареты изо рта и вываливала переполненные до краев пепельницы куда попало, иногда прямо на пол.

– Ты разве не в Беккарии?

Она закурила и внимательно оглядела мальчишку. То, что она увидела, ей не понравилось: новый костюм, аккуратно подстриженные волосы, белая рубашка с галстуком и новые, до блеска начищенные ботинки. Откуда это все? И вообще ее настораживало, что он разгуливает на свободе: раз его посадили в колонию, то там и должен сидеть.

– Меня выпустили, – объяснил Каролино.

Теперь, когда он сюда добрался, руки у него больше не дрожали. Плохо ли, хорошо, но он на месте; Маризелла наверняка придумает, как его спасти.

– Рассказывай все по порядку, – сказала Маризелла.

В комнатке с наклонным потолком одна стена была стеклянная и выходила на веранду, заставленную цветочными горшками с натыканными в "их вместо цветов и растений окурками. Несмотря на подобное запустение, немного солнца, клочок голубизны, чуть-чуть тумана придавали так называемой оранжерее некоторую живость.

– ...он меня привез домой, купил мне костюм, рубашку – все новое, – рассказывал Каролино, присев на подлокотник кресла.

Маризелла стояла неподвижно, спиной к окну, пряча лицо от дневного света. Чем дальше Каролино продвигался в своем повествовании, тем больше она каменела, забыв про потухшую сигарету в пальцах бессильно повисшей вдоль тела руки.

– Он хотел знать правду, – продолжал Каролино. – Для того и вытащил меня из Беккарии, но я ему ни слова не сказал. – Гордый тем, что устоял перед всеми соблазнами, он взглянул на нее, ожидая хоть какого-то знака одобрения.

– Молодец.

Но это «молодец», произнесенное без улыбки, бесстрастным голосом, со скрытым темными очками выражением глаз, скорее испугало его, чем обрадовало.

– Он сказал, что еще дня два меня подержит, потом отправит обратно, а я не хочу больше в Беккарию.

Она взглянула на него с ненавистью – благо за очками он этого не увидел. И с ненавистью же подумала: надо же, приперся ко мне, именно ко мне!

– А ты не подумал, что за тобой могут следить? – спросила она, стараясь не выдать своих чувств.

– С какой стати? – наивно отозвался Каролино. (Ведь он жил у полицейского, с какой стати другие полицейские будут за ним следить?)

– Где это видано, чтоб они так легко выпускали? – возразила она, собрав в кулак все свое самообладание, все свои актерские способности, ибо только ей было понятно, в какую опасную переделку он ее впутал. – Они не дураки и дело свое знают. Ты сбежал, а они за тобой проследили, чтобы выяснить, куда ты пойдешь. – Надо же было этому идиоту заявиться именно к ней!

Наивному Каролино это показалось нелепостью.

– Но я же в любой момент мог слинять, все эти дни...

– И все эти дни за тобой следили, – подтвердила она с полнейшим спокойствием, потому что чем опаснее ситуация, тем больше причин сохранять спокойствие.

Каролино помолчал, с трудом переваривая услышанное.

– Ты так думаешь?

– Я уверена. Пошли на веранду, посмотрим.

Она открыла стеклянную дверь, вышла вместе с Каролино на веранду, приблизилась к парапету, спрятавшись за декоративным столбиком, посмотрела вниз на площадь Элеоноры Дузе.

Она была проститутка со стажем и могла разглядеть полицейского с тридцатиметровой высоты. Некоторое время она шарила глазами по площади, забитой машинами, потом сказала:

– Вон, видишь двоих возле черного «фиата»?

Каролино проследил за ее взглядом. Он не был уголовник со стажем, в свои четырнадцать он вообще ни в чем стажа не имел, и все же несколько лет, проведенных в дурных компаниях, плюс природная наблюдательность научили его на расстоянии отличать полицейского от простого смертного. И ему стало страшно при виде двух фигур, неподвижно застывших возле «Фиата-1100». Даже с такой высоты он определил по свободному покрою пиджака на одном из них перворазрядного полицейского, какую-нибудь шишку (Маскаранти), на другом же пиджак, наоборот, сидел в облипочку, и это указывало на «шестерку», водилу машины с сиреной или зарешеченного фургона. Каролино резко отпрянул от парапета, как будто те двое могли его увидеть. Ошибки быть не могло, Маризелла ничего не выдумала.

– А что же теперь? – Губы сами сложились в эту фразу, едва он поглядел на проститутку со стажем.

Маризелла Доменичи ответила не вдруг; она вернулась в гостиную, посмотрела на часы: скоро два.

– Думать надо, – сказала она вошедшему за ней парню. – Если хочешь выпить или поесть, ступай на кухню.

– Нет, – ответил Каролино. Его затуманенные страхом глаза перебегали с женщины на открытую дверь веранды, но видели только двоих полицейских на площади. Он нехотя закурил.

– Тогда посиди здесь, я сейчас. – Маризелла вышла в спальню.

Она как всегда только что поднялась с постели, совершенно разбитая, и от нервного напряжения усталость навалилась на нее с новой силой. Присела на кровать, выдвинула ящик тумбочки, набитый всякими тюбиками и флакончиками с успокаивающими и возбуждающими средствами на все случаи жизни. Выбрала один, вытряхнула из тюбика таблетку, поморщилась, запила застоявшейся водой из стакана на тумбочке, проглотила. Затем, не снимая очков, вытянулась на постели и стала ждать, когда лекарство подействует.