Андрей Константинов - Решальщики. Движуха Страница 26

Адвоката вызвали, и уже через полчаса он был в «Фениксе».

Борис Ефимович Розинер оказался седым и тощим мужиком лет пятидесяти с сильной дальнозоркостью. Умные глаза его, увеличенные толстыми плюсовыми линзами, выглядели по-совиному огромными.

Решальщики минут за пять изложили адвокату ситуацию и в заключение прогнали пленку с признаниями Мирошникова.

— Вот эту кассетку и присовокупленные к ней прочие документы мы сегодня же отдадим в прокуратуру. Как вы думаете, господин адвокат, сколько времени при таких раскладах ваш клиент пробудет на свободе? — спросил Купцов.

Адвокат все понял и попросил возможности поговорить с клиентом приватно.

Им, разумеется, разрешили, и через четверть часа Бодуля вовсю «давал интервью» перед объективом видеокамеры. Интервью предшествовал невеликий комментарий господина Розинера о том, что его клиент дает показания добровольно, побуждаемый глубоким раскаянием.

Между прочим, сугубо «от раскаяния» Бодуля к тому времени успел врезать несколько полтинников коньяку и даже высказал робкое желание шмальнуть косячок. На что Котька решительно ответил: «А вот это уж хрен! Нечего мне тут притон устраивать!»

Под запись Коровин, понятное дело, попытался впарить свою версию событий, однако Дмитрий привел в кабинет Мирошникова.

И тогда Саша Кирюшу… э-э-э-э… чутка поправил.

А потом уже и сам адвокат отсоветовал Бодуле лапшу вешать.

Так что в конечном итоге у приятелей получилось вполне себе познавательное и аргументированное видео — и с Мирошниковым, и с Коровиным.

Пока шла работа с Бодулей, отряженный Зеленковым сотрудник СБ сгонял на Апрашку, где прикупил на рост и фигуру Мирошникова недорогих, но вполне сносных шмоток китайского шитья.

Вскоре после ухода Бодули Сашу переодели. В качестве последнего штриха Котька, не без брезгливости, сунул ему в нагрудный карман смятую тысячную купюру со словами: «Всё. Больше никто никому ничего не должен».

— А… что дальше? — обалдело спросил убивец.

— По коридору налево. До парадной лестницы. Там — вниз и через холл к вертушке.

— Вы что? Вы — правда меня отпускаете?

— Давай-давай! Вали в свою Тверь! — грубо сказал Петрухин. — Сиди там тихо. И больше не балуйся.

— А как же ЭТО? — Стоявший у окна Мирошников машинально кивнул вниз, на улицу. Туда, где на асфальте мерцал огонек свечи под стеклянным колпаком. — А как же ЭТО? — не получив ответа, повторил убийца.

По правде сказать, Петрухин не знал, что ему ответить, и обернулся за помощью к Леониду. Но тот лишь неопределенно пожал плечами и вдруг выдал нечто странное:

Это — беда во всем, что делается под солнцем,Ибо участь для всех одна;Потому-то осмеливаются люди на зло,И пока они живы, в их сердцах — безумье,А после этого — к мертвым.[11]

Петрухин с Зеленковым не поняли ничего. Мирошников тоже.

Тем не менее Саша побледнел и посмотрел на Купцова со страхом. Похоже, из всего услышанного он уловил одну только фразу: «А после этого — к мертвым» — и принял ее за приговор.

Мирошников побледнел, быстро пересек кабинет, распахнул дверь и выскочил в коридор. Слегка ошизевший Котька со словами «пойду, выведу его на улицу — а то охрана одного не выпустит» вышел следом.

За давно не мытым оконным стеклом сиял золотом солнечный августовский день. Решальщики стояли у окна и молча смотрели, как убийца уходит на волю. Как, выкатившись из парадного подъезда «Феникса», убийца миновал свечу — душу Людоеда и торопливо двинулся в сторону Невского. На свободу, на свободу…

Петрухин с Купцовым молча смотрели ему вслед.

«И пока они живы, — колотилось в мозгу Леонида, — в их сердцах безумье! Да, наверное, так оно и есть. Вот только то, что творим нынче мы, — безумие вдвойне. Или в квадрате. Или в кубе… Я не знаю, как измерить или взвесить то, что мы творим… А убийца меж тем уходит, и шаг его легок…»

Примерно полчаса спустя Костя Зеленков пригласил решальщиков на доклад к боссам «Феникса». К двум «боссикам», как он их называл.

Историческая встреча состоялась в кабинете покойного Людоеда. В том самом, где на дальней стене, перед которой стояли стол и трон покойного, распростерла свои крылья мифологическая птица феникс.

