Heлe Нойхаус - Кто посеял ветер Страница 27

Ночная тьма постепенно превращалась в серую, туманную мглу дня. Метеорологический прогноз обещал дождливую погоду. Свернув перед Рабенхофом влево, Боденштайн заметил в окнах дома Людвига свет. Странно. Почему Людвиг не позвонил ему и не сказал, что он не ходил в лес? Будем надеяться, ничего не случилось. Он припарковался во дворе, вылез из автомобиля и пошел к дому. Входная дверь была приотворена. Боденштайн постучал. Ответа не было. Он вошел в прихожую.

— Людвиг! Ты здесь? Я захватил с собой завтрак!

Тишина. Вчера вечером его друг выглядел не лучшим образом. Неприятности с детьми, конфликт с Янисом, вся эта катавасия с парком ветрогенераторов оказались для него слишком тяжелым бременем. Но даже если что-то произошло с Людвигом, должен был подать голос Телль! Генрих фон Боденштайн окинул взглядом гостиную. На столе стояли два бокала с остатками коньяка. Не принимал ли он вчера гостей?

— Людвиг!

Боденштайн заглянул в спальню. Постель была разобрана, но пуста. Людвига не было ни в ванной, ни в кухне. Наконец он зашел в столовую. Оружейный шкаф был открыт, трехстволка[15] и «маузер» отсутствовали. Значит, Хиртрайтер до сих пор был в лесу! В «Кроне» они выпили по паре бокалов пива и паре стопок шнапса. Возможно, Людвиг просто забыл запереть дверь. Генрих фон Боденштайн вышел из дома, пересек двор и заглянул через маленькое окошко в гараж. Там стоял старый «Мерседес» Людвига, и, стало быть, он никуда не уезжал вместе с собакой. Граф в нерешительности стоял посреди двора под большим каштаном, не зная, что делать.

В кронах деревьев щебетали птицы. Сумерки постепенно рассеивались. Его внимание привлекло какое-то движение в саду, располагавшемся за домом и амбаром. В тусклом утреннем свете он различил красноватое пятно. Лиса! Он хлопнул в ладоши. Зверь поднял голову, несколько секунд смотрел на него, а затем с быстротой молнии скрылся среди кустов и деревьев. Боденштайну было достаточно мимолетного взгляда, чтобы понять, что он спугнул хищника, поедавшего добычу. Генрих старался отогнать от себя дурные предчувствия. Луг с большим прудом, который Людвиг называл садом, тянулся до самой опушки леса. Боденштайн прошел через дверцу низкой ограды и двинулся мимо запущенного после смерти Эльфи огорода и шпалер для выращивания роз. Справа находился пруд, настоящее маленькое озеро в обрамлении плакучих ив. На его гладкой, зеркальной поверхности отражалось пасмурное утреннее небо. Достигнув того места, где увидел лису, Боденштайн остановился. В трех метрах от него, прислонившись спиной к узловатому стволу вишневого дерева, между зарослями черемши и ясменника, сидел его друг и смотрел на пруд. Его седые мокрые волосы рассыпались по плечам.

— Людвиг! — крикнул Боденштайн, испытав огромное облегчение. — Ты, оказывается, здесь! Я уже начал волноваться…

Слова застряли у него в горле. На мгновение сердце замерло у него в груди. Ему стало плохо.

— Боже правый, — едва вымолвил он с выражением ужаса на лице и упал на колени.

На смену дождливой ночи пришло серое майское утро, насыщенное сочными зелеными красками, туманное и сырое. Шлепая по лужам грязными резиновыми сапогами, Пия думала о Мирьям. Ей не хотелось оставлять ее одну в Биркенхофе. Подруга пребывала не в лучшем состоянии, хотя выпитые вчера вечером полторы бутылки «Сент-Николя-де-Бургей»[16]помогли ей, в той или иной степени, обрести душевное равновесие. Как только мог Хеннинг поступить с ней подобным образом? Пию душила ярость. Все попытки дозвониться до него, как по мобильному, так и по стационарному телефону, потерпели неудачу. На протяжении полугода он делал все, чтобы Мирьям простила ему его любовную интрижку, имевшую самые серьезные последствия, и пару недель назад, казалось, отношения между ними наладились. И вот достаточно было одного звонка от этой Лоблих, чтобы все пошло прахом. Непостижимо!

— Не переживай ты так за Мирьям, — сказал Кристоф, когда они вместе вышли во двор. Пия нахмурилась.

— Меня просто зло берет, что я постоянно оказываюсь втянутой в проблемы других людей. Но Мирьям как-никак моя подруга.

— Хорошо, что ты ее выслушала и поговорила с ней.

Ничего хорошего. Ей совсем не нравилось часами беседовать о бывшем муже, в то время как рядом находился Кристоф. Будь она на его месте, ее такая ситуация наверняка не вдохновляла бы.

— И тебе тоже приходится выслушивать все это, — сказала она наконец. — Мне тебя жалко.

— Так ты беспокоишься обо мне? — Кристоф рассмеялся. Он подошел к ней, привлек ее к себе, поцеловал. — Ну да, некоторую ревность я испытывал. Но ты можешь компенсировать это.

— В самом деле? — Пия улыбнулась. — Скажи, каким образом, я на все согласна.

— Я сегодня ужинаю со своими коллегами из Берлина и Вупперталя, и мне хочется, чтобы ты тоже приняла участие.

— По всей видимости, не получится, — сказала она с сожалением. — Сегодня вечером состоится собрание общественности в Эльхальтене, и я должна на нем присутствовать. Мы сможем поговорить там с одним типом, которого взял на прицел мой шеф.

— Понятно. Работа прежде всего. — Кристоф отпустил ее, разомкнув объятия.

Проклятье. Перед отпуском между ними возникла небольшая размолвка. Два выходных подряд Пия занималась на курсах, а в следующие выходные не смогла пойти с ним на деловой ужин, и он, как нарочно, пригласил ветеринарного врача Инку Хансен, которую она не выносила.

— Я попрошу поехать туда своих коллег, — сказала она, решив не усугублять ситуацию. — И тогда смогу пойти с тобой на ужин. Обещаю.

— Очень хорошо. В таком случае в семь, в моем офисе. Я зарезервирую столик в «Лодже» на половину восьмого.

— Замечательно. Я очень рада.

Кристоф улыбнулся, и у нее отлегло от сердца. В отпуске она дала себе слово не повторять ошибку Хеннинга, работа которого в конечном счете разрушила их брак. Кристоф имел для нее слишком большое значение.

Пия поцеловала его на прощание и проводила взглядом, наблюдая за тем, как он садится в свой автомобиль, разворачивается и выезжает на улицу. Едва она отвела лошадей в загон, как зазвонил ее мобильный. Кирххоф бросила взгляд на дисплей. Боденштайн.

— Пия! — В его голосе явственно слышалось волнение. — Мне нужно, чтобы ты приехала… срочно… Эльхальтен… Рабенхоф.

Связь была отвратительная, но то, что она услышала, вселило в нее страх.

— …мой отец… нашел… застрелен.

Пия ощутила, как у нее встают дыбом волосы на затылке.

— Я тебя плохо слышу! — кричала она в трубку. Но разговор уже прервался.

Спустя несколько минут Пия с нетерпением барабанила пальцами по рулю, ожидая, когда один из этих эгоистов и идиотов позволит ей вписаться в бесконечный ряд автомобилей, двигавшийся из Унтерлидербаха и Цайлсхайма в направлении шоссе А66. Она уже подумала, не поставить ли на крышу мигалку, лежавшую за пассажирским сиденьем, но в этот момент один из водителей сжалился над ней, сбавил скорость и звуковым сигналом, сопровождавшимся энергичным взмахом руки, пригласил ее занять место перед ним. Поторопись, глупая корова, прочитала она на его искаженном нервной гримасой лице, и поэтому отказала ему в благодарности. Через пятьдесят метров большинство автомобилей исчезли, свернув на автобан в направлении Франкфурта. Пия прибавила скорость. Тщетно пыталась она дозвониться сначала до Боденштайна, потом до бывшего супруга.

— Черт бы тебя подрал, Хеннинг, — раздраженно бормотала Пия.

Рекламируя свою новую книгу, он мог бы путешествовать в вагонах первого класса или летать самолетами в бизнес-классе, но предпочитал разъезжать по Германии на собственном автомобиле. Долгие переезды по автобанам давали ему возможность поразмыслить. Кроме того, он ни от кого не зависел и был предоставлен самому себе. Толпы людей на железнодорожных вокзалах и в аэропортах представляли для него сущий кошмар, и он погружался в него только тогда, когда ему приходилось выезжать за границу и избежать этого было нельзя. По институту ходил слух, будто он боится летать на самолете, но ему было безразлично, что говорят у него за спиной. Он был вынужден мириться с этим, как был вынужден мириться с подхалимами, завистниками и интриганами. Являясь директором Немецкого климатологического института, он пользовался очень большим влиянием, но был объектом ненависти со стороны тех, кто питал сомнения в отношении правильности климатологической политики, представляемой им.

Дирк Айзенхут завел двигатель своего «Вольво» ХС90. Первым пунктом его рекламного тура был Гамбург. Днем он должен был подписывать книги в «Европа-Центрум» на Юнгфернштиг, вечером — прочитать лекцию. Двигаясь в сторону шоссе А10, Дирк ввел адрес в навигационную систему. 184 километра, время прибытия 11.43, и никаких пробок. Его мысли вновь вернулись к Беттине и вечеру 31 декабря. В силу высокого положения владельца сгоревшего дома в Потсдаме расследование обстоятельств пожара было проведено самым тщательным образом — по распоряжению высшей судебной инстанции, — ибо в его адрес постоянно поступали угрозы и оскорбления, по почте и в Интернете, зачастую анонимные. Предполагалось даже, что это был умышленный поджог. Его спрашивали, имел ли он врагов. Разумеется, имел, и немало. Для многочисленных членов фракции климатологических скептиков во всем мире он, профессор Дирк Айзенхут, являл собой воплощение всех зол, был лжецом, человеком, наживающимся на климатологических страшилках, которые якобы распространял его институт. Он имел врагов даже среди своих коллег. Ему завидовали из-за его успехов. Его связи и влияние распространялись на высшие круги руководства ООН, а члены федерального правительства ели у него с руки, поскольку выдаваемые им прогнозы на протяжении многих лет ложились в основу климатологической политики.