Сергей Горяинов - Слуги Ареса Страница 26

- Случилось. - Василий Николаевич Гущин пожал руку приятелю и с любопытством оглядел скромный кабинет. - Небогато живете, господа сыщики.

- Живем среди теней, - усмехнулся Елизаров. - В этой комнате сам Коркин когда-то работал.

Гущин понимающе покачал головой - фамилия легендарного начальника МУРа семидесятых годов была хорошо известна генералу.

- Да, были люди в наше время... - протянул Гущин, с уважением коснувшись поверхности старого массивного стола. - Не то, что нынешнее сучье племя! Работы хватает?

Елизаров молча провел ладонью под подбородком.

- Да, да, - сочувственно кивнул отставной генерал. - Это ж не Москва теперь, это Чикаго тридцатых годов! Уходить не думаешь?

- Если говорить честно - пора. Устал.

- А что не уходишь? Некуда?

Елизаров неопределенно пожал плечами.

- Пару раз поступали предложения. От бывших подследственных, как ни странно.

- Чего ж тут странного? - улыбнулся Гущин. - Такой опыт, такие связи... Профессионализм всегда в цене.

- Цена разная бывает.

- Ух, щепетильный ты наш! Надумаешь службу оставить, сообщи. Подберем что-нибудь подходящее. Не ущемляя... угрызений! - Генерал сделал сложное движение пальцами правой руки, долженствующее, по-видимому, изображать это самое "ущемление угрызений". - А сейчас вот что... Серега-то мой как здесь?

- Все нормально. Прижился.

- Ты им доволен?

- В целом - да. Потенциал есть. Может выйти толковый...

- Не получится, увы! Намерен я его забрать.

- Причины?

- Две. Первая - в "Национальном оружии" местечко освободилось, пора ему настоящую карьеру начинать. Вторая - вокруг дела, ну, того, с книжкой, жареным скоро запахнет, и нечего ему туда лезть.

- Поясни, - прищурился Елизаров.

- Только без протокола, начальник! - рассмеялся Гущин. - Вот, взгляни.

Он протянул Елизарову реферат диссертации. Полковник быстро пролистал брошюрку.

- Интересно, интересно... - пробормотал Елизаров, задержавшись на абзаце, отчеркнутом красным карандашом.

- Интересно? - фыркнул Гущин. - Да, это очень интересно!

- Что это - 39К7?

- Это? - переспросил Гущин. - Это грехи, Володя. Это старые-старые грехи, у которых очень длинная тень. И в этой тени спрятано много фигур.

Некоторые до сих пор остаются влиятельными. И опасными. Поэтому я полагаю, что мы с тобой не доживем до того дня, когда подробности этой истории станут широко известны.

- Загадками говоришь.

- Иначе не могу, ты уж извини. Впрочем... Конец семидесятых помнишь хорошо?

- Помню.

- Славное, спокойное время... Афганистана еще не было, а была уверенность в завтрашнем дне, зубы лечили бесплатно и колбаса по два двадцать... Тихое время! В этом кабинете сидел Коркин, а над Корки - ньгм - Щелоков. И стрельба на улицах города не могла привидеться и в кошмарном сне... Помнишь?

- Ну помню, помню!

- Тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Неожиданная и необъяснимая отставка Кирилла Мазурова. Был такой член Политбюро, помнишь? В этом же году самоубийство молодого по тогдашним меркам секретаря ЦК Федора Кулакова, спустя полтора года - странная автокатастрофа в Белоруссии. Помнишь?

- Ты Машерова имеешь в виду?

- Да. Петр Машеров, кандидат в члены Политбюро, правая рука Мазурова. Большие люди были, а, Володя?

- Этих фамилий в книжке нет.

- Там много чего нет. Многого и многих. В сущности, эта книжонка всего лишь попытка заглянуть в тень. В тень, которая возникла в конце семидесятых и которая накрыла нас всех сейчас. Политический процесс, дорогой мой Володя, имеет колоссальную инерцию, прямо как асфальтовый каток под гору. Особенно когда катится в такой тени, почти в темноте. А тот, кто со стороны, или почти со стороны, заглядывает в эту тень - обычно и попадает под этот каток. Я не хотел бы видеть своего сына в этом качестве.

- Ясно. А мне что посоветуешь?

- Исполнителя ищи. Ни в коем случае не дальше.

А если слишком хлопотно - постарайся прикрыть дело. Спусти на тормозах. Прижмут - уходи. Без работы не останешься - гарантирую.

- Спасибо, подумаю.

- Думай, думай. И порешительнее... думай. Время такое - резкости требует. Или, как всегда, побаиваешься?

Елизаров не ответил. Он окинул взглядом невысокую представительную фигуру своего собеседника, пожал протянутую руку и подумал про себя:

"Конечно, всегда боялся и до сих пор боюсь.

Больше всего я боюсь стать похожим на тебя".

Генерал давно ушел, а Елизаров долго еще сидел за столом, размышляя над советом приятеля.

