Полина Дашкова - Приз Страница 26

— Обожаю имперскую стилистику! — сообщил Рики. — Есть в этом величие, душевное здоровье, это вам не утонченный модерн начала века, это мощь мировых гигантов, мускулы, жесткость, определенность. Люди будущего, люди-клоны, будут жить в таких интерьерах.

Народу оказалось совсем мало. Ресторан был дорогим, помпезным, и большая часть столиков оставалась свободной, даже когда все окрестные заведения забивались посетителями до отказа.

— Мне только икры, — скромно сообщил Рики, — немного красной, немного черной. Можно еще ржаных тостов и полусладкого шампанского.

Рейч заказал себе осетрину по-монастырски, Григорьев — цыпленка-табака.

— Вы во второй раз меня выручаете, — произнес Рейч тихо и серьезно, когда Рики удалился в туалет. — Двадцать лет назад, в Вашингтоне и сейчас — здесь. Спасибо.

— На здоровье, — улыбнулся Григорьев и подумал: «Дурак ты, Генрих. Двадцать лет назад в Вашингтоне я спас тебе жизнь. А сейчас сего лишь заплачу за икру. Неужели для тебя это равные события?»

— Тогда вы ничего не потребовали взамен. И все эти годы я чувствовал себя вашим должником, — задумчиво продолжал Рейч. — Итак, вас интересует Лев Драконов?

— Мг-м, — промчал Григорьев, пытаясь вспомнить, кто это.

В глубине зала показалась тонкая фигура Рики. Он снял резинку с хвоста, распущенные волосы красиво взлетали при ходьбе.

— Знаете, я всю жизнь держал себя в жесточайшей узде. Как говорят русские, в ежовых рукавицах, — произнес Рейч, нежно поедая взглядом своего Рики, — я сидел на голодной диете, обливался ледяной водой, бегал каждое утро, в любую погоду, на сорокаградусной жаре, иногда даже под пулями, я ни с кем не дружил, никого не любил, никому не верил. Любая человеческая привязанность казалась мне ловушкой я изучал зло, собирал коллекцию зла. Наверное, я подсознательно хотел доказать себе, что ничего другого нет ни в человеке, ни вокруг него. У меня было две цели: выжить и разбогатеть. Кажется, удалось и то и другое. После шестидесяти мне стало скучно. Если бы я не встретил Рика, наверное, сошел бы с ума, спился, скололся. Мальчик Спас меня. С ним я расслабился. Вы не представляете, какое счастье иметь рядом человека, от которого у тебя нет секретов. Мы как единый организм. У нас все общее, даже банковские счета.

Генрих произнес этот монолог на хорошем русском языке, очень выразительно и прослезился. Рики сел за стол и мимоходом погладил своего друга по лысине.

— Какой все-таки странный язык, — задумчиво заметил Рики. — жаль, я им не владею. Принесли напитки.

— Когда чокаются, надо обязательно смотреть в глаза, — сказал Рики и пригубил шампанское. Несколько пузырьков вспыхнуло и лопнуло на его розовых губах.

— Лев все никак не мог освоить Интернет, не пользовался электронной почтой. В итоге у меня нет ни одной страницы текста Хорошо, что я не успел получить для Него аванс, — сообщил Генрих, уже по-английски, — пришлось бы возвращать деньги, это всегда неприятно.

— Ты о Драконове? — спросил Рики.

— О ком же еще? — Рейч вздохнул. — Так было заманчиво продать мемуары Колпакова! Сразу четыре издательства захотели купить права, готовы были заплатить очень приличные деньги. Все ждали бестселлера.

— Да, эта книга обречена была стать бестселлером, независимо от того, как она написана, — заметил Рики с грустной усмешкой.

— Обидно, что в итоге она не написана, — добавил Рейч.

Григорьев слушал, не перебивая, не задавая вопросов. Он вспомнил, что писатель Лев Драконов был как-то связан с покойным бандитом Хавченко, который возглавлял пресс-службу партии «Свобода выбора». Но про мемуары генерала Колпакова он слышал впервые. Если они правда существуют, это должно очень интересовать многих, в том числе Кумарина и Макмерфи. Может быть, именно из-за мемуаров Кумарин просил передать Генриху привет от покойника генерала?

Принесли икру в хрустальных вазочках.

— Рики, сделать тебе бутерброд? — спросил Рейч. Юноша помотал головой и принялся есть ложкой.

— Разумеется, всех волнует не столько сам генерал, сколько его деньги, — продолжал Рейч, — понятно, что в мемуарах вряд ли раскрылась бы тайна банковских вкладов. Но информация о том, как генералу Жоре удалось умыкнуть такие колоссальные суммы из-под носа своих бдительных коллег, это, конечно, эксклюзив.

