Крик в темноте - Оливия Нортвуд Страница 25

– Сними ее лицо, – обратился к оператору насильник его дочери с придыханием в голосе.

В какой-то момент ему показалось, что он потерял контроль над собственным телом, утратил способность моргать, двигаться, из глаз безостановочно текли слезы, а рука, которой он зажимал себе рот, чтобы не кричать, так сильно впилась в челюсть, что он удивлялся, как кости до сих пор не лопнули и не превратились в кашу. Его мелко трясло, он скулил и мычал, не в силах сделать вдох.

Когда насильник закончил, она уже не сопротивлялась. Оператор крупным планом снял ее тело. Кровь между ног, укусы на груди, лицо, губы: она шептала что-то, отдаленно напоминавшее «мама, мамочка». Затем оператор передал камеру кому-то еще, подошел к ней и перевернул на живот. Она касалась пола кончиками пальцев и дрожала.

– Твою мать, – выругался второй мужчина и с силой ударил ее по ягодицам. Когда она слетела со стола, он пнул ее носком ботинка по животу. Она закашлялась и обняла себя руками. – И эта обоссалась. Я же говорил: перестань их поить перед записью, – обратился он к кому-то за кадром, встал на колени, закатал рукава рубашки, схватил ее за ноги и подмял под себя.

– И как, по-твоему, я должен заставить их принять снотворное?

Запись снова склеили: пол был уже чистым, стол пропал из кадра, его дочь больше не сопротивлялась, ему показалось, что она отключилась. Насильник левой рукой опирался на ее спину, а на кулак правой намотал рыжие волосы и потянул на себя. Его рубашка задралась.

Он вынудил себя нажать на «стоп», отмотать назад и пересмотреть этот момент на слоумоушен, затем покадрово, и сделать несколько фотографий на телефон: над поясом расстегнутых брюк насильника была татуировка, какой-то символ. Фотографии получились слегка смазанными, но рисунок был читаем.

Частично вернув себе способность двигаться, он просмотрел видеозапись в ускоренном режиме, чтобы убедиться, что не упускает нечто столь же важное, как и татуировка на торсе одного из насильников. Он увидел, как его дочь по очереди насилуют пятеро мужчин в балаклавах, ему казалось, что его внутренности сейчас должны напоминать дважды перекрученный фарш. Он расцарапал себе лицо, ярко чувствуя собственную никчемность и беспомощность, потому что не мог ничего изменить. Все, что ему оставалось, – бессильно наблюдать за тем, как его дочь медленно убивают. Бесконечное чувство вины и страдания дочери парализовали его тело и окатили холодом, он уже тосковал по человеку, которым был до того, как это увидел.

Затем экран на мгновение потух и появилась новая картинка: его дочь сотрясалась в рыданиях, лежа на боку на земле посреди сумеречного леса. Ее тело покрывали синяки, кожа на ягодицах покраснела от ударов кожаным ремнем, в некоторых местах лопнула, из ран сочилась кровь, смешиваясь с лесным мусором. Ублюдок с татуировкой подошел к ней и поднял ее на ноги, держа за волосы правой рукой, в левой у него было ружье. Она едва не упала. Его дернуло к экрану, словно он мог помочь ей, поддержать, не дать снова оказаться на земле. Когда насильник отпустил ее, она упала на колени и оперлась ладонями перед собой.

– Сейчас мы поиграем. Тебе нравятся игры? – спросил он. Она не ответила. – Правила невероятно просты. Будет легко, обещаю. Даже для такой тупой сучки, как ты.

– Ты ее недооцениваешь, – усмехнувшись, сказал человек, державший камеру. – У нее высокий средний балл, – добавил он, и все остальные рассмеялись.

Средний балл? Да, она действительно хорошо училась и в школе, и в университете. У нее никогда не было проблем, она всегда была собранной и добросовестной студенткой. Но откуда он знал об этом? Выслеживал ее? Втерся в доверие? Могли они быть знакомы до того, как это случилось? Судя по голосу, на видеозаписи он был первым, и в дальнейшем в основном только снимал, не участвуя в истязаниях и издевательствах. Это могло говорить о том, что они были знакомы до этого. Может быть, они даже состояли в отношениях и это было какой-то извращенной формой привязанности. Он столько раз спрашивал жену, был ли у их дочери мужчина, которого она скрывала от него, но жена каждый раз говорила, что у нее никого не было, как и ее друзья.

– Видишь, он верит в тебя, не подведи его. Так… Правила: ты бежишь, и, если тебе удастся выбежать на дорогу, прежде чем кто-то из нас тебя поймает, можешь идти. Вот и все. Вставай, беги, – приказал он, ткнув ее ружьем в бедро. – Беги, сучка, пока у тебя есть фора.

Он видел, как его девочка металась, чувствовал, что она собирается сдаться, она часто и глубоко дышала, плечи тряслись, с губ срывались гортанные стоны, напоминавшие рычание обессиленного животного, загнанного охотниками. Когда раздался выстрел, она медленно поднялась на ноги и сорвалась с места.

– Ну что, поохотимся, парни? – Мужчина с татуировкой перезарядил ружье и бросился за ней.

Дальше видеозапись стала непригодной к просмотру. Но он не мог перестать лить слезы, потому что слышал ее крики и их смех, ползущий по лесу.

Картинка стабилизировалась: она остановилась на краю обрыва, едва не свалившись в пропасть, обернулась к преследователям и прижалась спиной к дереву. Он знал это место. Подножие Маунтин-Си.

– Пожалуйста… – прошептала она, когда на нее навели камеру, закрыла глаза и покачала головой. – Пожалуйста…

Он слышал их возбужденное, учащенное дыхание, в его крови забурлил адреналин.

– Упс. – Мужчина, на теле которого была татуировка, прислонил ружье к мшистому валуну, подошел к ней, схватил за волосы и поставил на колени. – Проиграла. – Пожав плечами, он вытащил из поясной кобуры нож и перерезал горло его дочери. Она захрипела.

Он отпрянул от экрана, упал на четвереньки, и его стошнило.

– Сделайте снимок, парни.

Убийца его дочери взял нож в одну руку – с него тошнотворно медленно стекала густая кровь – и снова поднял голову его дочери за волосы, как охотник загнанное животное.

– Может, еще выпотрошишь ее, как оленя? – Один из них рассмеялся.

– Слишком грязно.

Убийца поднял большой палец вверх и улыбнулся – в уголках глаз появились морщины, а губы растянулись. Он видел это через прорези в балаклаве.

Кто-то сделал снимок на полароид, и когда тот проявился, его тоже сняли на камеру.

– Еще одна в коллекцию, – прошептал один из них,