Наталья Борохова - Досье на адвоката Страница 25

Марина прижала палец к губам и, загадочно улыбаясь, удалилась. Он почувствовал знакомое напряжение. Ждать пришлось недолго…

Ее было не узнать. В черных шортиках из тонкой лаковой кожи, в бюстье с вырезанными окружностями для маленьких острых сосков, с волосами, стянутыми высоко на макушке в конский хвост, и с хлыстиком в руках, она была бесподобна.

Она появилась внезапно из-за голубой ширмы с китайским орнаментом. Мужчина сглотнул. Он чувствовал почти физическую боль, таким невероятно жгучим было его желание. Руки разжались, затем опять сжались. Ногти впились в ладони. Тело стало тяжелым, словно каменная глыба. Девушка видела нетерпение гостя, вот только блеск в его глазах она расценила по-своему.

Марина приблизилась к нему. Он почувствовал запах ее кожи. В походке девушки, ее жестах и во взгляде появилось что-то демоническое. Ее губы не улыбались, изящные руки крепко сжимали хлыстик. Она двигалась грациозно, с легкостью хищницы, почуявшей добычу. Она была госпожой, он же – ее бессловесным рабом. Мужчине это даже нравилось. Он знал, что это всего лишь игра. В жизни он привык к другой роли. Марина взмахнула хлыстиком.

Он увидел совсем близко ее кроваво-красные губы, алый лак на коготках… Сладкая боль пришла позже…

Все закончилось быстро. Мужчина огляделся. Да, этот беспорядок легким не назовешь. Здесь будто смерч пронесся. Возможно, он действовал неаккуратно. В этой комнате, впитавшей ароматы приторной греховной любви, царила теперь смерть. На взгляд ночного гостя, это было достойное отмщение распутнице за всю подлость, сотворенную ею в жизни. Как она удивилась, когда он вырвал из ее рук хлыст! Вначале она приняла это за игру и даже рассмеялась в ответ. Правда, это был последний смех в ее жизни. Он разыграл все как по нотам. Связал ей руки, засунул в рот кляп. Это было грубо, но она не возражала. По всему видно, обожала подобные эксперименты. Знала бы она, что последует за этим…

Теперь ее тело бесстыдно распласталось у его ног. Девушка лежала на искусственном меху, имитирующем шкуру какого-то диковинного зверя. Представив, сколько раз эта продажная тварь занималась на ней любовью при неярком свете свечей, мужчина почувствовал эрекцию. Он вынул из кармана белые чулки. Оставалось немногое…

– Маринка! – раздались женский голос и стук в дверь. – Черт тебя дери, ты спишь, что ли?

Мужчина похолодел. Он отбросил в сторону чулки и бесшумно приблизился к двери. С той стороны слышались голоса. Женщина была не одна. Раздался негромкий скрежет в замочной скважине и приглушенное ругательство.

– Так и есть! – пожаловался женский голос. – Она закрылась на задвижку. Точно знаю, Маринка там не одна.

– Душечка, может, стоит перенести все на следующий раз? – забеспокоился мужчина.

– Ни за что! – уперлась баба. – Эта стерва, кстати, знает, что сегодня – мой день. Эй! – она явно обращалась к двери. – Даю тебе двадцать минут. Или ты освобождаешь площадь, или ты мне больше не подруга! Мы ждем внизу!

На женщину шикнули. Кавалер в отличие от своей подруги не стремился разбудить весь подъезд даже ради удовлетворения собственной страсти. Парочка поспешно удалилась.

Мужчина, аккуратно отодвинув занавеску, видел, как они заняли наблюдательный пункт в вишневой «девятке». Причем дамочка, проходя мимо перламутрового «Рено» Марины, хорошенько наддала ногой по колесу. Раздался истошный вопль сигнализации.

Мужчина занервничал. Надо было уходить, и как можно скорее. Не ровен час, в дверь начнут ломиться разъяренные соседи. Он еще раз взглянул на лежащую на полу женщину.

«А ведь совсем недавно ее называли красивой!» – почти без сожаления подумал он…

Рассказ Дубровской о кровавом убийце подошел к финалу. Счастливые родственники, с ее слов, со слезами на глазах благодарили талантливого адвоката и настойчиво требовали забрать с собой два мешка, туго набитые валютой. Журналисты ломились в двери и окна. Чудом спасенный, красивый и совершенный, как Аполлон, клиент готов был жениться на ней тут же, не сходя с места.

– Ну и здорова ты врать, Дубровская, – раздался голос противного Саечкина.

Лиза спустилась с небес на землю. Где это она? Ах да, это же ее институтские приятели! Похоже, она увлеклась и наговорила им лишнего. Будет очень неудобно, если ее уличат во лжи. Даром, что ли, все они – выпускники юридической академии.

