Сирил Хейр - Простым канцелярским шилом Страница 25

Первым свидетелем был необычайно взволнованный человек среднего возраста в мятом черном галстуке. Подтвердив под присягой, что является родным братом покойной мисс Дэнвил и, соответственно, ее единственным близким родственником, он сообщил, что официально опознал тело сестры в больничном морге, ответил на несколько второстепенных вопросов и буквально через несколько секунд куда-то исчез. Неряшливо одетая журналистка черкнула пару строк в свой блокнот, постучала карандашом себе по зубам и нарочито громко зевнула. Она все еще стояла с широко открытым ртом, когда вызвали очередного свидетеля - врача, который, как хорошо помнил Петигрю, в ту злополучную пятницу явился к ним в офис, чтобы убедиться в смерти мисс Дэнвил. Затем место свидетеля занял местный патологоанатом и на редкость занудно поведал суду о деталях посмертного вскрытия. Он говорил настолько "специально", употребляя в основном чисто технические термины, что прошло довольно много времени, прежде чем до репортерши наконец дошел смысл его слов, и она, тут же забыв о зевоте, лихорадочно застрочила в своем блокноте.

Выражаясь нормальным языком, мисс Дэнвил умерла от колотой раны в районе живота. Рана была небольшой, но весьма глубокой. В результате ренальная, то есть почечная артерия оказалась проколотой, что неизбежно привело к обильному внутреннему кровоизлиянию, которое и стало непосредственной причиной очень быстрой смерти жертвы. Использованное для этого орудие преступления являло собой некий длинный, тонкий и достаточно острый инструмент. Безусловно, не нож обычного типа. Скорее, как предположил патологоанатом, что-то вроде стилета. Края раны были ровными, что, помимо всего остального, указывало на цилиндричную форму указанного орудия. Если ему будет позволено сделать - весьма вероятное предположение, заметил он, то... Однако коронер был против каких-либо предположений, и патологоанатом продолжил свое монотонное, чисто профессиональное, чисто анатомическое описание всех остальных частей тела покойной мисс Дэнвил, ни на одной из которых не было обнаружено никаких видимых признаков отклонений. Петигрю ровно ничего не понимал в медицине, тем не менее не без удовлетворения и интереса отметил про себя констатацию полного отсутствия каких-либо нарушений в мозгу у бедняжки мисс Дэнвил. Следов иных ранений, сказал в заключение патологоанатом, на теле жертвы замечено не было.

Как и предсказывал Маллет, на этом коронер объявил перерыв и формально отложил расследование на неопределенное время. Пока он терпеливо объяснял членам жюри присяжных их обязанности до следующего заседания, Петигрю находился в состоянии некоторого ошеломления. По сути, ему, конечно, заранее было известно практически все, что скажет патологоанатом, однако когда это громко и недвусмысленно прозвучало на весь зал, он невольно испытал чувство глубокого шока. И даже попытался физически представить себе ту небольшую, глубокую колотую рану. "Если ему будет позволено сделать весьма вероятное предположение, то...", вспомнил он слова патологоанатома. Да, интересно было бы узнать, что именно он хотел сказать, если бы ему тогда позволили. Впрочем, все это не столь уж и важно, поскольку известно и без него. Как тогда заявил Эдельман? "Мы предусмотрели все, все вплоть до орудия убийства... называемого в обыденной речи канцелярским шилом". Итак, "невинная развлекаловка", как определила их "заговор" миссис Хопкинсон, превратилась вдруг в страшную реальность, глупый фарс оказался самой настоящей трагедией. На какое-то мгновение Петигрю показалось, что от осознания происходящего он сам вот-вот потеряет сознание, но затем он усилием воли вернул себя в реальность и заметил, что в зале все уже стоят и что ему усиленно делает какие-то знаки стоящий у двери инспектор Джеллаби.

Еще не отойдя полностью от только что испытанного шока, Петигрю, нисколько не возражая и даже не выказывая ни малейшего удивления, покорно прошел с ним в ближайший полицейский участок. Маллет, в ходе судебного расследования незаметно сидевший в самом конце зала, столь же незаметно покинул его еще до окончания заседания и теперь спокойно ожидал их появления в участке. Здесь во время всей их затянувшейся беседы он также сидел в углу тихо как мышь, насколько, разумеется, это было возможно, учитывая его внушительные габариты, и философски взирал на колечки дыма, поднимающиеся к потолку из его знаменитой трубки.

Инспектор Джеллаби начал с того, что корректно и вежливо, но при этом весьма настоятельно попросил Петигрю напрячься и как можно детальнее рассказать обо всех, даже, казалось бы, самых незначительных событиях второй половины дня той злополучной пятницы. Хотя говорить-то, собственно, особенно было не о чем, поскольку Петигрю, как он ни старался, никак не приходило в голову ничего, что могло бы оправдывать или, тем более, подтверждать подозрения о возможности насильственной смерти мисс Дэнвил.

