Тимоти Уилльямз - Черный август Страница 25

Тротти заметил, что у Боатти от холода покраснел нос. В анатомичке, казалось, стало еще прохладнее.

Тротти чихнул.

Леопольди выложил на стол набор деревянных шпателей, пластмассовые банки и предметные стекла.

– Бедняжка, – бесстрастно повторил Боттоне. Опустив голову, он начал проверять микрофон своего магнитофона.

Ничего человеческого в этом теле уже не осталось, подумал Тротти; оно умерло, и эти мертвые конечности, выступающие из-под тонкой простыни, не имеют никакого отношения к некогда жизнерадостной и полной сил женщине.

Тротти почувствовал в горле горький вкус кофе с желчью.

Доктор Боттоне покончил со своим кофе и многозначительно прищелкнул языком. Он посмотрел на ярлык, привязанный к большому пальцу ноги трупа, и включил кассетный магнитофон:

– Доктор Давид Боттоне, патологоанатом городской больницы, судебно-медицинский эксперт, присягнувший государственной уголовной полиции в присутствии синьорины Амадео, прокурора республики, комиссаров Меренды и Тротти и офицера полиции…

– Лейтенанта Пизанелли, – подсказал Пизанелли.

Леопольди принес дисковую пилу. На ее острых зубцах не было ни единого пятнышка. Вставляя вилку в массивную розетку, ассистент весело улыбался.

Боттоне сдернул простыню.

– Проводится опознание тела женщины – предположительно синьорины Розанны Беллони, приблизительно 40 – 45-летнего возраста, ростом 1 метр 60 сантиметров, весом 63 килограмма.

Тротти встал.

Доктор Боттоне выключил магнитофон и повернулся к синьору Беллони. Блеклая улыбка.

– Господин Беллони, в присутствии прокурора республики я должен попросить вас подойти к столу. Я должен просить вас как ближайшего родственника синьорины Беллони, проживающего в этом городе, опознать тело. – Он вытянул руку и жестом пригласил синьора Беллони к столу. – Идентифицируете ли вы это тело как синьорину Розанну Беллони, проживавшую в этом городе на площади Сан-Теодоро?

Кровь с разбитого и обезображенного лица тщательно смыли. Волосы были откинуты назад и перехвачены эластичной лентой.

Опершись на руку Боттоне, пожилой мужчина устремил взгляд на труп. Аристократическое лицо его побледнело и напряглось. Светлые ресницы нервно трепетали в резком неоновом свете.

– Синьор Беллони, это ваша племянница?

Мужчина словно окаменел. Он горестно смотрел вниз на неподвижную, раздувшуюся нижнюю челюсть трупа.

– Это тело вашей племянницы синьорины Розанны Беллони?

Он повернулся и поглядел на молодую прокуроршу. Потом на Меренду.

– Пожалуйста, опознайте тело.

Беллони что-то пробормотал.

– Прошу прощения?

– Это действительно моя племянница, – проговорил он, дотронувшись до галстука-бабочки. – Это тело действительно было когда-то моей племянницей, но нет, не Розанной.

– Где же тогда, черт возьми, Розанна Беллони?

Они быстро сели в «ланчу», и Пизанелли завел мотор. После холодного морга жара доставляла чуть ли не удовольствие.

– Нам бы следовало еще подождать, – сказал Пизанелли.

– Зачем? – Тротти пожал плечами. Его губы растянулись в улыбке, в которой не было ни боли, ни удовлетворения. – Я потом возьму заключение у Боттоне.

– Боттоне на праздники уезжает.

Хотя город почти опустел, на пересечении Новой улицы с улицей Мадзини образовалась пробка. Пизанелли выругался:

– И чего они в праздники торчат в городе? – Он со злостью установил на крыше автомобиля вращающиеся сигнальные огни и включил сирену.

– Полиция устраивает облаву на переселенцев, – пояснил Тротти. – Пока в городе никого нет, мэр хочет выслать их всех обратно в Африку. Наш дорогой мэр из христианских демократов.

– Чем скорее, тем лучше. – Пизанелли дал задний ход.

– Чертовы африканцы. – Он навалился на руль, и вскоре автомобиль свернул на одну из боковых улиц неподалеку от университета. Пара встречных машин прижалась к обочине и остановилась в тени коричневато-желтых зданий с балконами, засаженными геранями.

– Вы наверняка знаете, куда она уехала, Боатти.

– Я думал, что Розанна в Милане, комиссар.

– Не могла же она испариться.

– Розанна никогда не сообщала мне, куда уезжает.

Тротти развернул леденец:

– Вам бы лучше дать мне ее миланский телефон.

– Я вам уже говорил, что в ночь убийства я звонил в Милан ее сестре.

– В ночь убийства?

