Карло Шефер - В неверном свете Страница 25

Впервые она не тяготилась его обществом. Вернц сразу покаялся — да, он забыл про малярные работы. Да, конечно, вчера всех переселили на временные рабочие места, а ее ведь не было. В итоге обер-прокурор выбрал позицию, которая наиболее подходит правителям, когда они совершают ляп, — он проявил великодушие. Ильдирим повезло, она может дожидаться дома окончания ремонта.

— В конце концов, вам ведь пришлось пережить неприятное происшествие. — Он задышал тяжелей. Воображаемое насилие непристойно повисло перед его взором. — Кстати, доктор Дункан, — отвлек он себя от сальных мыслей, — вы уж не забудьте сегодня про него, да еще, пожалуй, загляните к сыщикам, узнайте, что с тем утопленником. Я недавно беседовал с доктором Зельтманном…

Ильдирим быстро кивала, пока Вернц загружал ее бессмысленными поручениями на ближайшие два дня.

— Что же, собственно, тут делает этот Дункан? — спросила она, выходя. — То есть у нас. Почему он здесь?

— Он проводит исследования, — с благоговением сообщил Вернц. — Исследования.

— Но его никогда у нас не видно.

— Хорошего исследователя никогда не видно, — с умным видом поправил ее шеф. — Слишком настойчивое присутствие искажает результат. Зонд должен быть тонким. Моя дочка сейчас как раз изучает это по биологии.

— Какая странная история, — сказала Хорнунг, перешедшая, к неудовольствию комиссара, на белое вино. — Карлик без имени в темных улочках романтического Гейдельберга. Фальсификатор без имени… Но скажи-ка, вы уже вспомнили ту историю с картиной Тернера?

Тойер тупо покачал головой.

Она усмехнулась и выпила одним глотком полбокала.

— Ну, что скажешь? Я все-таки действительно пригодилась, так ведь, господин комиссар?

Меньше чем через полчаса они лежали на ковре в квартире Хорнунг и болтали. Тойер наслаждался поцелуями своей подружки, как лесной кабан наслаждается грязной лужей. Он урчал, стонал, мурлыкал нестройный менуэт, лежа на спине, потом, наконец, расстегнул ее молнию. Прежде ему это как-то не бросалось в глаза, но теперь, чуточку приоткрывая закрытые от наслаждения глаза, он видел непривычный красный цвет там, где обычно на ней было черное, словно ей предстояло пойти на лекцию к Сартру.

Она дышала все глубже, и каждый вздох оканчивался тихим стоном, призывом, совсем еще робким. Тойер ощутил прилив силы и потянулся пальцами к своему ремню.

— Давай немножко отложим, — шепнула Хорнунг.

Озадаченный и немного обиженный сыщик открыл глаза:

— Я что, должен побриться?

Хорнунг погладила его колючую щеку:

— Если уж я к чему-то и привыкла у тебя, так это к твоей щетине. Нет, я просто подумала, что пришло время объяснить тебе свою идею насчет Тернера.

Тойер был вынужден признать, что такой прагматичный подход типичен для нее. С другой стороны, на то, что он хотел сделать, тоже не ушло бы много времени… Однако его подружка, детектив Хорнунг, уже возилась в кухонной нише. Он перевернулся на спину и тупо уставился в потолок.

Уже несколько лет он видел иногда маленькие жгутики, проплывавшие по полю зрения; нормальное возрастное явление в стекловидном теле, как объяснил ему глазной врач, и Тойер уже привык к этому. Теперь же он видел лишь студенистое пятно, колыхавшееся вверху справа словно маленький, чуть подрагивавший вопросительный знак. Но это была лишь клякса ткани, отслоившейся в его стареющем глазном яблоке. Да, организм постепенно сдает. Он вздохнул, проникновенно и почти спокойна.

— Вот! — крикнула Хорнунг.

Она стояла на коленях под кухонным столом, и слегка возбужденный полицейский едва не вывихнул шейный позвонок, когда увидел, как основательно он может изучить при такой позе ее зад. Но вот она вылезла из-под стола и торжествующе помахала чуть пожелтевшим номером «Рейн-Неккар-Цайтунг».

— Хоть я и ругаю себя, что накапливаю столько макулатуры, но, как видишь, иногда это полезно. Гляди… — Она открыла местные новости и сунула газету под нос Тойеру.

СТУДЕНТ ОБНАРУЖИЛ НЕИЗВЕСТНУЮ

АКВАРЕЛЬ УИЛЬЯМА ТЕРНЕРА.

Сенсация, таившаяся на чердаке

Даниэль Зундерманн весело смеется — еще бы! У студента, который удачно сочетает занятия спортом и изучение истории искусства, двойной повод радоваться.

