Марина Серова - Еще не все потеряно Страница 27

Наконец руки оказались освобожденными, а он сам, прислоненный спиной к лестнице, даже держал вертикально голову.

Я выглянула наверх и загребла, сколько могла, снегу. Растерла ему лицо, а остаток вложила за пазуху.

— Дмитрий! — воззвала к нему в отчаянной надежде. — Кобелишка ты беспомощный, вставай, пойдем отсюда!

Неожиданно, после серии мычащих звуков он четко произнес:

— Куда?

— Домой, язви твою!.. Обрадованная, вскочила на ноги и, сильно нажимая, принялась тереть ему уши, не обращая внимания на невнятные протесты.

Вылез он самостоятельно, если не считать помощью подпирания плечом снизу его зада и потока грубостей, граничащих с крутой матерщиной, которыми я подбадривала его во время этой процедуры.

Наверху, вывалившись, как заново родившись, на белый снег, он порадовал меня первой осмысленной фразой.

— Жить будем, мать его в нюх! — медленно пробормотал заплетающимся языком и сам сел, неверными движениями нагреб снежку, набил им широко раскрывшийся рот и для начала протер лицо.

Я, обессиленная уже окончательно, сидела напротив и радовалась, наблюдая за его оздоровительными процедурами, распространившимися постепенно на всклокоченную шевелюру, шею и руки.

«Рокировка, — думала, — бог мой, какая получилась рокировка!» Одного отправила на тот свет, согрешила, можно сказать, другого из преисподней вытащила, значит — избыла грех.

— Дмитрий, ты крещеный? — спросила, улыбаясь.

— Да, — повернул он ко мне набитую снегом голову, — а что?

— Если нет, я согласна стать твоей крестной матерью.

Он коротко рассмеялся, ударив кулаком в землю.

Не обращая внимания на мерзкую грязь, покрывавшую всю его одежду, впрочем, и сама сейчас была не намного чище, я, крепко его обняв, повела к дороге. А дорога оказалась совсем недалеко, и как я могла плутать здесь, удивляюсь! До машины, правда, пришлось потопать. Мои ноги разъезжались на твердой дорожной корке, его, в одних носках, — нет. Хорошо, что нас никто не видел. Странное впечатление могли бы произвести двое до предела грязных и, судя по движениям, вдрызг пьяных людей, бредущих неизвестно куда по снежной пустыне.

«Девяточка» моя, экипаж из другого, лучшего мира, дождалась свою хозяйку.

Отвязавшись от Дмитрия, уже способного удерживать себя на ногах, я достала из багажника кусок старого брезента, закутала им его, как одеялом, и, приказав не развертываться, помогла втиснуться на заднее сиденье. Сняла и выбросила куртку и джинсы, добавив вещдоков опергруппе, которая будет разбираться здесь с происшедшим этой ночью, если ее, конечно, вообще потрудятся вызвать, переобулась в резиновые бахилы сорок первого размера, Чуть не обморозила руки, отмывая их бензином из канистры. Кое-как обтерев тряпьем, отогрела под мышками уже в машине.

Машина, завывая на повышенных оборотах, медленно ползла по дороге к воротам в ограждении из колючей проволоки. Так я давала ей прогреться после долгого стояния на морозе и согреть меня. На выезде фары осветили красную битую «Хонду» на обочине — еще один подарок для оперативников. А я бы предпочла, чтобы этот сюрприз оказался чьим-нибудь призом. Пусть ее кто-нибудь присвоит и оформит на себя по знакомству. Вот такая я щедрая! Лобан, упокой его душу, наверняка принял бы меры по перегону машины, оставшейся без хозяина, в известную мастерскую, с вытекающими отсюда последствиями, или, на худой конец, не упустил бы возможности распотешиться — поколотить монтировкой стекла, фары, порезать сиденья.

Машину я вела, особенно когда в город въехали, крайне осторожно, не допуская малейшего нарушения, вежливо уступая дорогу всем желающим. Время приближалось к полуночи, вероятность нарваться на гаишников была невелика, но существовала, а это было нежелательным более чем когда-либо.

У водителей машин, останавливающихся по соседству на перекрестках, наступало состояние легкой мозговой отключки, едва им удавалось разглядеть разукрашенную черным дерьмом рожу Дмитрия, глупо глазеющую на них через окошко с заднего сиденья, и мой профиль, с торчащими во все стороны волосами. Парочка!

По-прежнему в обнимку, дружно укрывшись пологом, мы дождались лифта в моем подъезде. Не хотелось представать перед чьими бы то ни было случайными глазами в стареньком свитере, шерстяных колготках и резиновых сапогах — странная, не по погоде одежда!