— Он был урод, — сказал Рики и облизнулся, — жирный, грубый, неинтересный человек. Но у него очень приятный племянник. Вы, князь, наверняка слышали о нем. Владимир Приз. Он сейчас чуть ли не самая популярная личность в России.

Григорьев едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Слово «князь» было произнесено с особенной интонацией и сопровождалось таким томным взором, что Рейч мог заревновать.

— Актер? — спросил Андрей Евгеньевич равнодушно. — Да, я пару раз видел его по российскому телевидению. Вы с ним хорошо знакомы?

— Когда он приезжал во Франкфурт, мы с ним сидели в этом же ресторане, за этим же столиком, и ели икру, — сказал Рики.

Рейч слегка помрачнел.

— Меня очень привлекает Россия, — сообщил Рики, — в ее ментальности есть нечто экзистенциальное. А вы давно навещали свою бывшую родину, князь?

— Очень давно. Я там не был больше четверти века.

— Обязательно поезжайте. Но не сейчас. Лет через пять, когда Приз станет президентом, — посоветовал Рики и отправил в рот очередную ложку икры.

— У него есть шансы? — серьезно поинтересовался Григорьев.

— У него есть обаяние, — сказал Рики, — просто убийственное мужское обаяние.

— Ну, этого не достаточно.

— Там много всего, — подал голос Рейч, — наглость, популярность, бешеная энергия, но главное, там дядины деньги.

— Деньги — не главное, — возразил Рики, — Владимир такой мощный, мужественный, но при этом нежный. Он похож на древнего викинга. С ним удивительно легко общаться. Он ведет себя просто и естественно в любых ситуациях. Я уверен, он станет президентом. России нужен именно такой правитель. Я счастлив, что познакомился с ним. Конечно, благодаря тебе, Генрих.

Подали горячее. Пока официант расставлял тарелки, все молчали. Андрей Евгеньевич заметил, что настроение Рейча сильно переменилось. Он занервничал. Возможно, Рики слишком восторженно отзывался об актере Призе и дело было в ревности.

— Он что, интересовался мемуарами своего дяди? — спросил Григорьев, когда удалился официант.

— Нет, ну что вы! Он не знал о мемуарах, — поспешно ответил Рики. Он почти выкрикнул это и энергично, помотал головой.

— Странно. Родной племянник не знал о мемуарах своего легендарного дяди? — удивился Григорьев.

— Мы все держали в строжайшей тайне. К тому же у Владимира Приза слишком напряженная, бурная жизнь, — сообщил Рики уже спокойно и собрал корочкой остатки черной икры.

— Да, мне тоже это показалось странным, — признался Рейч. — Драконов успел дать полдюжины интервью русской прессе. Правда, он не называл имени генерала, но все равно в итоге какой-то наркоман ударил его по голове дубиной в подъезде. Возможно, это случайность, простое совпадение. Но я бы на месте российских правоохранительных органов поставил господина Приза в первый ряд подозреваемых. Мы, конечно, ничего ему о Драконове не говорили, но узнать он мог откуда угодно. И ему вряд ли бы это понравилось.

— Почему? — спросил Григорьев.

— Потому что теоретически там могла бы содержаться косвенная информация о деньгах. Это во-первых. А во-вторых, Драконов еврей.

— Он что, антисемит, этот актер? — слегка удивился Григорьев.

— Не то слово! Он расист, нацист. Забавно, да? Он состоит в самой демократической из российских партий, в «Свободе выбора», произносит речи о всеобщем равенстве, братстве, гуманизме, сострадании, любви. И уже является там вторым лицом после Евгения Рязанцева.

«Это действительно забавно, впрочем, Рейч может преувеличивать. Он зациклен на теме нацизма», — подумал Григорьев.

Они беседовали в основном по-русски, только иногда Генрих переходил на немецкий, и тогда в разговор встревал Рики.

— Жаль Драконова, — вздохнул Рики, — писатель он был бездарный, но все равно жаль. Нет-нет, вы не думайте, Владимир здесь ни при чем! Даже если бы он знал о мемуарах, ему это безразлично. Мало ли какие выходят книжки? Ему читать некогда. Вот если бы перевели на русский мой роман, он непременно бы прочитал. Непременно.

— Он интересовался вашим творчеством, Рики? — улыбнулся Григорьев.

— Он интересовался моей коллекцией, — сообщил Генрих по-русски, совсем уж мрачно.

— Фотографиями? — небрежно уточнил Григорьев.

— Он купил у меня один из самых ценных экспонатов, — сказал Рейч и ковырнул вилкой осетрину.

— Любопытно, что именно?

Рейч аккуратно соскреб слой соуса, отправил в рот маленький кусочек рыбы, хлебнул воды и спросил: