Наталья Калинина - Тонкая нить предназначения Страница 27

Папа отнес ее на руках на место пикника и уложил на покрывало, мама обтерла ее бледное потное лицо ладонью, смоченной в холодной воде. Олесе уже не было так плохо, как сразу после того, как она очнулась на поляне, но тело сковывала слабость, а голову наполнял ватный туман. Сквозь дремоту она еще успела услышать тихий разговор родителей. Мама тревожилась, что при падении дочь ударилась головой и получила сотрясение – отсюда и потеря сознания, и тошнота.

– Или молоко им на завтрак дали несвежее, – выдвинул свою версию папа. – Может, отвезти ее в больницу?

– Не надо меня в больницу, – пробормотала девочка, прежде чем погрузиться в сон. О том, что на завтрак им давали не молоко, а чай, она не стала говорить.

Может, это странное происшествие и осталось бы для нее то ли сном, то ли видением, если бы не оставшийся на ладони шрам в виде скобки. И если бы все показанное на «экране» со временем не стало исполняться, подтверждая то, что в тот день она открыла дверь, за которой увидела своеобразный «трейлер» своей жизни. Исполнился и тот кадр, когда она, одетая в персиковое платье, радостно махала полученным аттестатом родителям и брату. Настал и тот черный день, когда, вскоре после ее выпускного, хоронили сгоревшую в считаные месяцы от рака маму. Сбылось и то, что сердце папы не выдержало беды и он меньше чем через полгода ушел вслед за любимой женой, оставив повзрослевших детей одних барахтаться в океане самостоятельной жизни. Ее собственное здоровье с годами, как в предсказании, стало ухудшаться, и Ярослав принял на себя все заботы о ней, отказавшись от развлечений, свойственных молодому человеку его возраста, бросив престижный экономический вуз за год до выпуска и сведя на нет личную жизнь, оставив себе лишь единственную страсть – фотографию. И даже то, что они приняли решение продать одну из двух принадлежащих им квартир, чтобы часть денег потратить не на лечение Олеси, а лишь временное облегчение, а часть – на жизнь, тоже исполнилось. Олеся никому не собиралась рассказывать о том случае на поляне, но однажды, в особо тяжелый вечер, когда папу увезли в больницу с сердечным приступом, а они с Ярославом, разбитые, потерянные, несчастные, обреченные на новую потерю, остались вдвоем, Олеся рассказала о предсказании брату. Он тогда раскричался, негодуя и отрицая, но утром, когда из больницы пришла печальная весть, вынужден был поверить.

Ее двадцать седьмой день рождения, по пророчеству – последний, они отметили по-особенному – в ресторане, хотя до этого все подобные праздники проводили дома за домашним ужином. Оба понимали, что это должен быть особый день, и отметили его в шальной браваде, весело, с шампанским и танцами. Официант, обслуживавший столик, помнится, принял их за влюбленную пару и пожелал долгой совместной жизни. Они лишь переглянулись и громко рассмеялись – не столько ошибочному предположению, сколько в ответ на пожелания долгой жизни. Наутро Ярослав бы мрачен, как никогда, Олеся же не чувствовала ни капли сожаления, что вышла на финальную прямую своего пути.

Только одна мысль терзала ее все эти годы: а что, если она тогда ошиблась и открыла не ту дверь? И что могло скрываться за второй? Вдруг иная судьба? Что, если бы она сделала другой выбор, ее жизнь сложилась бы иначе? Были бы, к примеру, живы родители, Ярослав окончил университет и женился на девушке, с которой встречался на начальных курсах? А ей самой, может, было бы отведено куда больше лет? Эта мысль не давала ей покоя уже много лет, неразрешенный вопрос трансформировался в преследующие по ночам сновидения, которые каждый раз обрывались в тот момент, когда Олеся прикасалась к дверной ручке, вновь обжигалась и просыпалась. После пробуждения оставалось чувство разочарования и острое, как боль, понимание, что ей во что бы то ни стало нужно открыть эту дверь. Но она уже однажды попробовала найти ту поляну с избушкой предсказательницы. И ничего хорошего из этого не вышло…

VIII

Желание посетить пугающую ее усадьбу возникло внезапно и так остро, как неожиданный приступ аппендицита. Марина еле дождалась утра и, едва Алексей открыл глаза, заявила ему о своих планах. Парень не столько удивился, сколько обрадовался: эта усадьба тоже не давала ему покоя, но интересы у них, увы, были разными. Его был «общественным» – восстановить историю старого поместья, предать ее огласке и тем самым привлечь внимание к умирающему историческому памятнику. Ее же интерес носил личный характер: Марина все больше и больше чувствовала связь с этим местом, оно ее, несмотря на страхи, будто звало. И все же, хоть Марина и не могла отделаться от мысли, что усадьба ее манит, как свет костра – мотылька, готовя смертельную ловушку, она решила сходить туда еще раз в компании Алексея, с которым ей будет не так страшно. А потом уедет. Не дожидаясь окончания отпуска. Даже если Алексей будет против и ей придется возвращаться в Москву одной.