"Как бы я поступил, попадись мне такое дело году в восьмидесятом? Н-да... Энтузиазма бы не испытал, это точно. Как Васька сказал? Старые грехи".

Полковник взглянул на фотографию, что лежала под стеклом в центре стола. Любительский снимок - не очень резкий, мутноватый. Молодое улыбающееся лицо, танкошлем, сбитый на затылок, солнечный блик от закрепленного на броне трака...

Старший лейтенант внутренних войск Николай Владимирович Елизаров погиб в Карабахе весной восемьдесят девятого года. Где-то там и лежит вместе со своим экипажем...

"Теперь мне даже рисковать нечем. И выиграть я ничего не могу. Точнее, что бы я ни выиграл, ничего меня не устроит. Даже грехи замаливать бесполезно. Есть просто интересы сегодняшнего дня.

Должно быть, так живут на войне - только сегодняшним днем. Сейчас в этой стране многие так живут. И чтобы попасть на войну, нет необходимости ехать в Чечню, в Абхазию или куда-нибудь еще.

Достаточно просто понять, что ты живешь только сегодняшним днем. А в прошлом одни грехи и потери, а на будущее тебе плевать. Хочешь ты этого или нет - вопрос не главный. Об этом даже думать не стоит".

XIX. ГРЯЗНАЯ РАБОТА

"На видном месте за спиной полковника Риваса висел старый плакат с фотографиями его брата, майора Александра Риваса, и нескольких других высокопоставленных сальвадорских офицеров - все они погибли при взрыве подложенной террористами FMLN в вертолет бомбы. Я упомянул, что был другом его погибшего брата. Тень печали промелькнула на лице полковника Риваса, когда он вспомнил о гибели брата в пламени взрыва".

Степанов положил журнал на стол, встал и прошелся по комнате. Бурный летний дождь сплошным потоком заливал окна, и в квартире царил приятный полумрак. Струи воды оплавлялись на стекле причудливыми разводами, и смотреть на эти ежесекундно меняющиеся картины было приятно.

"Значит, его звали Ривас. Александре Ривас... И он был нам абсолютно не нужен. А нужен был Эрнесто Корадо - командир бригады специальных операций GOE. Тогда он уцелел, потому что задержался на совещании на авиабазе в Илопанго. И нам еще на два месяца продлили командировку... И сделали его мы только в ноябре, в дни штурма Сан-Сальвадора.

Все получили по "Красной Звезде", и только я - "Красное Знамя". Мой первый и последний советский орден. "За самоотверженную работу по оказанию помощи братскому народу в национально-освободительной борьбе". Что бы сказал об этом полковник Ривас?"

Степанов снова взял в руки журнал.

"Подумать только! "Солдат фортуны" выходит на русском языке! Московское издание. Журнал "наемников, псов милитаризма", как говорили тогда, в семидесятых и восьмидесятых. Наемник убивает за деньги. Мы были худшими из наемников - мы убивали за маленькие деньги. Теперь принято так считать, да я и сам так считаю. Или все же за идею? Нет, наше поколение уже прохладно относилось к этим идеям, они служили фоном - и только. Оправданием стремления интересно заработать маленькие деньги, всего лишь. Печальная судьба для такой грандиозной идеи. У майора правительственных войск Сальвадора Александре Риваса скорее всего великих идей не было. Просто ему не повезло".

Размышления капитана прервал телефонный звонок.

- Здорово, Миш! - прогудел из трубки густой низкий голос Питона. Отдохнул? От ярких впечатлений?

- Что нужно? - грубо спросил Степанов.

- Мне-то? Да что с тебя возьмешь? На охоту вот пригласить хотел.

- Ну давай, приглашай.

- Пятнадцатая Парковая, дом... , квартира... Он там безвылазно сидит вторые сутки.

- Один?

- Этого не знаю. Еще день подождешь - скажу.

- Серьезный?

- Да, Миш, да! Молодой, но шустрый. Кличут "Новичок". По жизни - один на льдине.

- Вооружен?

- Да наверняка огонек есть, наверняка.

- Спасибо.

- Не на чем. Я свое слово сказал, теперь дело за тобой.

- Помню.

- Это хорошо. Приберешь плашкета - звякни.

Очень буду ждать.

- Ну жди, жди... - пробормотал Степанов и повесил трубку.

К дому, где, по словам Питона, обитал киллер, капитан подъехал затемно - в начале одиннадцатого часа. Пятиэтажка старой, "сталинской", постройки находилась напротив трамвайного депо, за которым начинался довольно глухой лесной массив - Измайловский парк. Степанов обошел вокруг здания, внимательно изучая обстановку, определился с квартирой - второй подъезд, второй этаж. На первом этаже расположилась аптека, жилая зона начиналась со второго. Капитан припарковал "шестерку" у подъезда, поднялся на площадку. Нужная дверь была снабжена глазком, и Степанов отвернул на пару оборотов единственную тусклую лампочку на площадке, прихватив горячее стекло носовым платком.