Пол Клеменс - Заговор богов Страница 26

– Ладно, – она вытерла слезы и робко улыбнулась. – Прости меня за невменяемость. Пойдем, купим что-нибудь из одежды и косметики. Ты у нас теперь при любой погоде купаешься в деньгах?

– Привык, – улыбнулся Анджей. – Деньги тоже вызывают зависимость. Но я не сказал тебе одну неприятную новость: мы не едем в Хургаду. То, что знает администратор, знают и другие. В Шарм-Эль-Шейх мы тоже не едем. И вообще не покидаем пределы Каира. Пойми, дурочка, – девушка опять задрожала, Раковский взял ее за плечи и притянул к себе, – это не увеселительный вояж. Заберемся в трущобу и переждем до послезавтра. Пусть нас ищут в Хургаде, по всему побережью, пусть обыскивают самолеты до Праги. Успехов им…

Телефон Ангерлинка упорно не желал отвечать. Снова такси, пешие блуждания по нескончаемым арабским кварталам. В какой-то лавочке, торгующей сомнительной свежести одеждой, купили серую юбку, косынку, вместительную сумку, все необходимое для добровольного изгнания. Криста переоблачалась в кустах на задворках гончарной мастерской. Из-за ограды подглядывали чертенята с большими глазами. В результате Криста превратилась в скучную барышню, на которую совсем не хотелось смотреть. Они брели по неприспособленным к проживанию кварталам. Улочки сузились, теперь на них не только не разъехались бы два автомобиля, но и два осла бы не протиснулись. Облупленные стены, бродячие собаки, женщины в закрытых одеждах и с низко опущенными головами, скучающие мужчины, не имеющие вредной привычки работать. Нарваться на неприятность толком не успели.

Продавец в лавчонке, торгующей мучными изделиями, немного изъяснялся по-английски. Когда Анджей с помощью отрывистых слов и жестов объяснил, что требуется жилье на пару дней, продавец возбудился и медоточиво спросил, на какую сумму можно рассчитывать.

– Тридцать фунтов, – развел руками Анджей и на всякий случай добавил: – Больше нет, брат. Мы бедные приезжие. Нас ограбили.

Тридцать фунтов – это пять долларов. Продавец просиял, словно ему сообщили, что скончался дядюшка шейх в Бахрейне. Что-то прокричал. Появилась девочка-подросток, внимательно выслушала, кивнула, смиренно предложила следовать за ней.

– Идите за Ханумой, идите, – махнул рукой лавочник.

Они брели за девчонкой по каким-то неприбранным дворам, мимо ракушечных изгородей, сараев из обожженной глины. Криста плелась в хвосте и стонала, что не затем она тащилась за много тысяч миль, чтобы попасть в Древний Египет (а куда уж древнее?!), что у нее затекли ноги, на зубах скрипит песок, в волосах гнездится пыль и состояние уже инфарктное.

Он мог ей предложить лишь терапевтическую порку. Квартал, куда их привела Ханума, находился в яме. Трехэтажное здание, окруженное пыльными деревьями, нуждалось в немедленном сносе. Единственный подъезд, извилистый коридор с нишами, похожий на катакомбы. Длинный скрипящий подъем. Что-то хихикнуло, юркнуло в темноту под лестницу. Ступенька под ногами вдруг куда-то поплыла! Сердце оборвалось. Схватившись за перила, Анджей перескочил на соседнюю, а за спиной разверзлась пропасть! И снова озорное хихиканье, но уже под ногами. Какой-то хулиган просто сдвинул не прибитую ступеньку. Ну и порядочки.

– Муххабат! – гневно возопила Ханума и разразилась энергичной тирадой. Потом схватила Анджея за руку и сменила тон на заискивающий, залопотала с ускорением, блестя миндалевидными глазками. Раковский ни слова не понял, но, судя по интонации, девушка извинялась.

– Да ладно, чего там, – смутился Анджей. – Все в порядке.

– Это жестокий мир, – мстительно сказала Криста.

Поднявшись на площадку, он обернулся. Из-под лестницы вылезла чумазая крохотная девочка в рваном платьице, сунула палец в нос и заливисто засмеялась.

– Привет, шахидка, – пробормотал Анджей и погрозил пальчиком. Она в ответ погрозила кулачком и снова полезла под лестницу – поджидать новую жертву.

Грязный коридор. Трухлявый пол, стены после безжалостной бомбежки. Так называемые двери. В доме жили люди: слева пели, справа сопели. Неужели гостиница? Криста ойкнула, прыгнула: дорогу пересекала кошка. В зубах у нее конвульсивно подрагивала лоснящаяся тушка с длинным хвостом.

– Ой, крыса…

– Это не крыса, – успокоил ее Анджей. – Это гладкошерстная американская карликовая такса.

