Кейт Аткинсон - Ждать ли добрых вестей? Страница 26

Сначала Реджи подумала, что это из-за катастрофы, а потом — хуже, — что с доктором Траппер или деткой что-то случилось, а потом — вообще кошмар, — что доктор Траппер и детка как-то пострадали в этой самой катастрофе. Но нет, он позвонил в такой небожеский час, чтобы поведать о больной тете.

— Какая тетя? — растерялась Реджи. — Она не говорила про тетю.

— Ну, вряд ли Джо прямо все тебе и рассказывает, — ответил мистер Траппер.

— Так с ними все хорошо? С доктором Траппер и с деткой? Они здоровы?

— Ну конечно, — сказал мистер Траппер. — С чего им болеть?

— Когда она уехала?

— Ночью села в машину и уехала на юг.

— На юг?

— В Йоркшир.

— Куда именно?

— Она в Хозе, если тебе так нужно знать.

— Куда входит?

— В Хо-зе. Давай прекратим уже этот допрос? Ты, Реджи, лучше малко отдохни. Джо вернется через несколько дней. Она тебе тогда позвонит.

Почему доктор Траппер не позвонила — вот вопрос. У доктора Траппер мобильник всегда с собой — она его называет «моя связь с миром». И пользуется только им, говорит, что домашний телефон — «Нилова игрушка». Может, конечно, доктор Траппер за рулем, так торопится к своей загадочной тете, что ей не до Реджи. Но доктор Траппер такой человек — она непременно позвонит. Такое ощущение, будто Реджи сказали «можете идти» — будто она прислуга. Когда доктор Траппер уехала? Мистер Траппер сказал, ночью.

Уезжала, значит, в кромешной темноте. Реджи представила, как доктор Траппер пробирается сквозь ночь, сквозь дождь, детка спит сзади в детском сиденье, а может, не спит, шумит, отвлекает доктора Траппер, та нащупывает в детской сумке овсяное печенье, чтоб детка не плакал, а в плеере «Лучшие песни» из «Твинисов»[84] (детка их очень любит), и все это вместе чревато автокатастрофой. Как странно: доктор Траппер едет в Йоркшир, а тем временем поезд мчится из Йоркшира, сходит с рельсов, врывается в жизнь Реджи.

У Реджи была тетка в Австралии — мамулина сестра Линда. «Мы с ней никогда не дружили, с Линдой», — говорила мамуля. Когда мамуля умерла, Реджи пришлось вытерпеть неловкий телефонный разговор с этой сестрой. «Мы с ней никогда не дружили, с мамулей твоей, — эхом повторила Линда. — Но мне очень жаль, что ты ее потеряла», как будто сама она не потеряла мамулю, как будто эту потерю тащить на горбу одной Реджи. Она поначалу думала, может, Линда пригласит ее в Австралию — жить или хотя бы на каникулы («Ах ты, бедняжка, приезжай, я о тебе позабочусь»), но подобная мысль явно не посещала Линду («Ну ладно, береги себя, Реджина»).

День впереди внезапно зазиял пустотой. «Тебе не помешает малко отдохнуть», — сказал мистер Траппер, но Реджи это мешало, она не хотела отдыхать. Она хотела увидеть доктора Траппер и детку, рассказать доктору Траппер обо всем, что было ночью, — о катастрофе, мисс Макдональд, об этом человеке. Особенно о человеке, потому что, если вдуматься, он жив (если жив) благодаря не Реджи, а доктору Траппер.

Всю ночь — жалкий остаток ночи — она беспокойно ворочалась в незнакомой дальней спальне мисс Макдональд, вспоминала все, что случилось в последние часы, и чуть от счастья не лопалась, представляя, как расскажет доктору Траппер. Ну, пожалуй, счастье не то слово, на железной дороге случилось страшное, но Реджи не просто так рядом стояла — она была свидетелем и участником. Погибли знакомые люди. И незнакомые тоже погибли. Драма — вот какое слово. И об этой драме нужно кому-нибудь рассказать. А точнее, нужно рассказать доктору Траппер, потому что мамуля умерла и теперь только доктору Траппер и интересно знать про жизнь Реджи.

Доктор Траппер отвела бы ее в кухню, включила кофемашину, усадила Реджи за прекрасный большой деревянный стол, и тогда, лишь тогда («У нас в доме правила строгие, Реджи») — в кружках кофе, на столе шоколадное печенье, — сияя от предвкушения, сказала бы: «Ну, Реджи, вот теперь рассказывай», и Реджи глубоко вздохнула бы и сказала: «Вчера поезд с рельсов сошел, слышали? Я там была».

А теперь из-за какой-то тети, из-за тети в Хо-зе Реджи некому рассказать. Правда, когда Реджи приехала бы, доктор Траппер уже ушла бы на работу, а дома оказался бы только мистер Траппер (Расскажи мне свою историю, Реджи), который и в лучшие-то времена слушать не умел.