После всего того, что произошло… А если называть вещи своими именами, то после того, как они отпустили убийцу, сия птичка уже не казалась Купцову фантастической. Впрочем, дело сейчас было вовсе не в Саше Мирошникове — век, как говорится, тому воли не видать! Тем паче что Леониду отчего-то верилось, что отныне бывший десантник больше никогда в жизни не возьмет в руки оружие. Много хужее было то, что в данную минуту они с Петрухиным готовились совершить преступление сами. А именно научить «боссиков» как бы понадежнее уличить заказчика, дабы… Дабы тут же объявить тому «амнистию» в обмен на некие коммерческие уступки.

«И пока они живы, в их сердцах — безумье…»

Словом, на душе у Леонида сейчас было до краю противно.

Ровно так, как всего сутки назад было невыносимо «липко» Петрухину…

Сразу после недолгого представления господин Безродный тревожно поинтересовался у Кости:

— Ну вы избавились от ЭТОГО?

Сопроводив сей вопрос очень неопределенным жестом «ну… от ЭТОГО».

Купцов с трудом сдержался, чтобы не доложиться заместо Зеленкова: «Само собой, конечно, избавились. Проломили голову и сбросили в канал Грибоедова!»

Но Леонид, разумеется, этого не сказал. А вот Костя, вполне себе нейтрально, ответил, что, мол, да, избавились, и никаких причин для беспокойства нет. ЭТОТ убрался в сторону Московского вокзала и теперь, наверное, добирается в Тверь на электричках.

«Нормально, — с тоскою подумал Купцов, — нормально. А чего в самом деле? Убийца на свободе, и никаких причин для беспокойства нет».

Самое паскудное, что именно Леониду и пришлось сейчас докладывать о проделанной работе. Так как Димке, с его «спецэффектом», ворочать языком было не комфортно.

— Вы прекрасно сделали свою работу, господа, — сдержанно подвел итог под докладом Купцова господин Безродный.

В свою очередь и господин Треплов снизошел до поощрительного кивка: да-да, хорошо сделали… молодцы.

— Спасибо, — буркнул Леонид.

— Особенно убедительны получились видеодокументы, — продолжил Безродный. — Скажите, реально прижать с такими козырями Митрофанова?

Вопрос был обращен к Купцову, но тот сделал вид, что не понял этого, и промолчал.

Пришлось отвечать непосредственному подчиненному Зеленкову:

— Это будет зависеть от…

— Я понял, — бесцеремонно перебил его Безродный. Судя по всему, это означало: «А вот твое мнение никого не интересует».

— Я понял, — повторил «боссик» и демонстративно отвернулся к решальщикам: — А что скажете вы, Дмитрий Борисыч? Можно его прижать?

— А что вы имеете в виду под словом «прижать»? — включая дурака, уточнил Дмитрий.

— Видите ли: у нас с компанией «Манхэттен», а точнее — с господином Митрофановым возникли… э-э… некоторые финансовые споры. С них-то, собственно, все и началось. Так вот, скажите как человек профессиональный: можно ли, имея на руках такие козыри, заставить господина Митрофанова пересмотреть финансовую политику?

— Почему нет? — равнодушно пожал плечами Петрухин. — Садиться, а эти материалы для Митрохи — явный приговор, ему вряд ли захочется. Так что, если вы толково и творчески подойдете к… хмм… процессу, то вполне сможете… «прижать».

— А вы… — заикнулся было Безродный, но для начала покосился на Треплова. Тот благосклонно кивнул. — А вы, господа, не взялись бы за решение этой деликатной задачи? Разумеется, не бесплатно. Условия можно обговорить…

Ну вот: деньги снова сами просились в руки решальщиков. Хотя… странное дело… о некогда посуленных двадцати тысячах вознаграждения речь в разговоре еще ни разу не заходила.

— Простите, но я вас не вполне понимаю? — выдержав паузу, отозвался Дмитрий. — У вас, в штате «Феникса», имеется прекрасный специалист, безусловно опытный в решении подобного рода деликатных задач… Вот к нему и обратитесь.

Господин Безродный принужденно рассмеялся.

Он понял, что сейчас Петрухиным движут корпоративные чувства и желание помочь коллеге:

— Ну разумеется. Разумеется, эту операцию вы проведете вместе с Константином Валерьевичем. Единой, так сказать, командой. Так каков будет ваш положительный ответ?

— Нужно обдумать, — озадаченно ответил Петрухин, последние минуты его крайне смущало равнодушное молчание Купцова.

Впрочем, кабы Дмитрий знал, о чем в эту минуту думает его партнер, он был бы смущен на порядок больше.