Франк Тилье - Медовый траур Страница 26

– В машину! Времени слишком мало! Объясню тебе по дороге, только сначала позвоню Дель Пьеро, пусть пробьет, что там есть на Вальдеса. А ты свяжись с Санчесом и попроси срочно вернуться в контору. Нам понадобится именно он, заменить некем…

Глава девятнадцатая

С начала расследования прошло всего три дня, но мы заметно сдали. Дель Пьеро держалась на никотине и кофеине. Стены ее неярко освещенного кабинета, доска для заметок и монитор компьютера были сплошь заклеены липкими бумажками, папки накапливались так же неумолимо, как отобранные у сна часы. Давление сверху, малярия и мелкие личные проблемы, которых хватало у каждого, тоже радости не прибавляли.

Рядом со мной, сгорбившись и сложив руки на коленях, сидел осунувшийся инспектор Санчес. Я предложил ему сигарету, он отказался, я хотел было закурить сам, но вовремя спохватился: щелкнуть зажигалкой и высечь огонек – самый верный способ привлечь внимание к моим пальцам… показать всем, что они все еще дрожат.

– Станция-призрак «Аксо» растянулась на несколько километров, – объясняла Дель Пьеро, проводя шариковой ручкой линию на плане из архива городской транспортной сети. – В начале тысяча девятисотых годов компания «Метрополитен» задумала соединить третью и седьмую линии для более разумного их использования и проложить с этой целью рельсы от Пре-Сен-Жерве до Порт-де-Лила. Проложили, построили станцию «Аксо» с единственной платформой, но никакого выхода с нее наверх так никогда и не сделали, и ни один пассажир ни разу там не проехал. Еще несколько лет назад эту станцию использовали как депо, потом доступ к ней окончательно перекрыли.

Она показала на красный крестик:

– Заброшенная линия проходит вблизи «Аксо» и Бельвильского кладбища. Судя по этому плану, верхняя часть тоннеля располагается в среднем на глубине четырех метров под землей. Другими словами, начав рыть из какого-нибудь самого по себе углубленного места, например из подвала или из могилы, можно легко и быстро добраться до свода.

Я вздрогнул от резкого щелчка.

– Шарко, вы меня слушаете? – повысив голос, спросила комиссарша.

Я кивнул.

– Хорошо… Кроме того, туда вроде бы можно проникнуть через вентиляционные ходы, соединяющие «Аксо» с третьей и седьмой линией. Вообще-то, со стороны «Аксо» они были заложены, но их вполне могли и открыть… Если эти проходы существуют, они крайне опасны, потому что выводят в тоннели с рельсами, по которым ходят поезда.

Я повернул к себе план и стал рассматривать обведенную зону:

– Вальдес говорит, что не знает, где там вход, ему каждый раз завязывают глаза. Говорит, надо минуты три-четыре подниматься и спускаться по лестницам и даже выходить на поверхность, возможно – на кладбище. Вот почему, наверное, этот… черный рынок работает только в новолуние. Полная темнота, нечего опасаться, что заметят…

Комиссарша отбросила с лица рыжую прядь. Ее прическа, еще днем безупречная, теперь напоминала взорвавшуюся туманность.

– У нас слишком мало данных и слишком мало людей для того, чтобы оцепить весь участок, – сказала она, озабоченно морща лоб. – Проникнуть без разрешения на станцию можно, по идее, из любой лавки, любого дома рядом с линией. И если вы туда спуститесь, прикрывать вас будет некому. Операция крайне рискованная, меня это… смущает.

– Я сознаю опасность, но… но, поскольку у нас неожиданно появился способ приблизиться к этим продавцам насекомых-убийц и сегодня новолуние, надо рискнуть.

Поло Санчес робко подал голос:

– Прошу прощения… А я-то здесь зачем?

Я повернулся к нему:

– Ты – мой ключ от храма.

Молодой инспектор смотрел на меня, ничего не понимая. Я протянул ему мобильник Вальдеса:

– По тем сведениям, которыми располагает комиссар Дель Пьеро, Вальдеса посадили в девяносто пятом за торговлю наркотиками и он провел пять лет в тюрьме Френ. Я скажу Опиуму, что был его сокамерником. Как-нибудь его уболтаю, но он, конечно, будет настороже и позвонит на этот номер, чтобы мексиканец подтвер… – Внезапно капля пота обожгла мне роговицу, и я вскочил как ужаленный. – Черт! Достала меня эта проклятая жара!!!

Дель Пьеро пристально посмотрела на меня, сжала губы и не произнесла ни единого слова. Я не стал садиться, продолжил свои объяснения стоя:

– Из… вините. Ты… родился в Испании. Акцент у тебя почти такой же, как у этого подонка Вальдеса. Выдашь себя за него. – Я помахал фальшивым удостоверением личности, оставшимся у меня с тех лет, когда я работал в бригаде по борьбе с бандитизмом. – Меня зовут Тони Шарк. Запомни это имя хорошенько…

Санчес развел руками:

– Но я же ничего не знаю про эту мексиканскую сволочь!