Реджи спустилась в кухню мисс Макдональд, поставила чайник и насыпала растворимый кофе в кружку «Я верю в ангелов». Пока чайник грелся, Реджи запихала изгвазданную ночную одежду в стиральную машину, в хлебнице нашла нарезанные полбатона, сварганила себе вавилонскую башню из белых тостов и джема, включила телевизор и как раз успела к семичасовым новостям на «Джи-МТВ».

— Пятнадцать погибших, четверо в критическом состоянии, многие серьезно пострадали, — очень глубокомысленно сообщила диктор. Потом переключила на корреспондента, который был «на месте происшествия».

Корреспондент в плаще сжимал микрофон и очень старался не показать, что околевает на холоде, словно не летел в ночи оголодавшим упырем, не мчался в Шотландию, представляя себе катастрофу и пьянея от адреналина.

— Занимается заря, и, как видите, картина представляет собой тотальное разрушение, — торжественно пропел он.

Внизу на экране значилось: «Железнодорожная катастрофа в Масселбурге». На заднем плане в свете дуговых ламп суетились люди в флуоресцентных желтых куртках.

— Прибывают первые подъемные краны, — продолжал корреспондент, — и начинается расследование обстоятельств происшествия.

Ревели моторы, грохотало железо — то же самое Реджи слышала прямо из гостиной мисс Макдональд. Если встать на цыпочки у окна в спальне, небось и корреспондента разглядишь.

Когда мамуля умерла, к ним в квартиру заявилась журналистка. Совсем не такая элегантная и бойкая, как корреспонденты по телевизору. Привела с собой фотографа.

— Дейв, — сказала она, кивнув на человека, что прятался на лестничной клетке, будто ждал команды выйти на сцену.

Этот Дейв робко помахал Реджи, — видимо, он, ветеран, закаленный сотнями всевозможных местных трагедий, понимал, отчего девочка, только что потерявшая мать, не желает в восемь утра таращить в объектив заплаканные, красные глаза.

— Отъебитесь, — велела Реджи и захлопнула дверь у журналистки перед носом.

Мамуля ахнула бы, услышав от нее такое слово. Реджи и сама готова была ахнуть.

Заметку все равно опубликовали. «Местная жительница трагически погибла в бассейне. Дочь так расстроена, что отказывается комментировать».

Банджо на диване смахивал на сдутую подушку. Он скулил во сне и перебирал лапами, точно гонялся за кроликами по стране сновидений. Ночью он не пожелал просыпаться, интереса ни к чему не выказывал, так что Реджи уложила его на диван, накрыла одеялом и — поскольку не оставишь ведь его одного — сама легла спать в негостеприимной гостевой комнате мисс Макдональд на ворсистых нейлоновых простынях под тонким и волглым стеганым одеялом.

Дома Реджи спала в мамулиной двуспальной пуховой постели, с кучей подушек и расшитым розовым бельем — мамуля его любила больше всего, а дух потного и волосатого байкерского тела Реджи изгнала. До Испании Реджи спала на кровати за стенкой, засунув голову под три подушки и стараясь не слышать (едва) приглушенные скрипы и смех в мамулиной комнате. Стыд-то какой. Матерям не полагается так поступать с юными дочерьми.

Когда в темноте лежишь в мамулиной кровати, приятно, что за окном фонарь — как большой оранжевый ночник. Реджи присвоила только кровать, потому что ее-то спальня — чулан без окон. В остальном комната осталась мамулиной — ее одежда в гардеробе, косметика на столике, тапочки под кроватью терпеливо ждут, когда придут мамулины ноги. На тумбочке — «Чудо» Даниэлы Стил,[85] уголок страницы 251 загнут, мамуля успела дочитать дотуда перед Испанией. Реджи духу не хватало убрать книжку с места последнего упокоения. Книжек в отпуск мамуля не взяла. «Вряд ли выдастся минутка почитать», — хихикнула она.

Мэри, Триш и Джин бросили уговаривать Реджи отдать мамулины вещи в благотворительные лавки — они предлагали все упаковать и «избавиться от них наконец», — но Реджи в эти лавки ходила сама и живо представляла, как станет перебирать старые книжки и фарфор и вдруг наткнется на мамулину юбку или пару туфель. Или того хуже — какой-нибудь чужак станет щупать мамулины вещи. Мы уходим, и после нас ничего не остается, говорила доктор Траппер, но это неправда. После мамули осталась куча всего.

Банджо вдруг чудно зарычал — Реджи такого раньше от него не слышала. Возле телефона на стене висит бумажка, на ней черным фломастером написан номер ветеринара. Реджи надеялась, что звонить придется не ей. Она рассеянно погладила пса по голове, дожевала тост. Есть по-прежнему хотелось ужасно, — можно подумать, пару дней не ела. Как будто вечность прошла с тех пор, как она сидела за столом с мисс Макдональд и ела эти ее «особые» спагетти. При мысли о мисс Макдональд под ложечкой что-то перекувырнулось. Мисс Макдональд больше не сядет за этот стол, не поест спагетти, вообще ничего больше не поест. Ее последняя вечеря уже позади.