Нил Гейман - Череп Шерлока Холмса Страница 27

Впрочем, пора переходить к делу.

В ночь с… на… марта 1911 года очередной мой сон завершился тяжелым удушьем. Мне удалось проснуться, как будто вынырнуть из глубины. По-прежнему темно, и не получается как следует вдохнуть — моя рука инстинктивным движением сбрасывает с лица толстую газету.

— Сегодняшняя «Таймс», Ватсон. Откройте вторую страницу.

Я открыл и прочитал.

— Что скажете, дружище?

— Что мы с вами, милейший Шерлок, поставлены этой историей в совершенно идентичные позиции.

— Поясните, пожалуйста.

— Сыщику, пусть и гениальному, расследовать дело о смерти от удара молнией так же нелепо, как врачу пытаться оживить покойного.

Холмс усмехнулся, набивая трубку.

— Остроумно, остроумно, мой друг. Но вряд ли так уж бронебойно верно для нашего беспокойного столетия.

Мне оставалось пожать плечами — я и пожал, чувствуя себя идиотом.

— Посудите сами, — Холмс зашагал взад-вперед по комнате, пуская из трубки небольшие клубы дыма, — допустим, допотопные дикари находят обугленный труп своего соплеменника. Им и в головы не придет мысль о злом умысле, поскольку огонь лишь боги насылают с высоты. Но что, если их хитрый сородич уже нашел способ укротить пламя и прячет под травяным настилом кресало и кремень?

Холмс резко обернулся ко мне и вытряхнул пепел из трубки в специальное блюдце. Внутри трубки мелькнул красноватый отблеск укрощенного огня.

— Что мы знаем о природе молнии? Это мощный электрический разряд…

— Вы полагаете, злоумные ученые нашли способ управлять грозовой тучей? Холмс, это абсурд. Но кабы даже было так, это явно военная технология. Чего ради отрабатывать ее на каком-то несчастном Клиренсе?

— Кларенсе, Ватсон. Личность покойного в высшей мере примечательна, и мы к ней через минуту вернемся. Но я, конечно, имел в виду не управление тучей, а элементарное убийство разрядом в лаборатории, а потом — доставку трупа в грозовой лес. Трупа Кларенса — в безлюдный глухой лес, того самого Кларенса, который и в личный ватерклозет не ходил без охранника. Послушайте, друг мой, вы действительно не слыхали о Готлибе Кларенсе или снова валяете со мной дурака?

— Впервые слышу это имя… Хотя — позвольте, позвольте… Готлиб Кларенс, гнусный ростовщик?

— Превосходно, Ватсон. Напрягитесь раз в жизни. Отожмите память, как губку.

— Кларенс разоряет вдов и сирот. Не верьте финансовым пирамидам. Темное индийское прошлое банковского магната. Синдикат воров и убийц. «Кларенс, Перселл, Джойс и Вордуорт». Среди излюбленных методов «КПДВ» следующая, к сожалению, не подпадающая под уголовное законодательство стратегия: в наспех зарегистрированной газете дается как бы достоверная информация о…

— Довольно, довольно, мой друг. Знаете, я склоняюсь к модной теории насчет того, что человек действительно помнит все, что видел и слышал в своей жизни, и надо лишь нащупать способ вскрытия этого бесценного багажа. Согласитесь, немало народу хотело бы оседлать тучу и направить пресловутую молнию.

Он затянулся.

— Я не верю в совпадения, Ватсон. Кларенс противопоставил себя миру остальных людей. Зло, причиненное им, скопилось, как статический заряд. Он ожидал возмездия ежедневно. И вот, — Холмс потряс газетой. — А вы будете убеждать меня, что этого негодяя поразила слепая молния лишь оттого, что он оказался на два фута выше соседнего куста?! Уверяю вас, это убийство, и мы еще вернемся к его расследованию.

Прошло четверо суток. Я уже успел забыть о Готлибе Кларенсе — мало ли мерзавцев живет и умирает в одном со мной городе? Я прожил очередной день, точнее, это очередной день прожил, пережевал, переварил меня — и вываренного, лишенного свойств, передал во владение ночи.

Я стоял у окна и смотрел на вечерний Лондон, бесцельно вертя в руках ночной колпак. Потом мой взгляд случайно упал на этот заурядный предмет.

В непривычном ракурсе и в мертвенном вечернем свете ночной колпак показался мне странной деталью бытия. Зачем напяливать на голову эту вещь, собираясь уснуть в теплом помещении? Нас окружает множество предметов — подтяжки, подвязки, футляры для усов. Их право на существование кажется нам несомненным. Но пойди история чуть иначе — их бы не было. То же можно сказать и о каждом из нас…

Чуть качались на ветру фонари Эдисона. Скрипел масляный фонарь. Казалось бы, им не суждено встретиться в одну эпоху, но нет, вот они в мирном соседстве на одной, затерянной в просторах Вселенной, Бейкер-стрит, которой предстоит кануть в безвестность, как и мне, и вам.