После того как Алексей предположил, что она когда-то уже была в этих местах, Марина позвонила маме и спросила, не отправляла ли она ее когда-нибудь в санаторий. Мама надолго замолчала, то ли перебирая в памяти давние события, то ли взвешивая, что стоит рассказать, а что – нет. Марина ее не торопила, ждала.

– А зачем тебе? – спросила мама после паузы.

– Мне кажется, что мы сейчас находимся в этих местах. Мне здесь все кажется знакомым, – честно призналась девушка.

– Но с тобой все в порядке? – почему-то обеспокоилась мама, и этот вопрос, произнесенный встревоженным голосом, вызвал волну холодка по спине.

– Да. Со мной все в порядке. Почему ты спрашиваешь?

– Ну… Тебе, насколько я знаю, такой вид отдыха не особо нравится.

– И ты права, мам, – натянуто рассмеялась Марина. – Не думаю, что выдержу здесь всю неделю. Но со мной все в порядке, не волнуйся.

– Вы там только с Лешей не ссорьтесь. Даже если тебе не нравится… – Мама, как всегда, боялась, что они рассорятся навсегда.

– Так что там с санаторием? – вернула в нужное русло разговор Марина, потому что мама может долго рассуждать о женском терпении и покорности во имя сохранения отношений и мира в семье. Алексей ей нравился, она мечтала увидеть свою дочь замужем за ним, но, зная капризный характер той и вспыльчивость парня, беспокоилась, не разойдутся ли они незадолго до свадьбы.

– Что с санаторием? – вздохнула мама и рассказала вот что.

Наступил непростой 1998 год. До «черного» вторника, съевшего сбережения населения и отправившего многие судьбы в пропасть, оставалось почти три месяца, но черный вторник уже наступил в семье Марины. Девочке тогда едва исполнилось шесть лет, и она плохо помнила те события. Впрочем, в семейные трудности родители ее тоже не посвящали по причине слишком малого возраста. В тот «черный» для семьи Марины день стало известно, что фирма, в которой работали оба родители, обанкротилась. Ее директор сбежал за границу, обнулив счета и прихватив с собой не выплаченную за последние два месяца зарплату. До этого семья несколько месяцев жила на бабушкину пенсию, надеясь, что дела у компании придут в порядок и все задолженности по зарплате вот-вот погасят. Не погасили, напротив, теперь и спрашивать оказалось не с кого. Работу искали ежедневно, не брезгуя и малоквалифицированной, но, увы, безуспешно. И вот в тот день, когда на всех остались последние двадцать рублей, а до бабушкиной пенсии – больше недели, маме Марины неожиданно поступило предложение о работе. Одна знакомая замолвила за нее словечко, и женщину готовы были принять посудомойкой в санаторий на все лето. «Маринку с собой заберу! При мне будет, на воздухе и на здоровом питании», – решила на семейном совете мама, инженер по образованию, но тогда обрадовавшаяся возможности три месяца проработать простой посудомойкой так сильно, словно ее назначили на директорскую должность. Папа согласился, и через три дня Марина с мамой уехали в поселок Дарьино. Приехали они за неделю до первого заезда, и маму, как и весь будущий рабочий персонал, включили в активную работу по подготовке санатория к смене. Им отвели комнату в одном из домиков, которую они делили с тетей Леной – молодой бессемейной женщиной, работавшей поваром в одной из столичных школ. Смены мамы и тети Лены не совпадали, и, когда мама оказывалась занята, за Мариной следила тетя Лена. Позже именно тетя Лена смогла договориться с руководством санатория, чтобы девочку приняли в одну из групп, и с тех пор Марина была под присмотром воспитателей. А когда выдавалось свободное время, мама забирала дочь и вела купаться или откармливала у себя в комнате раздобытыми на кухне пирожками, булочками и коржиками. «Ест, ест, а все не в коня корм», – жаловалась мама тете Лене. Но та лишь смеялась и говорила, что потом, когда подрастет, Марина скорее скажет «спасибо» за острые коленки, чем за пухлые щеки.