Сначала он получил в наследство дом на Бусемергассе, принадлежавший его дяде. Потом при расчистке чердака в его руки попало настоящее сокровище: неизвестная до сей поры картина великого английского художника Уильяма Тернера, чей знаменитый «Вид Гейдельберга» выставлен на аукционе Сотбис.

«В этом доме в XIX веке помещалась гостиница, — сообщил нашей газете симпатичный молодой человек — Не исключено, что в ней останавливался и Тернер».

В подлинности картины он убежден, ведь как-никак и сам знаком с историей живописи, но работу он, разумеется, покажет как можно скорей признанным экспертам, сначала из местного института, затем, возможно, специалистам по Тернеру из галереи Тейт в Лондоне.

На вопрос, когда общественность Гейдельберга сможет посмотреть бесценную находку, молодой человек ответил с симпатичной откровенностью, что в настоящий момент собственный финансовый интерес для него важней всего. «Я полный сирота, у меня много долгов за обучение, мой новый дом нуждается в основательной санации».

Зундермййн живет в Мангейме. Но он не исключает переезда на Бусемергассе, когда (28)- Соломенные пящая красавица (28)«История с картиной» останется позади.

На фотографии смазливый парень в модной кепке гордо держал в поднятых руках картину.

— Тернер, — сказал Тойер. Именно это слово смутно мелькало утром в его мозгу. — Ага. Я знаю только группу «Бахман-Тернер Овердрайв», были такие музыканты. Ведь я ничегошеньки никогда не учил. — Иногда ко всему прочему он обнаруживал, что мало образован.

— Тогда я проведу интенсивный курс, господин комиссар. — Хорнунг, довольная, как никогда, подскочила в гольфах к книжной полке и вытащила снизу большой альбом.

Снова под тканью обозначились интимные формы, и Тойер мысленно обругал себя величайшим болваном, который взвешивал, не оборвать ли отношения с обладательницей такой задницы. На всякий случай он перевернулся на живот. И потом еще ее голая спина с полоской черного бюстгальтера, обрамленная красным платьем — комиссар нетерпеливо поерзал на ковре.

Хорнунг легла рядом с ним:

— Да, «Тернер в Германии», пару лет назад в Мангейме прошла такая выставка.

Они вместе листали альбом. Хорнунг кое-что объясняла, сыщик не совсем понимал, но чувствовал, что картины его как-то странно трогают так, словно он нашел в них союзников. Размытая игра света и теней, краски и линии то вонзались друг в друга, то накладывались, как осенняя листва. И все вместе создавало ландшафт: Гейдельберг с радугой, Гейдельберг на закате солнца. И вид не вообще, а при взгляде в ту самую секунду. Каждая картина была тем, что видел только художник, и свидетельствовала о его мужестве — показать все именно так. По крайней мере, так показалось сыщику.

— Нужно ли мужество, чтобы писать картины? — неуверенно спросил он.

— Да, — подтвердила Хорнунг, — думаю, что да. И еще нужны краски. — Она хихикнула, и Тойер слегка обиделся. — Можно подумать, — продолжала она уже серьезней, — что он встал и набросал все в одну секунду и удивительно точно. Вот только на самом деле он работал не так. Во время поездок он делал чудовищное количество этюдов, набросков и уж потом перерабатывал их в картины, иногда лишь годы спустя.

— Как же он умел рисовать свет, — с благоговением прошептал Тойер. — Мне кажется, я пытаюсь думать так же, как он смотрел на мир. Только я, конечно, туповат для этого.

Он мечтательно листал каталог и читал иногда текст. Тернер много раз приезжал в Гейдельберг около 1840 года. Жил на Карлсплац, недалеко от теологов, где сегодня Тойер беседовал про точку Омега. И хотя картины, казалось, были продиктованы секундным впечатлением, он читал, да и видел, что художник позволял себе вольности — дописывал некоторые фрагменты разрушенного замка или объединял в одной картине людей из разных эпох, так что вспышка света, казавшаяся секундной, одновременно была и произведением, стоявшим вне временных рамок, перемещавшим время и пространство.

Затем он наткнулся на эскизы, быстрые мазки и цветовые плоскости, из которых струился свет.

Комиссар подумал: дали бы ему те же кисти и краски, получилась бы лишь глупая мазня.

Он листал, смотрел и читал.

Внезапно в безрадостную новостройку в Доссенгейме, где жила Хорнунг, ударила молния. Во всяком случае, массивный мужчина повел себя так, словно случилось именно это. Тойер выгибал спину, барабанил кулаками по полу, прыгал и орал «да-да-да!», словно штангист, побивший мировой рекорд. Каталог при этом захлопнулся, и им пришлось несколько минут листать его, отыскивая нужное место.