Выйдя на этаже, столкнулись нос к носу с женщиной из соседнего подъезда. У той от нашего вида полезли на лоб глаза, а тут еще Дмитрий некстати запнулся о лифтовый порог, и мы, в едином куске брезента, стремясь во что бы то ни стало сохранить равновесие, совершили ряд странных телодвижений.

— А-а! Напились-то как! — ужаснулась она перед исчезновением за сдвигающимися створками.

«С завтрашнего утра и надолго пропала моя репутация!» — подумала я, отвязываясь от Дмитрия во второй раз.

Чуть позже, спроваживая в мусоропровод его одежду, вспомнила, что намеревалась привезти спасенного не к себе, а в Аяксову «сауну» для санобработки, но пожалела при этом лишь о чистоте своей ванны. Пожалеть пришлось еще раз, отмывая ее семью водами от мазутных пятен и потеков. Дмитрий же в это время, розовый, как поросенок, сытый и счастливый, сладко похрапывал в кресле, укрытый пледом, вытянув на полу комнаты босые ноги. Кому постороннему посмотреть — ни за что не поверил бы, что этого человека сутки назад били.

ГЛАВА 8

Проснулась я, когда за шторами уже вовсю синел зимний рассвет.

Ночь показалась длиною в один короткий вздох. Тело ныло, отзывалось жалобой на каждое, самое слабое, движение, но ощущения не достигали той остроты, которая не оставляет надежды на нормальную подвижность даже после правильно проведенной разминки.

В ногах на кровати сидел Дмитрий, укрытый чем-то невообразимым, и бесцеремонно меня разглядывал.

— С добрым утром, спасительница! Как спалось? — поздоровался хрипловатым баском, едва я открыла глаза пошире.

«Спасительница? — ответила ему про себя. — А убийца не хочешь?» — и вслух:

— Тебе не кажется, что вламываться в спальню к даме без разрешения не совсем красиво, даже если провел ночь с ней под одной крышей?

Он ответил мне без тени смущения:

— Вот уж не думал, что ты придерживаешься старых взглядов на это дело.

Между ним вчерашним и теперешним была такая огромная разница, что я невольно рассмеялась, села в постели и порадовалась ему, как могла.

— Ожил, воробышек, орлом стал? Он смотрел на меня бычком бестолковым.

— А вчера едва лапками двигал!

Крепкий мужик! Хорошо восстанавливается. Ванна, еда, несколько часов спокойного сна — и хоть в спальню к даме!

— Да ты что подумала-то! — начал он было деликатное отступление, но я перебила:

— Ничего особенного. А подумала, что ты разбудил меня, чтобы, скажем, стрельнуть сигаретку.

Еще раз улыбнулась ему, слегка растерявшемуся от такого поворота дела, и прикрикнула по-доброму:

— Держи свою сигарету и пошел вон, орел!

— Да не курю я! — буркнул он, выкатываясь за дверь.

— Если не трудно, поставь чайник, пожалуйста! — попросила вслед.

Несколько разминочных упражнений, проделанных наспех на ковре возле кровати, и массаж основных мышц позволили по-новому почувствовать тело. Акробатикой сегодня заняться мне не судьба, но в походке ничего странного окружающими замечено не будет.

Дмитрий чем-то гремел и хлопал на кухне. Хозяйничал.

После омовения я почувствовала себя вполне сносно и, накинув пестрый длинный халат, вышла к нему свежая и красивая.

Он приветствовал меня взмахом ножа. Стол был сервирован и загружен доброй половиной холодильных запасов умело и не без изящества.

— Гаргантюа! — возмутилась я.

— Клеопатра! — Он закинул на плечо угол пледа на манер римской тоги. — Прошу вас, все готово!

— Тоже мне, Цезарь! — фыркнула я.

— Пришлось совершить несанкционированный набег на закрома, — начал извиняться он, — как-то не хотелось беспокоить по мелочам.

— Ладно, ладно! — извинила его. — Мне нравится твоя бесцеремонность.

— Обещаю держать ее в рамках приличий.

«Не думаю, что мне долго придется быть свидетельницей твоих рамок, — подумала я. — Одежду привезу и заставлю честь знать, к чертовой бабушке!»

Он налил мне кофе по своей мерке, а она у него была ковбойская, — целую кружку благородного крепкого напитка, и предложил устрашающих размеров бутерброд со всякой всячиной. Я отказалась от бутерброда, и он, урча, запустил в него зубы сам. Надо мужику покушать после суток волнений и поста. Не знаю, как насчет поста, но волнения его вчерашним днем не окончились, это я могу гарантировать.

— Какие наши планы? — осведомился он немного погодя.

— Ешь! — кивнула. — Ваши планы не тема для обсуждения за столом.

— Почему?

— Аппетит потеряешь. Он перестал жевать: