Инна Бачинская - Ошибка Бога Времени Страница 27

– Глупая, не выдумывай себе ничего! – Алекс старался, чтобы голос его звучал убедительно. – Я думаю, Марик прав, это вирус. Полгорода болеет, – он положил руку на лоб Юлии. – Температуры у тебя нет. Завтра покажемся врачу, я позвоню на работу, скажу, что не приду, и мы с самого утра поедем. Сегодня уже…

Он говорил, боясь остановиться, без пауз, глядя на ее мертвенно-бледное лицо с глубокими тенями под глазами. Юлия опустила веки, соглашаясь. Она лежала неподвижно, боясь шевельнуться, чтобы не вернулось чувство дурноты.

– Это яд, – вдруг произнесла она невнятно, и Алекс не сразу понял, что она сказала.

– Какой яд? – он с испугом смотрел на нее. – Какой яд, Юлюшка? Откуда? Что ты придумала?

– Жук… – пробормотала Юлия. – Жук… помнишь?

– Какой жук? – Алексу стало не по себе. Он склонился над лицом жены, напряженно заглядывая ей в глаза.

– Пирамиды… Там, где пирамиды… И кровь была, помнишь?

– Глупости! – Алекс наконец вспомнил жука и перевел дух. – Две недели прошло! Там нет ядовитых насекомых. Я спрашивал у гида, помнишь?

– Помню. Сашенька! – Юлия всхлипнула. – Я не хочу, я боюсь… А что же тогда?

– Юлюшка, глупая моя! – Алекс покрывал поцелуями ее руки. – Девочка моя, не смей думать об этом, все прошло уже! От жуков или сразу умирают, или живут до ста лет! – он погладил ее по лицу. – Тебе ведь лучше, правда? Вставай! – вдруг приказал он. – Вставай! Пошли, я сделаю тебе… не хочешь чай, я сделаю кофе! Поднимайся! А хочешь, я отнесу тебя?

Он засуетился, пытаясь поднять ее. Ему казалось, что, если она сейчас встанет и пойдет с ним в кухню, все будет хорошо. Мало ли от чего бывает слабость – грипп, простуда, перемена климата!

– Я не могу, – прошептала Юлия, отодвигая от себя его руки. – Не уходи!

…Они лежали рядом. Алекс гладил ее волосы легкими осторожными движениями. Юлия лежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к равномерным усыпляющим движениям его руки. Вспоминала сосредоточенно день, когда они поехали в Чичен-Ицу смотреть на пирамиды. Мысленно стояла она перед высокой пирамидой, храмом Кукулькана, со срезанной верхушкой, с угловатыми уступами ребер, по которым два раза в год, двадцать первого марта и двадцать первого сентября, рано утром, около пяти, сбегает на землю вместе с первым лучом солнца пернатый змей Кетцалькоатль. Цль-цль-цль…

Одуряющая жара, звон цикад, пронзительные вскрики птиц, гомон и смех туристов… Пирамида стояла посреди зеленой лужайки, на самый верх вели узкие отвесные ступени. «Подниматься нужно по диагонали», – объяснил гид и легко побежал наверх, челноком снуя между ребер пирамиды. Юлия сидела на плите белого известняка в скудной тени молодых платанов. Серо-зеленая игуана, раздувая горло, застыла на солнце совсем рядом – протяни руку, и дотронешься до шипастой спины. К Юлии подошел низкорослый майя, молодой, смуглый, приветливо улыбаясь, предложил купить древний календарь. Он раскрыл папку и показал ей календари, нарисованные бледными акварельными красками на желтоватой бумаге, рыхлой и неровной, сделанной из маисовых стеблей по рецептам тысячелетней давности. Он предлагал купить два листа – один собственно календарь, а другой – дата ее рождения, выполненная майянскими иероглифами. Нужно оформить заказ, заплатить деньги и на выходе из заповедника забрать листы. Деньги пойдут на содержание памятников и музея. А рисунки нужно повесить в спальне, они создадут хорошую ауру…

– Юлечка? – Алекс перестал гладить ее волосы, приподнялся на локте, прислушиваясь к ее словам.

– Майя… – сказала Юлия. Мысль была неоформившаяся, неясная, ускользающая, как сон утром, когда еще помнятся картинки, но логические связи уже растаяли. – Майя!

– Все будет хорошо, – уже в который раз повторил Алекс и подумал, что слова эти похожи на заклинание.

Он угрюмо рассматривал измученное лицо Юлии, бледное, несмотря на загар, чувствуя беспокойство, неуверенность и страх. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и ему вдруг показалось, что она умерла. Холодок пробежал у него вдоль спины, он схватил ее за плечо и тряхнул. Юлия открыла глаза, и Алекс с облегчением перевел дух.

– Чья очередь идти за коктейлем?

– Моя!