Тут меня посетила важная мысль: наверное, безвестность — и есть та самая вечность, которую взыскует бравурный человеческий ум. Ибо всякая слава имеет границу во времени, как и каждый свет ограничен в пространстве, а далее наступает тьма — навсегда и повсюду, где и удастся нам отдохнуть.

Мне приснился сон настолько спокойный и тягучий, что я умудрился уснуть посреди собственного сна, а проснулся в собственной постели, в полумраке ночи. За окном громко шелестел дождь, там и сям вспыхивали белые молнии. Равномерно стучал гром. Потом я понял, что гром стучит в мою дверь.

— Открывайте, Ватсон! — донеслось оттуда. — Отоспитесь потом.

Я машинально стянул с головы ночной колпак и вновь уставился на него, как давеча вечером. Он вновь поразил меня своей условностью. Я наскоро оделся и впустил гостей — Холмса и еще двух, мне неизвестных.

— Биррел, Маггат, — кратко рекомендовал их мой друг. — Вы готовы? Едем!

Мы мчались сквозь грозу в закрытом кабриолете. Неуютно было вознице — а нам вполне хорошо.

Холмс мрачно молчал. Я вдохнул свежего воздуха, идущего сквозь щель в окошке, и подумал чуть-чуть.

— Кого-то убило молнией? — спросил я.

Маггат (так, кажется) кивнул.

— Перселла?

— Как вы поняли? — оживился Биррел.

— Он именовался вторым.

— Доктор Ватсон — мой друг, — добавил Холмс, — и сносно владеет дедуктивным методом.

Этого двойного пояснения хватило, но с грехом пополам. Биррел и Маггат, сидящие напротив нас с Холмсом, бросили на меня по меньшей мере по четыре пристальных взгляда за оставшееся время пути. Выражение этих взглядов варьировалось: то меня как бы подозревали в пособничестве неизвестно кому, то в их глазах светилось суеверное почтение, словно им явился сатана.

Мы — как я, впрочем, и думал — приехали на место преступления. То есть на место смерти. От Ллойда Перселла, еще вчера тягавшегося в могуществе с парламентом, остался лишь меловой контур на асфальте, похожий на детский рисунок. Холмс присел и ощупал асфальт.

— Можно узнать, что вы ищете? — поинтересовался Маггат.

— След от молнии.

— Тогда вам лучше проехать в морг.

— Это я понимаю, господин хороший, — раздраженно ответил Холмс. — Мне нужны свидетельства, что молния ударила в тело именно здесь.

Подошли еще двое — Лестрейд и мужчина с внешностью профессора.

— Удар молнии, — отчего-то радостно заговорил профессор, — хорошо нацелен. Вряд ли можно ожидать улик… извините, свидетельств по соседству. Конечно, обугленное тело слегка нагрело асфальт, но потом он снова промок под дождем.

— Бросьте, Холмс, — устало сказал Лестрейд. — Перселл вышел из дому за десять минут до смерти.

— За десять минут до обнаружения тела?

— За полчаса, но к моменту обнаружения тело уже успело слегка остыть.

— Или его остудили.

Лестрейд покачал головой.

— Говорю вам, его убило молнией и убило здесь — в полумиле от собственного дома. Охранник на всякий случай сопровождал его на расстоянии…

— И видел… сам удар?

— Нет. Он стоял там — за углом. Потом покурил и подошел сюда. Но молнию видели из вон того окна. Миссис — как бишь ее, сержант?

— Имя неважно. Она видела, как Перселла убило молнией?

— Она видела молнию. И слышала гром.

Холмс покачал головой.

— Бросьте, Холмс. Перселл сворачивает за угол в грозу — и через шесть минут его находят обугленным на асфальте.

Холмс разогнулся и посмотрел на окна верхних этажей.

— Что вы ищете? — спросил Лестрейд.

— Кто и откуда направил молнию.

— Полагаю, что Господь с небес.

— Вы часто ошибаетесь, инспектор. Боюсь, что сейчас один из подобных случаев, хотя статистически ваша гипотеза более чем оправдана.

— Бросьте, Холмс. Если даже существует такая установка, кто бы догадался поместить ее именно тут?

— Тот, кто знал о маршруте Перселла.

Лестрейд вздохнул — причем не напоказ, а очень искренне, махнул рукой и ушел не прощаясь. Холмс в глубокой задумчивости направился к кабриолету, я — за ним. Мы вздрогнули и тронулись сквозь лондонскую ночь.

— Так кто все-таки расследует дело? — спросил я минут через семь угрюмого молчания. — Биррел или Маггат?