– В ту ночь, когда я нашел тело. В ночь с воскресенья на понедельник. Это первое, что я сделал после звонка в полицию.

– Почему? – Тротти обернулся назад.

Боатти пожал плечами:

– Я позвонил сестре в Милан и брату в Фоджу. Не спрашивайте меня почему. Потому что это нужно было сделать.

– Почему сестры нет на вскрытии?

– Она сводная сестра, не родная. – Боатти помолчал. – Послушайте, Тротти, вам не кажется, что если бы Розанна осталась со своей сестрой в Милане, то сестра сказала бы мне об этом? И вы не думаете, что она сказала бы, если б знала, что Розанна уехала на праздники?

– Тогда где же, черт возьми, Розанна Беллони?

Боатти пожал плечами.

– Куда же, к черту, она уехала?

Вместо ответа Боатти принялся что-то тихо наговаривать в свой портативный диктофон.

Управляемая Пизанелли «ланча-дельта» пересекла площадь Витториа и покатила по улице Ланфранко. Они проехали мимо мехового магазина Ваниццы, который широко распахнул свои двери в надежде на приезжих покупателей, взбудораженных широкой рекламой мехов по телевидению, – элегантные женщины, бридж, Ален Делон. Многие же бары на феррагосто закрылись.

– А брат из Фоджи? – спросил Пизанелли, поглядев через плечо. – Что он сказал?

Боатти выключил диктофон:

– Что?

– Когда вы позвонили ее брату в Фоджу, что он вам сказал?

Боатти покачал головой:

– Мне никто не ответил. Думаю, он где-то отдыхает.

– И Розанна не говорила вам, что собирается уехать?

– Я очень редко провожу август в городе.

– Она прежде уезжала куда-нибудь на праздники?

– Обычно, когда Розанна уезжает, в ящике у нее скапливается почта. Не то чтобы много. «Фамилья Кристиана»… Все в таком духе. Письма из банка. И еще у нее есть кое-какие акции.

– А вы не знаете, откуда у нее вся эта мура о свидетелях Иеговы?

– Я всегда считал ее активной католичкой. – Боатти пожал плечами. – Розанна никогда не предупреждала меня о своих отъездах. Если, конечно, не считать тех случаев, когда она обдумывала, куда бы съездить с Марией-Кристиной. Но опять же не на феррагосто. – Он покачал головой. – Я полагал, что Розанна на все выходные уехала в Милан.

– В середине-то августа?

Боатти снова поднял плечи.

– А куда она ездила в августе раньше?

– В прошлом году она провела десять дней в Фодже – возила детей своего брата в Гаргано что ли.

– Тогда, думаю, стоит снова позвонить ее брату, – сказал Пизанелли. – Как вы считаете, комиссар?

Тротти, устремив взгляд в окно, не отвечал.

– Несколько лет тому назад она ездила в Равенну. Она жила там в небольшом пансионе, принадлежавшем одной из ее бывших коллег.

– В Равенну?

– Года два-три назад. – Боатти помолчал, переводя дыхание. – Я помню, как Розанна прислала мне открытку из Эмилии. Но я не знаю, ездила ли она туда еще раз.

Сирена гулким эхом отзывалась от высоких стен городских зданий.

– Вы знаете, где останавливалась Розанна? – Тротти поглядел на Боатти через плечо.

– В Равенне? – Боатти дернул плечами. – Как-то не обратил на это внимания.

– Почему, Боатти?

– Мы с женой и детьми в августе, как правило, из города уезжали. Розанна же всегда возвращалась раньше нас.

– Может быть, она туда и сейчас отправилась? Что это – гостиница?

Плечи Боатти опять дернулись вверх.

– Фамилия ее приятельницы Кьеза или Кьези – что-то в этом роде. Старая дева вроде самой Розанны, когда-то работала учительницей в ее школе. – Он сокрушенно покачал головой. – Правда не помню.

Они подъехали к церкви св. Михаила, и не успел Пизанелли остановить автомобиль, как Тротти выскочил на тротуар. То и дело срываясь на бег, он пересек двор, взлетел, перепрыгивая через две ступеньки, по мраморной лестнице к массивной деревянной двери и нетерпеливо зазвонил в отполированный медный колокольчик.

Было около полудня.

Горничная в форменной одежде не спеша открыла дверь.

– Можно видеть госпожу Изеллу? – спросил Тротти, пытаясь проскользнуть мимо девушки в дом.

Горничная прижала руку к груди.

– Синьора уехала.

– Что?

– В Доломитовые Альпы. Уехала сегодня, рано утром. Отдыхать с сыном и внуками.

На улице скорбно взвыла напоследок и замолчала полицейская сирена.

Тротти прошиб пот.

– Черт! – Он отвернулся и почесал за ухом. – Вот черт!