Анна Данилова - Ангел в яблоневом саду Страница 27

Кто побывал в доме Надежды той ночью? Ведь если убийство произошло именно в ее доме, то с большей вероятностью можно было предположить, что убийца пришел все-таки по ее душу. Иначе он пришел бы к Валентине.

Вопросов было множество. И помочь нам в расследовании мог сам Гаранин, который, как затравленный зверь, прятался где-то поблизости. Лиза говорила, что она это чувствует.

– А ты не почувствовала его присутствия в квартире Лилеевой? – спрашивала я ее в свое время, когда она только вернулась из города, где встречалась с соседкой Гаранина.

– Его там не было, и она не знала, где он. Это точно. Когда я пришла к ней, ее интересовало в первую очередь, нашелся ли он. И она не лгала, она вела себя естественно. Или я ничего не понимаю в людях.

И вот поздно вечером мы оделись, сели в машину и поехали в город, чтобы понаблюдать за квартирой Гаранина, а заодно и за его соседкой.

– Если вдруг окажется, что у Татьяны нет ключа от его квартиры и что мы не сможем к нему попасть, что ж, проведем остаток ночи у себя дома, – сказала Лиза как-то неестественно весело уже в машине.

Она сказала это с такой легкостью, словно речь шла о том, чтобы заглянуть на чашку чая к подружке, что мне стало стыдно и за нее, и за себя, конечно. Забросили мы своих мужей и детей. Работа работой, но я сильно скучала по мужу. Однако расследование предполагало все-таки наше присутствие в Идолге. Тем более что шли дни, а мы, повторяю, топтались на одном месте. Лиза сильно нервничала, и я понимала ее. Она не могла допустить, чтобы мы не оправдали надежд Кузнецова и Варфоломеева, мы должны были в самое ближайшее время вычислить убийцу.

Поэтому, доверяя ее интуиции, я согласилась с ней на эту ночную поездку.

16. Сергей Гаранин

Меня воспитывала бабушка. Мама жила своей жизнью. И когда она приезжала к нам с бабушкой, такая молодая, красивая, я никогда не воспринимал ее как свою мать. Ее звали Лариса, бабушка звала ее Ларой. И я тоже, когда подрос, стал звать ее так же. И, странное дело, чем реже я видел Лару, тем больше любил ее и радовался, когда она приезжала. Конечно, я был ребенком и не понимал, что моя мать просто спихнула меня бабушке, чтобы я не мешал ее жизни. Она не видела, как я болел, не переживала за меня, когда я чуть не умер от сильнейшего воспаления легких, не сидела у моей постели и не читала сказок, не делала сложных перевязок на моих руках и ногах, когда я болел стрептодермой и мое тело напоминало сплошную зудящую рану. Она всегда видела меня здоровым, веселым, радующимся ее приходу. Сама же Лара представляла собой настоящий праздник. Она носила все яркое, цветастое, легко и быстро двигалась на высоких тоненьких каблучках, была хохотушкой и любила делать мне подарки. От нее пахло как от клумбы с розами, которую мы с бабушкой устроили прямо под окнами во дворе пятиэтажного дома, в котором жили. Сейчас я понимаю, что Лара всегда предупреждала бабушку о своем приходе, потому что в этот день с самого утра бабушка прибиралась, пекла пироги, стелила белую скатерть, на столе появлялась большая фарфоровая ваза с яблоками или сезонными фруктами. Думаю, таким образом бабушка, скорее всего, как бы отчитывалась перед своей дочерью за те деньги, что та давала на мое содержание. А деньги она давала, я это знаю точно. Сколько раз видел, как она вкладывала в бабушкину руку купюры и говорила ей при этом что-то на ухо. Может, это были такие слова: «Вот, на первое время хватит, а потом я еще привезу» или «Прости меня, но мне пора… Меня ждут».

Мама привозила мне шоколад, конфеты, печенье, фрукты, игрушки, новую одежду. Водила меня в парк, где я катался на всех аттракционах-качелях-каруселях, или в кино на детский фильм, или в цирк, или просто брала такси, и мы ехали с ней в центр города, чтобы смешаться с нарядно одетой толпой таких же, как и мы, прогуливающихся. Мороженое, сладости в кондитерской, кафе на набережной… Да, мама всегда была для меня настоящим праздником.

О том, что она утонула, я узнал лишь спустя несколько месяцев после ее смерти. Бабушка считала, что чем позже я это узнаю, тем для меня лучше.

Лара поехала с компанией на острова, там выпила и ночью вместе со всеми полезла в воду голышом, купаться при луне. Заплыла далеко, а вернуться у нее уже не было сил. Да и переохладилась она сильно. Ее тело отнесло течением к близлежащей деревне, она зацепилась своими длинными светлыми волосами за корягу, и в таком вот ужасном виде ее и увидели утром рыбаки.

Смерть страшная, и когда я начинаю думать об этом, то словно задыхаюсь, представляю себе, как было трудно и больно ей. А еще холодно. Понимала ли она в те последние минуты, находясь в холодной, уже успевшей остыть от августовской жары воде, что она умирает?

Слава богу, бабушка моя прожила долго, до семидесяти восьми лет. И всегда заботилась обо мне, опекала. Когда она лежала в больнице, поручала меня нашей соседке с необычным, редким именем Сабина. Молодая красивая Сабина, с серыми холодными глазами и черными блестящими кудрявыми волосами, была третьей по счету женщиной, которую я искренне любил.

Бабушка, мама, Сабина. От них я всегда видел лишь тепло, заботу и ласку. Отсутствие в моей жизни мужчин – отца, дяди, брата, к примеру, – никак не сказывалось на моем, как я полагал, воспитании. Мы с бабушкой умели обращаться при надобности с молотком, а то и пилой. Ребенком я, в отличие от моих сверстников, нисколько не переживал по поводу того, что меня воспитывает бабушка. Меня не дразнили, к счастью, одноклассники попались спокойные, не было тех драчунов, которые отравляли жизнь тихим мальчикам вроде меня в других классах. Моя единственная печаль, боль, заключалась в смерти моей матери, которая навсегда останется в моей памяти совсем молоденькой девушкой в ярком красном платье с большим вырезом, красных туфельках и с длинными золотыми волосами.

Если мы с бабушкой занимали однокомнатную квартирку на первом этаже пятиэтажки, где через стенку располагался большой молочный магазин, то Сабина, наша соседка со второго этажа, жила одна в трехкомнатной квартире, где еще ребенком мне позволялось все, даже кататься на маленьком трехколесном велосипеде. С годами бабушке все труднее было выгуливать меня. Во дворе было тесно от машин и старых лип. Квартира же Сабины представлялась мне целым миром, где я беспрепятственно перемещался из комнаты в комнату, брал из холодильника или кастрюли, сковородки все, что на меня смотрит, включал телевизор и магнитофон, спал на мягкой постели Сабины, играл с ней в прятки, догонялки, в «оркестр», горланил наши любимые песни и даже в самую жару плескался с ней под душем. А какие она пекла для меня оладьи!!!

Я не знал, сколько ей лет, но подозревал, что она чуть младше моей мамы. Думаю, с ее появлением в моей жизни постепенно заполнилась та пустота, которая образовалась со смертью матери, бабушка же всегда оставалась для меня именно бабушкой, а не мамой, а потому воспитывала меня одной любовью и чувствами. Именно любовь, потакание всем моим прихотям и желаниям, капризам и требованиям сделала меня настоящим эгоистом. И моя любовь к женщинам обусловлена, я полагаю, тем, что от окружающих меня женщин я видел лишь ласку и любовь. Женщина сама по себе – источник тепла, и пока я буду жив, постараюсь всегда окружать себя ими.

Они чувствуют, когда их любят, и готовы поделиться своей любовью. И самое удивительное, что я могу часами говорить о женщинах, перебирать их в своей памяти, как драгоценные четки, и проживать снова и снова запомнившиеся моменты.

Женщины… Тогда, до всего этого ада, я и не знал их обратную сторону…

Когда я приехал в Идолгу (а оказался я там по воле случая, просто сошел, ничего не соображая после своего спонтанного побега, с электрички на одной из станций), то имел смутное представление о том, что мне делать дальше. Я бродил по зеленым улицам, рассматривая дома, и размышлял о том, что хорошо бы снять где-нибудь на окраине этой деревни комнату. Но при мне не было багажа, да и выглядел я не лучшим образом, с лихорадочным блеском в глазах, с трясущимися от волнения руками, и это могло вызвать подозрение. Вот я и стал думать, при каких обстоятельствах молодой мужчина мог оказаться в чужом для него месте в таком состоянии, да еще и налегке. Идея выдать себя за мужа, тяжело переживавшего ссору с женой, показалась мне наиболее подходящей и привлекательной. С одной стороны, я был как бы занят для женщин, положивших на меня глаз, с другой – почти свободен, перспективен. И главное, я в тот момент представлял собой благодарный объект для женской заботы. И я не ошибся. Впоследствии мне сопереживали, хотели помочь, желали вернуть вкус к жизни.

Женщина, которую я увидел первой, была чудесной. Ее звали Валентина. Сама женственность в сочетании с деловитостью. Очаровательна и умна. Не похожа на городских изнеженных дам, но и не обделена природной грацией и плавностью движений. Из Валентины могла бы получиться превосходная жена. Вероятно, она такой и была для своего мужа. Но оказалось, что она не так давно овдовела. Для меня это был просто идеальный вариант.