– Значит, придумай, как выкрутиться! У тебя есть еще час до того, как я там появлюсь, – иди к Вальдесу, поговори с ним, заучи его интонации! Действуй! В конце концов, не так уж это сложно!

Мне не понравилось, как он переглянулся с Дель Пьеро, перед тем как выйти, пообещав на прощание:

– Сделаю все, что смогу…

А как только мы остались одни, комиссарша потерла виски и начала:

– Франк, мне неприятно вам это говорить, но вы явно не в форме. Вы очень легко раздражаетесь, у вас трясутся руки… Боюсь, что ваше состояние не позволит вам сегодня вечером…

Я набрал в грудь побольше воздуха:

– Вы тоже решили поиграть в психолога? Так вот. Мое… состояние, напротив, станет преимуществом. Они тем легче мне поверят, чем меньше я буду похож на комиссара полиции.

Дель Пьеро барабанила ручкой по столу:

– У вас всегда и на все есть ответ, да? Сколько времени вы сможете продержаться?

– Дольше, чем вы.

Она не обратила внимания на мои слова:

– Этот Опиум, несомненно, встречался с нашим убийцей. Может быть, лучше обратиться к нему напрямую, допросить, заставить отвечать…

– Не зная, что там происходит? Нет уж, без этого мы рискуем устроить невообразимый бардак. Давайте-ка я все-таки сначала там пошарю.

Она подвигала губами вправо-влево:

– Что мы знаем об Опиуме?

– Здоровенный бритоголовый сенегалец с кольцом в носу. Больше Вальдес ничего сказать не захотел.

Она сузила свои кошачьи глаза:

– А по-моему, он наговорил немало… Меньше всего он похож на слабака, но я видела, как он на вас смотрел. Как будто он вас… боится.

Я щелкнул зубами – ни дать ни взять акула:

– Должно быть, эффект Шарко…

Она, заставив себя улыбнуться, развернула на столе план восточной части Парижа:

– Ну ладно! Мы поставим двоих на углу проспекта Гамбетта, еще двух человек – на улице Аксо. Кроме того, пошлю туда группу захвата на случай, если возникнут проблемы. Но… только не переусердствуйте! Спускаетесь, засекаете подозрительных торговцев и поднимаетесь. Мы аккуратно возьмем их на выходе и будем надеяться, что они смогут вывести нас на убийцу. Это наиболее… оптимистичный сценарий.

Я кивнул. Она оперлась подбородком на руку, окинула меня быстрым оценивающим взглядом и прибавила:

– А если убийца там, внизу? А если вас каким-то образом застукают? Если дело обернется плохо? Вы ведь туда пойдете без оружия! Франк, это крайне опасно!

– Именно это мне и нравится в моей работе. Да и вообще, разве у нас есть выбор?

Она сжала челюсти.

– Сейчас позвоню в бригаду по борьбе с бандитизмом. А вы пока берите людей и идите туда. И… и будьте предельно осторожны… Я останусь здесь и буду на радиосвязи с теми, кто останется наверху.

Я нервно усмехнулся:

– Вам бы поспать часок-другой. Завтра, скорее всего, будет очень трудный день.

– Бросить расследование? Вы спятили или что?

Она откинулась на спинку кресла, и ее лицо поглотила тень.

– Не знаю, стоит ли говорить вам об этом, но… у меня плохое предчувствие… Очень плохое предчувствие…

Глава двадцатая

«Убус» пристроился на границе Девятнадцатого и Двадцатого округа, за рядами складов, зажатый между высокой оградой западной стороны Бельвильского кладбища и крохотной витриной африканской лавочки.

Вывеска держалась на честном слове, черепица растрескалась, бетонных стен не видно под слоем грязи. Для того чтобы это заведение показалось приветливым, надо иметь очень богатое воображение.

Вышибала – даже и не черный – уперся мне в грудь своей лапищей:

– Нельзя. Мест нет.

– Что-то непохоже, чтобы у вас там было битком.

– Ты почем знаешь? Говорят тебе – мест нет.

Он еще и туповатый. Порывшись в кармане, я вытащил грязный носовой платок и шлепнул ему на майку раздавленного паука. Он, вытаращив глаза, отскочил.

– Я пришел к Опиуму. Моя черная вдова состарилась, надо бы заменить на другую.

За дверью пространство наконец раздвинулось и краски заиграли. Сдержанные оттенки охры, проблески красного и черные тона клубились на стенах, складываясь в загадочные изображения. Снизу долетали рокот джембе[21] и ямайская музыка, на обрамленном темными драпировками гигантском экране в глубине зала крутили концерт Мори Канте[22]. Но все это не более чем иллюзия: в баре всего двое или трое, набравшихся самогона под завязку. Похоронное настроение субботнего вечера…