Энн Перри - Чужое лицо Страница 27

Гостье отвели спальню в западном крыле особняка, неподалеку от апартаментов Калландры. Леди Калландра и ее старшие братья выросли в этом доме. Она покинула Шелбурн-Холл тридцать лет назад, выйдя замуж, но все же часто бывала здесь, да и овдовев, то и дело навещала родные места.

Комната Эстер досталась просторная, хотя и немного мрачная: одна стена была целиком закрыта гобеленом, три другие оклеены серо-зелеными обоями. Единственным ярким пятном была картина в резной позолоченной раме, изображавшая двух собак. Окна выходили на запад; меж кронами огромных буков закаты должны были смотреться особенно красиво. За фруктовым садом был виден обширный парк.

В большом бело-голубом китайском кувшине гостью уже ждала горячая вода. Здесь же были тазик и свежие полотенца. Не тратя зря времени, Эстер сбросила пыльную одежду и, вымыв лицо и шею, поставила тазик на пол, после чего с наслаждением погрузила в воду уставшие ноги.

Эстер была на верху блаженства, когда в дверь постучали.

— Кто там? — спросила она с тревогой, поскольку была неодета. Поскольку воду и полотенца уже принесли, то вряд ли за дверью стояла служанка.

— Калландра, — последовал ответ.

— О… — Калландру Дэвьет смутить чем-либо было трудно. — Войдите.

Калландра открыла дверь и с улыбкой застыла на пороге.

— Моя дорогая Эстер! Как я рада тебя видеть! Такое впечатление, что ты совсем не изменилась — во всяком случае внешне.

Она прикрыла за собой дверь и, пройдя в спальню, опустилась на один из стульев. Калландру никак нельзя было назвать красавицей: слишком широка в бедрах, нос — длинноват, а глаза — разного оттенка. Но лицо у нее было умное, насмешливое, волевое. Эстер очень нравилась ее старшая подруга, при одном взгляде на которую она испытывала прилив бодрости.

— Вполне возможно. — Эстер пошевелила пальцами ног в остывшей воде. Ощущение было изумительное. — Хотя за это время многое произошло, да и обстоятельства мои изменились.

— Ты мне об этом писала. Я искренне сожалею о твоих родителях.

— Спасибо, — проговорила Эстер с вымученной улыбкой.

Эстер предпочла бы обойти эту тему — боль была еще слишком остра. Имогена прислала письмо, где вкратце, не вдаваясь в подробности, сообщила о смерти отца. Его нашли в собственном доме застреленным из собственного дуэльного пистолета. Это вполне мог быть несчастный случай, кроме того, отец мог застать врасплох забравшегося в дом грабителя. Последняя версия, впрочем, не получила должных обоснований. Полиция предполагала, что отец стрелял в себя сам, но из уважения к родственникам не настаивала на том, что выстрел был предумышленным. Самоубийство считалось не только преступлением, но и тяжким грехом. Самоубийц хоронили за церковной оградой, а на семьи их ложилась несмываемая печать позора.

Поскольку следов грабителя так и не обнаружили, следствие зашло в тупик, а потом и вовсе было прекращено. Спустя пару недель Эстер получила еще одно письмо. У матери не выдержало сердце — и она тоже скончалась.

Калландра мельком взглянула на нее и, мгновенно поняв чувства Эстер, сочла за лучшее сменить тему.

— И что ты теперь собираешься делать? Только ради бога не вздумай выходить замуж!

Эстер была несколько озадачена таким неординарным советом, но ответила со всей прямотой:

— У меня просто нет такой возможности. Мне под тридцать, рост — что уж там говорить — высоковат, и у меня нет ни денег, ни связей. Найдись мужчина, желающий вступить со мной в брак, я могла бы заподозрить его в ложных побуждениях и отсутствии здравого смысла.

— Мужчины с подобными изъянами — не редкость, — улыбаясь, ответила Калландра. — Из твоих писем следует, что по крайней мере армия ими изобилует.

У Эстер слегка вытянулось лицо.

— Туше! — признала она. — Но как бы то ни было, каждый мужчина прежде всего печется о собственных интересах.

Ей вспомнился вдруг один военный хирург из госпиталя. Она вновь увидела его усталое лицо, внезапно озарявшееся улыбкой, его руки, поистине творившие чудеса. Ужасным утром во время осады они вышли вместе на редан. От запаха пороха и мертвечины пробирал озноб. Эстер до сих пор помнила, как болезненно сжалось у нее сердце, когда он впервые упомянул в разговоре о своей жене…

— Я должна быть либо очень красивой, либо очаровательно беспомощной, чтобы они начали толпиться у моей двери. Мне же не свойственно ни то, ни другое.

Калландра всмотрелась в ее лицо.

— Да ты никак себя жалеешь?

Эстер почувствовала, что щеки ее предательски зарделись.

— Научись с этим бороться, — молвила Калландра, устраиваясь поудобнее на стуле. Голос ее был мягок, в нем не слышалось ни нотки упрека. — Слишком много женщин всю жизнь оплакивают свою долю, потому что лишены чего-то, по общему мнению, стоящего. Почти все замужние дамы будут тебе рассказывать, как они счастливы в браке, и ты, конечно, невольно станешь им завидовать. Так вот, все это чепуха! Счастье зависит не столько от внешних обстоятельств, сколько от твоего собственного взгляда на жизнь.

Эстер нахмурилась, еще не зная, как отнестись к словам Калландры. А та уже выказывала признаки нетерпения: чуть подалась вперед и сдвинула брови.

— Эстер, милая моя девочка, ты что же, думаешь, что если женщина улыбается, то она счастлива? Ни один человек в здравом уме не захочет, чтобы его считали неудачником, и простейший путь избежать этого — скрывать свои горести под маской самодовольства. Прежде чем жалеть себя, приглядись к окружающим и поразмысли, с кем бы ты хотела поменяться местами и, главное, стоит ли ради этого идти против собственной природы.

Эстер молча обдумывала небольшую речь Калландры. Она машинально вынула ноги из тазика и начала вытирать их полотенцем.

Калландра встала.

— Ты будешь пить с нами чай в гостиной? Надеюсь, за время разлуки аппетит ты не утратила. Тогда продолжим наш разговор позже, а заодно прикинем, на каком поприще ты могла бы применить свои таланты. Скоро всюду начнутся перемены, и не хотелось бы, чтобы твой опыт и энергия пропали зря.

— Спасибо. — Эстер ощутила внезапное облегчение. Ноги были чистыми и свежими; аппетит разыгрался не на шутку; будущее постепенно выплывало из тумана неопределенности. — Конечно, буду.

Калландра взглянула на прическу Эстер.

— Я пришлю тебе свою горничную Эффи. Пусть мой внешний вид тебя не обманывает, у нее золотые руки.

С этими словами она вышла из комнаты и двинулась по коридору, напевая что-то вполголоса. В ушах Эстер еще долго звучало ее глубокое контральто.

К чаепитию собрались одни дамы. Розамонд явилась из будуара — дамской комнаты, где она писала письма. Угощала леди Фабия, хотя, конечно, присутствовала и служанка, подававшая чашки, бутерброды с огурцом, а чуть позже — сдобные лепешки.

Разговор велся светский и, стало быть, почти бессмысленный. Говорили о модах, о том, какие оттенки будут носить в этом сезоне, обсуждали уровень талии, количество кружев и размер пуговиц. Гадали, больше или меньше станут шляпки, позволительно ли людям с хорошим вкусом носить зеленое. Сошлись на том, что самое главное — цвет лица.

Какое, вы сказали, мыло способствует сохранению свежего румянца? А пилюли доктора такого-то в самом деле помогают при женских хворях? Миссис Уэллингс утверждает, что они творят чудеса! Но миссис Уэллингс, знаете ли, склонна к преувеличениям.

Временами Эстер встречалась взглядом с Калландрой и тут же отводила глаза, чтобы — боже упаси! — не захихикать. Не хватало еще оскорбить своим поведением хозяйку. В свете такое не прощается.

Обед проходил в совершенно иной обстановке. Присланная Калландрой Эффи оказалась приятной деревенской девушкой с облаком вьющихся каштановых волос и болтливым острым язычком. В комнату она впорхнула всего на пять минут, но ей и этого было достаточно, чтобы привести в порядок наряд гостьи. У Эстер даже дух захватило при виде того, с каким проворством служанка управлялась с ее платьем (там взобьет, тут подколет), не забывая при этом тараторить без умолку. Оказывается, недавно в усадьбу явились двое полицейских — в связи с убийством в Лондоне бедняжки майора. Один — мрачный такой мужчина, лицо — смуглое, а уж вел себя так важно, что только детей им пугать. Он говорил с хозяйкой, а потом его пригласили пить чай в гостиную, будто джентльмена.

А второй, наоборот, такой душка, страсть какой изящный! Сын священника — и, подумать только, работает в полиции! А ведь мог подобрать себе куда более приличное занятие: например, учить детей из хороших семей или что другое!

— Хотя, сдается мне, — она схватила гребень и критически оглядела прическу Эстер, — самые приятные люди иногда поступают очень странно. Кстати, кухарка была от него без ума. О боже! — Ее взгляд упал на затылок гостьи. — Вам так совсем не идет, мэм, если мне будет позволено заметить. — И Эффи принялась расчесывать, укладывать прядки, вонзать шпильки. — Ну вот, другое дело! У вас хорошие волосы, только им уход нужен. Вы уж простите, мэм, но горничная ваша ни на что не годится — так ей и передайте. Теперь, надеюсь, вы довольны?