Юлия поднялась с шезлонга и, зная, что Алекс наблюдает за ней, напрягла зад, развела руки в стороны и, осторожно ступая, утопая по щиколотки в белом сверкающем песке, пошла к бару под голубым тентом, расписанным полосатыми сине-желтыми рыбами Карибского моря. Она чувствовала, что держится неестественно, была противна сама себе, но ничего не могла с собой поделать. Она знала, что Алекс смотрит ей вслед, и многое бы дала, чтобы сбросить хотя бы лет десять…

Юлия все время думала о том, как воспринимают их окружающие. О том, бросается ли в глаза разница в возрасте. Вряд ли! Она прекрасно выглядит, мужчины оглядываются на нее, Алекс ревнует. У него испортилось настроение, когда мужчина, сидевший за соседним столиком, бросился поднимать ее салфетку, унесенную ветром. А ей стало весело и захотелось подразнить его. Она мило улыбнулась мужчине и поблагодарила, с удовлетворением заметив, как неохотно он вернулся за свой столик, как все смотрел и смотрел на нее. Ничего подобного она никогда не позволила бы себе при Женьке. Ей бы это просто не пришло в голову. Запоздалое кокетство, престарелая кокетка! Она фыркнула.

Опытная Ирка сказала бы, что она отстала в развитии и совсем не умеет пользоваться извечным женским оружием. Когда-то, еще в студенческие времена, они сидели перед трюмо в спальне Иркиных родителей, красились и корчили рожи, и Ирка вдруг сделала открытие. «Ты знаешь, Юлька, – сказала она, – глупые морды кажутся моложе! Почему Лидка Лапкина смотрится малолеткой? Потому что морда придурочная!» Она открыла рот, отвесила подбородок, свела глаза к переносице: «Видишь?» И они захохотали.

Ах, как ей хотелось выглядеть моложе! Может, воспользоваться Иркиным рецептом? Она рассмеялась.

Юлия встала в очередь. Впереди стояли трое: две здоровенные американки, громогласные тетки, вопящие на весь пляж, и тощий лысый обгоревший местами заморыш неопределенной национальности. Она приняла два высоких запотевших стакана из рук бармена, смуглого, пританцовывающего под пряную латинскую музыку, красавчика, с пожеланием: «Хорошего дня!» и восхищенным взглядом. Она не очень поверила ему, но все равно было приятно. Ей нравилась манера местных мужчин смотреть восхищенно на женщин, причем не выгоды ради, а из-за любви к искусству. Здесь было очень легко чувствовать себя желанной и красивой. Местные мужчины были настоящими мужчинами, мачо, с ласковыми горящими взглядами и приветливыми улыбками, восхищение женщиной и страсть были у них в крови.

Ее шезлонг оказался занятым. Рядом с Алексом, непринужденно положив руку ему на плечо, сидел очаровательный подросток женского пола с глупым, как показалось Юлии, щенячьим лицом и оживленно что-то ему рассказывал. Точеная фигурка, узкая красная тряпочка на бедрах – единственная одежка. Острые, с сосками, как птичьи клювы, грудки, торчали в разные стороны. Стриженная почти наголо, неравномерно выкрашенная в зеленый цвет, круглая голова, тощие ключицы, коленки, локти – подросток весь состоял из острых углов, лишь слегка смягченных юностью, и, размахивая свободной рукой, бойко лепил неуклюжие английские фразы.

Юлия подошла ближе. Настроение, вызванное взглядом бармена, испарилось без следа. Алекс вскочил, уступая ей место, взял стакан и протянул девушке, которая, не обнаруживая ни малейших признаков смущения, с любопытством разглядывала Юлию.

«Надеюсь, она не приняла меня за его маму», – подумала Юлия.

– Это Кристина, – представил новую знакомую Алекс. – Юлия, моя жена.

– Очень приятно! – девочка протянула Юлии руку. – Спасибо! – Она отпила из стакана, сморщилась и вернула стакан Алексу, допивай, мол. – Я не люблю грейпфрут!

– Извините, – сказала Юлия ядовито, – я не знала!

– Кристина из Германии, живет в Берлине, – сказал Алекс, которого сцена, видимо, забавляла. – Я работал там год по контракту, жил на Фридрихштрассе, восемнадцать, сразу за молодежным театром, и мы, оказывается, были соседями.

– Я на зимние каникулы еду в Россию и еще в Украину, – сообщила Кристина. – Вся наша группа едет. В Москву, Санкт-Петербург и Киев.

«Как быстро они нашли общий язык», – подумала Юлия, чувствуя почти физическую боль.

Удивительно, но она никогда не ревновала Женьку. Ей это даже в голову не приходило. Ну, разве что самую малость… Сейчас она спросила себя: почему? Почему? Может быть, потому, что Женька постоянно повторял, как он ее любит, говорил комплименты и целовал руки? Он испытывал потребность ласкать ее словами, дотрагиваться до нее, запускать пальцы в волосы и слегка дергать. Он был родной, а Алекс родным еще не был.

Кристина поднялась, легко и непринужденно коснулась губами его щеки («Нахалка!»), чирикнула: «Чао!» и побежала по холодному белому песку к своим. Свои – пять-шесть девочек, все тоненькие, коротко стриженные, радостно завизжали при виде подружки. Может, она выиграла пари, подойдя к незнакомому парню, – двойную порцию мороженого или шоколадку. Инфантильно-раскованное поколение двадцать первого века. «Четвертая колонна», – подумала Юлия, чувствуя себя задетой и изо всех сил стараясь не показать этого. Алекс молчал. А что бы сделал Женька на его месте? Женька непременно увязался бы за Кристиной, перезнакомился со всеми девочками, «позадирался» бы с ними.