Аркадий Адамов - Стая Страница 27

Карцев усмехнулся.

— Это чисто милицейский прием, брать человека на пушку.

— Просто ты нас не знаешь,— покачал головой Виктор.— И жаль, что ты мне не веришь. Я тебе честно сказал, почему пошел работать в милицию. Иначе я бы писал свою диссертацию.

— И спокойнее и доходнее,— иронически заметил Карцев.

Он был смущен и пытался скрыть это.

— Да, конечно,— просто согласился Виктор и вдруг спросил: —Скажи, а тебе никогда не хотелось кому-нибудь помочь?

Карцев удивленно посмотрел на него. В голове пронеслась неожиданная мысль: «Неужели он знает Раечку?»

— Представьте, нет,— резко ответил он.

— Что ж, может быть, ты еще встретишь человека, которому захочешь помочь,—сказал Виктор.

— А вы, значит, уже встретили такого человека? — в голосе Карцева все еще звучала ирония.

Но Виктор подметил в его тоне и что-то новое, какую-то задумчивость, словно Карцев, ведя разговор, одновременно размышлял про себя о чем-то.

— Я таких людей не встречаю,— ответил Виктор.—

Я их ищу.

— Очень благородно.

— Пожалуй. Хотя это и громкое слово. А ты, кажется, не любитель таких слов?

— Их слишком часто употребляют.

— Вот именно.

Карцев не выдержал и засмеялся.

— А знаете, вы, кажется, неплохой человек. И я все время забываю, что вы из милиции.

— А как насчет милицейских приемов? — улыбнулся Виктор.— Чтобы брать на пушку?

— Ну, это вам не удастся. Тут надо, чтобы человек сам... Понимаете?

— Совершенно верно. Что ж, я подожду. Мне кажется, что ты захочешь бороться. За себя и, может быть, за кого-нибудь еще.

«Опять,— подумал Карцев.— Неужели он все-таки ее знает?»

— Может быть,— неопределенно ответил он.

— Ну вот что, Толя,— сказал Виктор.— А теперь я хочу об одной вещи тебе сказать и об одной попросить. Я убежден, что тебя исключили неправильно. Это ошибка. В этом убедятся и ребята. Уверен. Они крепко задумались. Наверное, придут к тебе. Веди себя правильно. Не пори чушь. Помоги им. Борись, черт возьми! Словом, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Понимаю,— коротко ответил Карцев.

— А просьба такая. Запиши мой телефон. Так, на всякий случай. Ладно? Может быть, я тебе пригожусь... в среду.

— Пожалуйста.

Карцев сказал это как можно равнодушнее.

На обратном пути Виктор думал о том, что разговор состоялся хороший и Карцев в общем парень неплохой, хотя он пока ничего не рассказал и ничем ему, Виктору, не помог. Задача по-прежнему остается нерешенной, и он тут ни на шаг не продвинулся вперед. И не продвинется, если только завтра, в среду — его, кажется, не на шутку взволновала почему-то эта среда! — Карцев не позвонит ему. А если он сам ему завтра позвонит?

Виктор чувствовал: Карцев сейчас именно то звено, за которое надо и можно ухватиться. Он чувствовал каждой клеточкой своего возбужденного мозга: надвигаются какие-то события, решающие события. И Карцев должен ему помочь. Должен, черт побери!

Когда Толя вернулся домой, уже стемнело. Мать накрывала на стол: ждала к обеду отца. Увидев сына, Марина Васильевна обрадованно сказала:

— Ну вот. Наконец-то все вместе сядем за стол. Иди, мой руки.

И с привычной тревогой оглядела его. Как ни странно, но сын выглядел спокойным, почти веселым. На всякий случай она спросила:

— Ты вечером опять уходишь?

Вопрос прозвучал робко, в нем было столько скрытой тревоги, что Карцев невольно улыбнулся, успокаивающе, чуть ли не нежно. «Ведь она все время волнуется».

— Никуда я не ухожу.— Он беспечно пожал плечами.— Почему это я должен обязательно уходить?

И отправился мыть руки.

Вскоре пришел отец, как всегда в последнее время, озабоченный и хмурый. Молча разделся и, потирая озябшие руки, по привычке сутулясь, направился к своему письменному столу, потом, спохватившись, принес из передней набитый бумагами портфель.

— Володя, не усаживайся! — крикнула ему из кухни Марина Васильевна.— Обедать.

За столом разговор вначале не клеился.

— Люди скоро ужинать будут, а мы только обедаем,— нарушила молчание Марина Васильевна.— А перед сном опять есть попросите. Не дам, имейте в виду.

Она говорила с напускной строгостью, внутренне радуясь, что наконец-то все сидят вместе за столом, все будут вместе и потом, весь вечер.

Отец рассеянно кивнул головой.

— Да, придется закусить,— сказал он.

— Сначала придется пообедать,— заметил Толя.

Все невольно рассмеялись. И сразу за столом стало

по-семейному уютно.

— Ты своими холодильными машинами даже нас замораживаешь,— сказала Марина Васильевна мужу.— Можешь ты о них забыть хоть на время?

— Да, да, конечно. Ну их к черту! — Владимир Семенович распрямился, улыбкой сгоняя с лица озабоченность, потом повернулся к сыну.— Итак, какие новости у молодежи?

— В райком вызывали,— сообщил Толя.

— Та-ак. Хорошо,— бодро откликнулся Владимир Семенович и вдруг удивленно посмотрел на сына.— В райком?..

И Марина Васильевна с тревогой переспросила:

— Ты говоришь, в райком?

В этот момент в передней зазвенел звонок.

— Сергей Иванович,—поспешно сказал отец, поднимаясь.— Встретил его сейчас в подъезде и попросил занести справочник.

Дом был ведомственный, и кругом жили сослуживцы.

Но через минуту из передней донесся раскатистый чужой голос:

— Сынок дома?

И растерянный голос отца:

— Дома... А в чем, собственно, дело?

— Сейчас узнаете в чем дело.

Толя выбежал в переднюю. За ним уже спешила Марина Васильевна.

В дверях они увидели массивную фигуру в милицейской форме. Медно-красное от ветра лицо вошедшего, хмурое и твердое, с воинственными усами, ничего хорошего не предвещало.

— Ваш участковый уполномоченный,— все так же раскатисто отрекомендовался вошедший.— Капитан милиции Федченко.— И в свою очередь, осведомился: — Гражданин Карцев?

— Да, это я...

Федченко перевел взгляд на Марину Васильевну.

— Гражданка Карцева, если не ошибаюсь?

— Да. Но в чем дело, боже мой?

— А это, выходит дело, сынок? — не отвечая ей, произнес Федченко, повернувшись к Толе.—Карцев Анатолий?'

— Вас, кажется, спрашивают, в чем дело? — с вызовом спросил тот.

— Вот ты-то мне, милый человек, и нужен,усмехнулся Федченко.— Для беседы.

Он все еще стоял в дверях, заполняя собой чуть ли не всю маленькую переднюю.

— Ну, если вам надо побеседовать с сыном — через силу произнес Владимир Семенович.— Пожалуйста, проходите...— И он неуверенно указал на дверь комнаты.— Я только не понимаю...

— Поймете, гражданин. Скоро все поймете,— мрачно проговорил Федченко.— Знакомая история. Сначала, значит, распускаете, а потом не понимаете.

— Позвольте,— вспыхнул Владимир Семенович.— На каком основании... эти намеки?

— Вы можете объяснить,— звенящим от волнения голосом произнесла Марина Васильевна,— что все это означает?

Федченко усмехнулся.

— Сперва он мне все объяснит. И не тут. Хотел было милиционера за ним послать.— Он кивнул на Толю.— А потом думаю: дай-ка обстановочку проверю. Родите-лев повидаю и тому подобное.— И, обращаясь к юноше, сурово добавил: —А ты собирайся на беседу пока что.

— То есть как это «пока что»? — взволнованно спросила Марина Васильевна, прижимая руки к груди.— И почему... Почему не здесь вам побеседовать?

— Обстановочка не та, гражданка. И попрошу спокойствия. Вот так.

— Я не могу спокойно!.. Я не могу, когда так, вдруг... на ночь глядя...

Голос ее дрожал все сильнее.

Владимир Семенович нервно провел ладонью по редким волосам и растерянно произнес:

— Я тоже полагаю...

Но тут вмешался Толя. До этого он все время молчал. Сначала он попросту испугался этого мундира, этого уверенного, грозного тона. В голове замелькали смятенные обрывки мыслей: «Арестовать пришел?.. Но за что?.. Панов сказал ведь... Узнали про все?.. Только что узнали?.. Но что же они узнали?.. Мама сейчас расплачется...» Его охватило одно желание: лишь бы этот человек ушел, любой ценой ушел, поскорее ушел из их дома. Мама не должна при нем плакать. А там — будь что будет.

Толя сорвал с вешалки пальто.

— Идемте,— резко бросил он Федченко и, обращаясь к матери, добавил мягко, почти просительно: — Мама, успокойся. Это... это недоразумение.

Последние слова беспомощно повисли в воздухе. Но Толя так порывисто и решительно распахнул дверь, так стремительно выскочил на лестничную площадку, что Федченко, видимо, решив, что парень может и убежать, торопливо последовал за ним, пробормотав:

— Ну, ну, ты потише, милый человек.

Но Карцев, боясь, что он задержится, что еще что-нибудь скажет, устремился вниз по лестнице. И Федченко не осталось ничего другого, как поспешить за ним.

До отделения милиции они дошли молча, не проронив ни слоез. Казалось, оба копят силы для главного разговора и не собираются растрачивать их по пустякам.