Борис Кригер - Южные Кресты Страница 27

Вот и сейчас снова сработала обычная схема журналистского скандала, и поэтому Генрих Альтман находился в тяжелых раздумьях насчет кандидатуры адвоката для своего отца, Фридриха Альтмана, который на старости лет решил перебраться в Новую Зеландию, поближе к сыну. Фридриху было уже за восемьдесят, но здоровья он был крепкого и пока не собирался отходить в мир иной. Конечно, он не успел сыграть значительной роли в фашистских преступлениях. Ведь когда закончилась Вторая мировая война, ему был всего двадцать один год. Но, несмотря на относительную молодость, в те годы он успел отличиться в операциях массового уничтожения, проводившихся в концентрационных лагерях, и даже был удостоен высокой награды, что и позволило новозеландским властям объявить его фашистским преступником. Эти факты никогда не выплыли бы на свет божий, если б сам Фридрих с гордостью не рассказал об этом журналистам, которых почему-то изначально заинтересовало его прошлое. Дело в том, что Фридрих на старости лет опубликовал в Германии свои довольно скандальные воспоминания, и, видимо, новозеландцы разнюхали, что автор почтил их скромную страну своим визитом.

Сложившаяся обстановка волновала Генриха еще и потому, что он с самого начала не очень одобрял идею публикации этих «воспоминаний», а потом и скрыто противился переезду отца. И вот теперь, когда тот приехал, сын был просто вне себя от того, что все это неожиданно вылилось в громкий скандал, наносящий вред его семейному бюджету и его профессиональной репутации директора школы, которым Генрих работал вот уже более тридцати лет. Учащиеся школы, проходя мимо него, салютовали и выкрикивали «хайль Гитлер!», а это ничего хорошего не сулило. Генрих мог запросто лишиться работы.

Нередко случается, что родители позволяют по отношению к своим детям такие действия, которые они никогда не позволили бы себе в отношении кого бы то ни было другого. Причем пока это происходит с маленькими детьми, это явление имеет разумные пределы, однако когда подобные отношения сохраняются с сыновьями и дочерьми, которые сами уже входят в возраст дедушек и бабушек, ситуация принимает катастрофические очертания.

Дело в том, что современное общество за счет неоспоримых успехов медицины значительно продлило жизнь стариков, забыв, однако, позаботиться, чем же их занять. Выйдя на пенсию в шестьдесят, они еще по двадцать лет маются бездельем! Вот тут и начинаются фокусы в стиле «дела фашистского преступника Фридриха Альтмана». Давным-давно истлели останки жертв его геройской молодости, прах их развеян по ветру… Некому больше предъявлять ему претензии. Некому выступать свидетелями обвинения. Так нет же, хочется герру Альтману тряхнуть стариной, покинуть авансцену истории с гордо поднятой головой!

– Ну, сколько ему еще осталось? – рассуждал Генрих. – А ведь как нагадил всем нам и прежде всего самому себе на старости лет! Совсем из ума выжил. С тех пор как выяснилось, что новый папа римский имеет фашистское прошлое, все оставшиеся в живых нацисты воспряли духом.

Имя Фридриха Альтмана попало на первые полосы газет, и в какой-то момент даже поговаривали о заключении его в тюрьму, но вовремя образумились, потому что посадить восьмидесятидвухлетнего старика было бы полным безумием даже по новозеландским меркам, где тюремное заключение практикуется по любому поводу и ведет к чрезвычайной переполненности тюрем.

Генрих не желал тратить ни цента на это дело. Он считал, что отцу нужно подчиниться судьбе и тихо отбыть восвояси… Однако Фридрих так не считал, а сын боялся открыто возражать отцу, потому что с младых ногтей воспитывался в строгости и беспрекословном подчинении. К тому же у Фридриха имелся весьма внушительный капитал в швейцарском банке. Подозревалось, что капиталец был нажит на золотых зубах его жертв. Однако Генрих рассчитывал, получив наследство, воспользоваться им для благородной цели – оплатить учебу своих троих детей в лучших университетах Англии или США. Еще и поэтому он не хотел раздражать старика… Мало ли что ему может прийти в голову сделать со своими деньгами, если сын посмеет его разочаровать!

И тут Генриху пришла в голову прекрасная мысль обратиться по поводу сложившейся ситуации к своему близкому приятелю, адвокату Билу Мудэну, который как раз блестяще закончил процесс по защите одного еврея-контрабандиста и вообще был в последнее время на высоте, и, казалось, в ближайшее время не планировал явиться в суд в женском платье. Генрих пригласил Билла на пиво в один давно облюбованный ими бар в центре Окленда и поведал адвокату о своих печалях. Билл был вне себя от восторга. Он даже чуть не пролил свою кружку, с неожиданным и несвойственным адвокатам энтузиазмом умоляя Генриха отдать ему это дело, и обещал все сделать по дружбе практически бесплатно!

