Ирина Градова - Чужое сердце Страница 26

Вздохнув, я отложила дневник и вытянула ноги, разминая пальцы. Ночные дежурства никогда не вызывали у меня расстройства – даже теперь, когда я снова замужем, и дома меня ждет Шилов. Всегда есть что-то, о чем хорошо подумать в полном одиночестве, когда тебя никто не отвлекает. Может, воспользоваться компьютером в закутке дежурной сестры? Ах, нет, там же нет Интернета... Главный оборудовал всю больницу компами, но Интернет проводить отказался. Он, разумеется, прав: сестер и так в некоторых отделениях приходится искать с собаками – они то книжки читают в бельевой, то с подругами из других отделений языки чешут вместо того, чтобы сидеть на месте и быть в полном распоряжении пациентов.

В этот момент в коридоре послышался характерный шум: по бетонному полу скрежетали колеса каталки. Тяжело вздохнув, я встала и поправила халат. Кажется, настала пора приступать к работе.

– Женщина, двадцать восемь лет, множественные колото-резаные раны на теле! – объявил врач «Скорой помощи», которому я кинулась навстречу. – Ух, думал, уже не довезем – принимайте!

Давненько я не видела столько крови, сколько вылилось из этой девушки. Пока дежурная медсестра вызванивала хирурга, я договорилась насчет операционной. К счастью, проблем не возникло: ни одна из них не оказалась занята.

– Ну, и что же у нас плохого? – спросил Лазарь Петрович Вайнштейн, врываясь в приемное. – Ой, не рассказывайте – сам догадаюсь! – добавил он, разглядывая пациентку. – Самосвал переехал? Нет, с небоскреба упала? Эх-х-х... кто ж ее так, а?

Хотела бы я ответить на его вопрос – самой интересно!

– Так, что там с кровью? – поинтересовался Вайнштейн, не прерывая осмотра.

– В «Скорой» сделали экспресс-анализ: группа А 2, положительная, – отозвалась я, заглядывая в бумаги, оставленные врачом.

– Ну, этой хоть залейся! – обрадовался Лазарь Петрович. – Хорошенькая, правда? – спросил он меня, указывая на девушку. – Жалко. Хотя, может, и вытянет!

Лазарь Петрович Вайнштейн – лучший специалист на хирургии, к нему записываются за месяцы заранее, ну, а тем, кто поступает по срочной, считай, просто везет. Главный всерьез считает, что у Вайнштейна есть какое-то заклинание, помогающее вытащить пациента с того света даже в тех случаях, когда это кажется невозможным. У него самый низкий показатель смертности по больнице, несмотря на то, что больные в основном попадаются крайне тяжелые.

Вот и на этот раз мы провозились с поступившей девушкой часа два и в результате остались довольны.

– А она сильная! – пробормотал Лазарь Петрович, «закрывая» последний глубокий порез. – Даже странно – такая худенькая...

Молодая женщина и в самом деле сильной не выглядела. Довольно высокая, очень стройная, даже, пожалуй, чересчур худая, с короткой копной светлых, слегка вьющихся волос, она казалась слабенькой – в чем только душа держалась? При поверхностном осмотре, еще в приемном отделении, я обнаружила, что у нее отсутствует несколько передних зубов, а на руках имеются глубокие порезы. Мы называем их «рубцами самоубийц», так как они располагаются во вполне определенных местах – на запястьях и на локтевых сгибах. Нет, девушка явно не из благополучных – это очевидно. С другой стороны, несмотря на некоторую неухоженность, на бомжиху не тянет. Кто же эта несчастная и что с ней случилось?

Ответ пришел, как говорится, откуда не ждали: не успела я выйти из операционной, как столкнулась с дежурной на хирургии.

– Ой, Агния Кирилловна, вас тут спрашивают! – сказала она, схватив меня за локоть.

– Меня?

– Ну, Лазарь Петрович сказал, что вы разберетесь с милицией.

– С милицией?! – переспросила я удивленно, но ко мне уже приближались двое молодых, крепко сбитых парней. Выглядели они настолько внушительно, что я невольно попятилась. Говорят, что если тебе не в чем себя упрекнуть, то бояться людей в форме не нужно. Однако на деле выходит иначе: едва завидев служителя закона, любой, даже самый законопослушный гражданин, незаметно для себя подбирается и начинает судорожно искать укрытие. Ну, спасибо вам, Лазарь Петрович – удружили: сам-то убежал к себе в отделение, а я должна тут за всех отдуваться!

– Вы только что оперировали женщину, – бесцеремонно обратился ко мне один из парней. – Она выживет?

– Пока рано об этом говорить, – покачала я головой.

Мне показалось странным, что милиция появилась здесь так быстро. Да, врачи «Скорой» обязаны извещать органы о подобных случаях, но все же реакция милиционеров была настолько молниеносной, что оставалось лишь гадать – за что же, право слово, их поносят во всех СМИ?

– С ней можно побеседовать?

– Вы, наверное, шутите! – воскликнула я. – Она потеряла много крови, и это едва не закончилось для нее фатально.

– А когда будет можно? – заговорил другой парень густым басом, ему бы в опере петь – партии, исполнявшиеся Штоколовым!

– Не раньше чем через сутки, – ответила я. – И то не наверняка!

– Послушайте, – заговорил первый (очевидно, он либо считал себя главным, либо действительно им являлся), – где личные вещи потерпевшей?

– А они у нее были? Разве девушку не из дома доставили?

– Но должны же у нее быть документы или еще что-нибудь?

Мне показалось, что ребята что-то недоговаривают, но спрашивать я не стала – в конце концов, меня это не касается. Свою работу я выполнила, а теперь пусть они делают, что должны.

– Даже не знаю, – покачала я головой. – Если, конечно, она сама вызвала «Скорую»... Вещи могут находиться в приемном.

– Вот мы сейчас туда сходим, и вы их нам отдадите, – спокойно сказал старший. Он не попросил, а практически приказал мне это сделать и, судя по всему, даже мысли не допускал, что я могу отказаться. Я покорно направилась к лифту, сопровождаемая милиционерами. Медсестра в приемном отсутствовала, поэтому я сама зашла в ее закуток, оставив своих провожатых снаружи. В ящике стола лежали документы вновь поступивших – в основном ксерокопии, но среди них я отыскала плоскую прозрачную косметичку. Не знаю, что заставило меня так поступить, но, повинуясь внезапному порыву, я раскрыла молнию, и в ящик высыпалось нехитрое содержимое – губная помада, гигиенические салфетки, медицинский полис, паспорт и тоненькая записная книжка. Раскрыв паспорт на первой странице, я прочитала: «Лицкявичус Лариса Андреевна» – и едва не выронила документ прямо на пол. Лицкявичус?! Конечно, это могло быть совпадение, но – Лариса Андреевна! Насколько я помнила из рассказов Никиты, его сводную сестрицу звали Лара, а Лицкявичуса зовут Андрей. Я не могла поверить в то, что вижу!

– Эй, вы там скоро? – раздался подозрительный голос за перегородкой. – Может, помочь искать?

– Н-нет, спасибо, – ответила я, приходя в себя и засовывая паспорт потерпевшей обратно в косметичку, и судорожно застегнула молнию.

Выйдя к милиционерам, я протянула им свою находку.

– Вы знаете, что с ней произошло? – спросила я. – Почему она в таком состоянии?

Мужчины переглянулись.

– Ну, – сказал тот, кого я посчитала старшим, – ее вроде бы сожитель порезал. Порезал, в общем, а сам деру дал. Будем, значит, искать теперь.

Что-то мне этот ответ не показался убедительным, но я видела, что большего не добьюсь. Пока я разговаривала со старшим, младший ковырялся в косметичке. При виде записной книжки у него на лице расплылась довольная улыбка – очевидно, им нужно именно это. Милиционеры быстро попрощались и ушли, оставив меня стоять посреди совершенно пустого приемного отделения в полной растерянности. Опомнившись, я кинулась к телефону и набрала номер Лицкявичуса.

Едва увидев Сергея Красина, я поняла, что моя заочная антипатия к нему не была беспочвенной. Бывший муж Елены выглядел моложаво. Я бы даже сказала, что он казался намного моложе ее, если бы не знала от самой Елены, что Сергей на самом деле на четыре года старше. Видимо, он тщательно следил за своим здоровьем и частенько наведывался в салон красоты – об этом красноречиво свидетельствовали безупречно подстриженные волосы и ухоженные ногти. Судя по телосложению, этот человек вполне мог избивать беззащитную женщину, но весь его внешний вид и даже его личный кабинет в одном из старинных особняков не где-нибудь, а на Невском проспекте, заставляли в этом сильно сомневаться. Встретил он меня любезно и, хотя мы ни разу до этого не виделись, знал о том, какое участие я принимаю в этом деле.

– Ужасно, ужасно! – сказал он после того, как любезно усадил меня в кресло и приказал пожилой секретарше принести кофе. – Я так и знал, что, если сын останется с Леной, случится что-нибудь вроде этого!

– Неужели? – подняла я брови. – Это почему же – разве такое можно предвидеть?

– Ну, не надо ловить меня на слове, Агния Кирилловна, – широко улыбнулся он. – Мы ведь оба понимаем, что имеется в виду! Лена, в сущности, женщина неплохая, даже, я бы сказал, хорошая – по-человечески. Но, согласитесь, как бы она ни старалась, как бы ни ломалась, со своим английским все равно не заработает столько, сколько могу предложить Владу я, его отец!