- Вы, случайно, не заметили ничего, что могло бы послужить орудием убийства?- спросил он.

- Нет. Впрочем, я и не пытался искать. Хотя комнатка маленькая и почти пустая. Практически никакой мебели.

- Не говоря уж о трех, целых трех днях, в течение которых там можно было все прибрать,- с явным огорчением произнес Джеллаби, а потом, задумчиво покачав головой, добавил: - И тем не менее это орудие, очевидно, было весьма необычного характера. Наверняка.

- Да, но у нас в управлении таких полно. Например, у моей секретарши,согласился с ним Петигрю.

- О чем это вы, сэр?

- Как о чем? Об остро заточенных инструментах, конечно. Здесь их называют канцелярским шилом. Ими протыкают бумаги, когда их надо сброшюровать в папку.

- Ну а почему, сэр, вы так уверены, что именно одно из них было использовано в данном случае?

Петигрю устало вздохнул:

- Боюсь, чтобы объяснить все связанное с этим, потребуется много времени.

- Сэр, а это, случайно, не может быть связано с тем, что здесь широко известно как некая игра под названием "заговор"?

- Значит, вы уже наслышаны об этом!

- Да, мистер Маллет передал мне кое-какие заметки о вашем с ним разговоре сегодня утром, так что, может быть, имеет прямой смысл обсудить их? Прямо сейчас. Чтобы не тратить времени зря.

Он достал из ящика своего письменного стола несколько страниц убористого текста и неторопливо зачитал поразительно точное резюме утренней беседы Петигрю с Маллетом. Слушая неторопливый пересказ Джеллаби и при этом бросив невольный взгляд на Маллета, Петигрю заметил, что на его широком добродушном лице промелькнуло выражение явного торжества и довольства самим собой: ведь он тогда не делал никаких заметок, так что теперь имел полное право испытывать законное чувство гордости за свою поистине феноменальную память.

- Итак, сэр,- сказал Джеллаби, закончив читать свои заметки,- как по-вашему, все или хотя бы часть этого может иметь отношение к нашему делу?

- Никакого. Не забывайте, я занимался в основном делом "Бленкинсоп". Ну, естественно, и всем, что с ним связано. Кроме того, на расследовании я так и не услышал никаких свидетельских показаний.

- Что возвращает нас, сэр, к тому, о чем вы нам только что сообщили. О канцелярском шиле. Что именно вы имели в виду?

Петигрю терпеливо повторил содержание его недавней беседы с Эдельманом, которая не выходила из его головы с тех пор, как он узнал об официальном заключении патологоанатома.

- В то утро я не упоминал о нем инспектору Маллету, поскольку еще не считал, более того, даже не предполагал, что оно может иметь какое-либо отношение к делу,- задумчиво нахмурившись, добавил он.

- Нет, здесь что-то не так. Нет логики,- коротко заметил Джеллаби.

- Знаю, знаю,- с сожалением покачав головой, согласился Петигрю.- С чего бы Эдельману заранее сообщать мне о том, каким именно способом он собирается совершить запланированное убийство? Да и с чего бы ему вообще убивать мисс Дэнвил? Кстати, у меня даже и мысли нет, что это сделал именно он. А в том, что убийца воспользовался именно этим орудием, я не сомневаюсь. Уж поверьте. Можете спросить об этом патологоанатома. Уверен, он подтвердит... Впрочем, в этом деле абсолютно все не имеет смысла. Ну кому и зачем понадобилось убивать бедняжку мисс Дэнвил?! Эту чистую, никому не мешающую невинную душу...

Инспектор Джеллаби ничего не ответил. По выражению его лица было видно, что своим законным долгом и правом он считал задавать вопросы, а не отвечать на них. От кого бы они не исходили. Соответственно он продолжил:

- Вы можете сообщить нам что-нибудь еще, мистер Петигрю?

- Вряд ли. Хотя за обедом в день ее смерти у меня было отчетливое впечатление, что она пыталась сообщить мне нечто важное. Во всяком случае, с ее точки зрения. Но, увы, так и не успела...

- Вы нам об этом уже говорили, сэр.

- Да, говорил. Но здесь есть нечто совсем иное. Причина, по которой я тогда отказался ее выслушать, за что сам себя никогда не прощу, заключалась в том, что, как мне показалось, она просто хотела извиниться за невольную вспышку чувств в предыдущий вечер. Ну а зачем же мне, скажите, в очередной раз выслушивать то, что всем нам и без того прекрасно известно? Во всяком случае, так мне тогда казалось, но сейчас, мысленно возвращаясь назад, я все больше убеждаюсь, что она на самом деле хотела сообщить мне нечто очень важное. И если это так, значит, либо в то самое утро случилось что-то, о чем мы не знали и, возможно, уже никогда не узнаем, либо она случайно узнала об этом. По-моему, тут есть о чем подумать, как вы считаете?