Дверь, к которой их подвела Ханума, была стара, как Нил, и могла развалиться от печального взгляда. Но Ханума извлекла из-под многочисленных «капустных листьев» ключик и вставила в замочную скважину.

– Я не понимаю, в чем здесь смысл? – вопросила Криста.

Девушка открыла дверь – осторожно, чтобы не вывалилась из единственной петли, посмотрела на Анджея кротким ясным взором и многозначительно протянула ладошку.

– Еще чего, – возмутилась Криста. – Это они должны нам доплатить за такое жилье. Мы похожи на спелеологов?

Анджей безропотно отдал три десятифунтовые бумажки, посмотрел вслед уходящей аборигенке и нежно обнял Кристу.

– Пойдем, дорогая. В этих королевских апартаментах нам никто не помешает. Я сделаю все, чтобы ты улыбнулась.

В «королевских апартаментах» было целых две комнаты, обмазанных глиной, немного мебели, оставшейся от проклятых английских колонизаторов, и два тюремных оконца, зачем-то забранных решеткой. С водопроводом в этой благословенной части Каира было все в порядке: из крана в стене в дырчатый пол стекала подозрительного вида жидкость. Имелся даже тазик, в котором, ловко извернувшись, можно было помыться.

– Вот так экзотика, хоть умирай… – пробормотала Криста, блуждая по хлопьям пыли, а Раковский, сдерживая смех, сидел на находившемся в аварийном состоянии устройстве для сна и смотрел на девушку с затаенной нежностью. – Нет, Раковский, тебе не заставить меня улыбнуться. Объясни, зачем в этой дыре решетки? Сюда залезет багдадский вор?

– Мы в Каире, – напомнил Анджей.

– Хорошо, каирский вор. Я вынуждена ходить в каких-то обносках, жить в критических условиях и постоянно бояться, что в эту дверь кто-нибудь войдет и разнесет нас в пух и прах. Нет, моим образованным мозгам такое невдомек, – она опять вернулась к «оконной» теме: – Почему в крохотных окнах такие толстые решетки? В этом доме в эпоху Среднего царства была тюрьма?

– Снайпер не достанет, – объяснил Анджей. – Он просто не увидит ни черта.

– Снайпер? – насторожилась Криста.

– Мы с тобой богатые, – напомнил он. – Бедных бьют по лицам, богатых – из снайперской винтовки.

– Нет, это не поддается осмыслению, – девушка свалилась на кровать, взметнув столб пыли. Анджей закашлялся. – Не тяни ко мне руки, я расстроена… – голова коснулась чего-то мягкого, и глаза сразу стали затуманиваться. – Я немного посплю, а ты ищи выход из аварийной ситуации, хорошо?.. Я чуть-чуть, пусть мне приснится остров в Эгейском море… Честное слово, Раковский, не могу шевелиться, отказывают органы и члены… Не пора ли нам о душе подумать, как ты считаешь?

Она проснулась через час. Анджей нежно гладил девушку по голове и с любовью рассматривал. Пока она спала, он навел порядок на территории «компактного» проживания, вытер пыль, выбил все матерчатое, дважды вымыл пол, переставил мебель, а в завершение празднично оформил стол, вывалив на него продукты из сумки и три бутылки приличного египетского вина. Криста приоткрыла глаз, обозрела изменившиеся реалии, вздохнула.

– Это «Хилтон»?

Анджей засмеялся.

– Смеешься? – насторожилась Криста. – Тебе смешно? Я стала похожей на свою фотографию в паспорте?

– Все, не смеши меня. Иди, мойся.

– Зачем? – девушка, скрипя косточками, застонала.

– Иди, иди, я полью тебе из тазика…

В этом тусклом неуютном мире имелся неоспоримый плюс: им никто не мешал. Сутки напролет они валялись в постели, болтали, пили вино, от которого приятно кружилась голова. Занимались сексом, сушили простыни, поливали друг друга из тазика. Криста шутила, что самая скромная в их компании – это еда. Продукты исчезали стремительно, но голодный год им не грозил. Оставалось ночь продержаться. Девушка уснула, разбросав стройные ноги, он свернулся на свободном пятачке, чтобы ей не мешать, курил, прислушиваясь к посторонним звукам. Где-то далеко пронзительно кричал муэдзин, приглашая правоверных на вечернюю молитву, за стенкой монотонно стучало. В коридоре временами кто-то ходил, кашлял. Анджей свыкался с обстановкой, и все же скверно на душе, когда находишься в помещении с единственным выходом…

Он очнулся перед рассветом 25-го числа, во вторник, но отнюдь не от предчувствия, что придется ехать в аэропорт. В дверь тихо стучали. Забилось сердце. Он сел на кровати, стряхивая остатки сна. Вскинул руку с часами. Половина пятого. На улице светало, тусклый свет проливался через крохотные оконца. Мир еще обязан спать. Кому не спится? Дверь подперли древним комодом, беспрепятственно войти не удастся, даже если вынести ее…