Но окружающие не спешили обвинять ее в жульничестве, хотя и восприняли повествование с некоторой долей подозрительности. Лиза Дубровская еще в студенческие годы отличалась особой тягой к сочинительству. Не случайно ей советовали попробовать себя в литературном творчестве или же в журналистике. Не всякому дано врать не краснея. Лизка же была просто мастерицей по изобретению всякого рода занимательных историй.

Сегодня, пожалуй, только старшая сестра Татьяны приняла россказни Дубровской всерьез. Светлана была старше ребят и не имела отношения ни к одной из юридических специальностей. Она работала корреспондентом и, обладая от природы живым общительным нравом, неоднократно принимала участие в студенческих вечеринках младшей сестры. Так что ее по праву можно было назвать своей.

Хмуря тонкие брови, Светлана задумчиво произнесла:

– Знаешь, если бы не некоторые моменты, я решила бы, что эту историю уже слышала.

Саечкин хмыкнул:

– Не сомневаюсь! Почитай биографии знаменитых адвокатов двадцатого столетия, клянусь, ты обнаружишь немало знакомых деталей.

Дубровская надулась. Светлана же покачала головой.

– Нет, я говорю не о гонорарах и всяких других адвокатских штучках. Я имею в виду саму историю. Она мне знакома. – Светлана сделала паузу, а потом продолжила: – Это случилось давно. Во время выпускного бала была убита моя одноклассница. Ее нашли задушенной на берегу городского пруда. Я бы ни за что не объединила тот давний случай и твой рассказ, Лиза, если бы не одна запоминающаяся деталь…

– Говорил же я! – прервал ее Саечкин. – Дубровская просто рассказывает нам байки из следственной практики…

– Помолчи, – оборвала его Лиза. – Какая деталь?

– Белые чулки на шее жертвы. Она была задушена белыми чулками, – ответила Светлана. – Убийцу, помнится, обнаружить не смогли…

Темнота стала почти непроницаемой, но это было спасением для Марины. Тот мужчина, которого она сама привела к себе в дом, оказался дьяволом. Он почти убил ее, но бедное сердце, не желая сдаваться, все же билось в груди девушки. Марина боялась, что мужчина с обаятельной улыбкой демона может услышать его стук и вернуться. И тогда ее уже ничто не спасет.

– Надежда умирает последней, и вы это знаете не хуже меня, – выплыл из забытья чей-то голос. Кому он принадлежал, Марина сказать не могла. На месте говорящего расплывалось большое белое пятно. – Пациентка молода. Стало быть, у нее есть шансы. Но, уверяю вас, они минимальные. Посмотрите на нее, она напоминает отбивную…

«Господи, о ком это он?»

– Гляньте-ка, да она, кажется, очнулась.

Тонкий луч прорезал мглу. Картинка, как на экране неисправного телевизора, оставалась неясной. Сознание Марины окутывал сумрак. Что-то круглое и белесое, как блин, по всей видимости, чье-то лицо, склонилось к ней.

– Марина, вы меня слышите?

«Да», – хотелось сказать ей, но глаза безумно резал свет, а язык стал почему-то неповоротливым и тяжелым. Она хотела провести им по запекшимся губам, но из груди, помимо ее воли, вырвался стон.

– Марина, что произошло?

Ах, если бы она смогла все рассказать! Но ее веки наливались свинцом, и она знала, что стоит ей закрыть глаза, как она провалится в темноту, из которой нет возврата. Взгляд цеплялся за расплывчатое пятно с незнакомым голосом. Нестерпимая боль железным обручем стянула голову, но ей нужно было сказать что-то важное, о чем-то предупредить, прежде чем она провалится в забытье.

– Дубровская Лиза, – раздался едва слышный шелест.

– Да, да, – почти закричал мужчина. – Говорите!

Но сознание уже понеслось в смертельную бездну. Прежде чем закрыть глаза, Марина успела произнести последнее:

– Передайте… Он ее убьет.

Следователь Вострецов, а это был он, схватил девушку за руку. Было слишком поздно. Раздался пронзительный непрерывный сигнал, и по монитору побежала горизонтальная линия без единого всплеска. Началась суматоха…

Марина не чувствовала уже ничего. Только голос, голос из ее прошлого, ласково звучал где-то далеко: «Доченька! Будь педиатром. Муж, детишки. Чем плохо?»

Поздно. Как жаль…

Дамочка отчаянно рыдала, размазывая по лицу тушь и помаду, напоминая сейчас персонаж из фильма ужасов. Вострецов проявил несвойственное ему терпение, подал стакан воды и даже сказал что-то успокаивающее. Но теперь ему хотелось зажать пальцами уши, предварительно отвесив голосистой бабе крепкий подзатыльник. Подумать только, как чувствительны бывают проститутки!