Биллу было просто необходимо закрепить свой успех, которого он добился, представляя Семена Вечнова в суде, и, более того, ему позарез было нужно отмыть себя от подозрений в сочувствии евреям вообще и израильтянам в частности. Широкие массы не отдают себе отчет в том, что адвокат, как и врач, не выбирает своего клиента. Его профессиональный долг – протянуть руку помощи любому нуждающемуся в ней. Разумеется, нельзя считать, что если адвокат защищает в суде еврея или нациста, то он таким образом проявляет свои политические убеждения и наклонности. Но разве публике разъяснишь такие высокие материи, касающиеся профессиональной этики?

Из газет публика знала, что мистер Мудэн является адвокатом еврея-контрабандиста, и volens nolens[19] начинала ассоциировать его с защитником евреев вообще. Апогей этого безумия настал, когда на капоте автомобиля мистера Мудэна, припаркованного рядом со зданием суда, хулиганы желтой краской намалевали шестиконечную звезду и написали «Смерть евреям!». Это не могло не беспокоить Билла, и защита бывшего нациста могла поправить репутацию адвоката.

Конечно, не все еще забыли его дебют в женской одежде, и это тоже огорчало Билла, а теперь повышенное внимание со стороны антисемитски настроенных масс мешало успешному восстановлению достойной адвокатской практики.

Генрих, не долго раздумывая, согласился отдать это дело Биллу. В конце концов, он ничего не терял. Если дело будет проиграно – отца депортируют обратно в Аргентину, где у него оставался особняк, если будет выиграно – останется жить с сыном в Новой Зеландии, что облегчит сыновьи заботы по уходу за стариком. А наняв своего приятеля, Генрих имел отличный шанс сэкономить немалые деньги!

На следующее утро в газетах появились публикации о том, что мистер Мудэн назначен адвокатом в деле о бывшем нацисте. Билл сам поспешил сообщить этот отрадный для него факт прессе, а та буквально вылазила из шкуры, пытаясь отвлечь внимание населения от волнений маори и других насущных проблем. Теперь, после того как страсти с израильтянами, шпионами и контрабандистами стали понемногу утихать, дело бывшего нациста вышло на первый план. Общественное мнение было на стороне нациста и требовало разрешить ему остаться в стране. Новозеландцы были раздражены на евреев за их шпионские и контрабандистские вылазки.

Власти же требовали от старого Фридриха Альтмана, в соответствии с законом, покинуть страну. Они, правда, не собирались разбираться в подробностях преступлений старого фашиста и отказались от мысли судить его за нацистские преступления. Однако Фридрих твердо стоял на своем и добивался права остаться жить вместе с семьей сына, что противоречило закону о том, что лица с нацистским прошлым не должны допускаться на постоянное место жительство в Новую Зеландию.

Сам Билл, как уже отмечалось, был человеком чрезвычайной щепетильности и разборчивости. Безусловно, он ни в коем случае не взялся бы за это дело, едва его совесть подсказала бы ему, что здесь что-то нечисто. Мистер Мудэн верил в торжество справедливости и рассуждал, что препятствовать старику поселиться в Новой Зеландии – совершенный абсурд, прежде всего с юридической точки зрения. Во-первых, кроме показаний самого (возможно, выжившего из ума) старика и его опубликованных воспоминаний (которые могли быть литературной выдумкой), у новозеландских властей не было никаких доказательств о его активном нацистском прошлом. Никто не собирался посылать следователя в германские архивы и выкапывать давно погребенные, а в большинстве случаев и уничтоженные, доказательства. Необдуманное заявление Фридриха прессе о том, что если бы сейчас ему снова дали приказ казнить евреев в газовой камере, он не задумываясь его выполнил бы, тоже нельзя было считать заявлением резонным и здравым. Кроме того, даже если старик и совершил преступление более полувека назад, то эти преступления не были совершены против Новой Зеландии и не находились в области ее юрисдикции. Хотя военные преступления и не имеют срока давности, что совершенно справедливо, однако всему должен быть свой предел, – рассуждал мистер Мудэн. Невозможно тащить за собой в третье тысячелетие конфликты прошлого века, – ведь это чревато тем, что эти конфликты оживут снова, как, например, эта желтая звезда и надпись на капоте автомашины адвоката. Чем больше муссируются эти вопросы, тем вероятнее, что они будут находить громкий отклик в широких кругах радикально настроенного населения, а это значит, что если сегодня мистеру Мудэну за то, что он, выполняя свой профессиональный долг, защищал еврейского контрабандиста, испортили капот, то завтра, неровен час, ему попытаются проломить голову. А это уже предвещает конец демократического общества, если в нем становится невозможно без страха реализовывать свои гражданские права и выполнять профессиональные обязанности.