Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера Страница 27

Около двух пополудни появились главные действующие лица: Понятовская, которая тотчас стала гримироваться, и сам Михасевич. Насти на этот раз не было, как и Кирилла. Девочка была очень огорчена тем, что отец запретил ей выходить на съемочную площадку, ей понравилось сниматься в кино.

– Ну что, как вы думаете, Серафима Ильинична, – Зоя прямо заглядывала мне в рот. – Что-то произойдет? У нас делаются ставки – пять к двум, что все будет в порядке. Я тоже так считаю… У вас уже есть подозреваемые?

– Конечно, – ответила я. – И вы, Зоинька, первая в этом черном списке! А что касается того, случится сегодня что-то или нет, – не я писала эти анонимки, не мне знать. Может, вы в курсе, дорогая моя?

Как всегда, правда отпугивает людей. Секретарша, услышав мой честный ответ, немедленно скисла и, соврав, что ее зовет Понятовская, улетучилась.

– Все в порядке? – спросил, подходя ко мне, Михасевич. Марк был немного взволнован. Я уверила его, что все будет в порядке – я – наивная, наивная! – ведь так считала!

– Все по местам! – прокричал в мегафон режиссер. – Сцена сто тринадцатая!

Хм, даже сцена попалась несчастливая. Снимался эпизод смерти императрицы Елизаветы – пока она агонизировала во дворце, ее невестка Екатерина, затаившись, ждала известий о том, что тетушка наконец-то отбросила коньки и путь к российскому престолу почти свободен: дело за малым – убрать с дороги законного наследника и опостылевшего супруга Петра.

Действие происходило в небольшом помещении, которое было воссоздано по эскизам с величайшей точностью (на Марка работали только лучшие художники и декораторы). Понятовская – Екатерина, в простом платье с глубоким декольте, с собольей шубой на плечах, сидела в полумраке за столом и что-то быстро писала гусиным пером. Раздавался топот лошадиных копыт за окном, хруст снега (по сценарию стоял конец декабря, трескучие морозы) и еще шаги. Шаги судьбы.

Появлялся молодой красивый офицер, который и докладывал Екатерине, что она только что стала императрицей – Елизавета Петровна почили в бозе. Потом он, падая на колени, говорил, что армия за нее и им не нужен дурак Петрушка на троне. Расчетливая Екатерина, понимая, что пока у нее нет достаточной популярности, отвечала, что верна мужу (на самом деле она справедливо опасалась, что ее, чистокровную немку, не потерпят в качестве самодержавной царицы).

– Поручик, встаньте! – Понятовская играла роль с вдохновением, видимо, кровь древнего рода шляхтичей давала о себе знать. – Помолимся за душу преставившейся Елизаветы…

В этот момент все и произошло. Михасевич вместе со своим помощником режиссером был в стороне, снимали сцену сбоку (такова была Маркова задумка), а Понятовская и актер, игравший гвардейца, были на площадке в одиночестве. Полутьма, потрескивающий в изразцовом камине огонь.

Поэтому на треск и не обратил никто внимания. Я инстинктивно подняла голову, когда услышала ужасный скрежет, словно кто-то запрыгал на железном листе. Понятовская и ее партнер по-прежнему ничего не замечали.

Моим глазам предстало страшное зрелище – подвесной потолок качался!

– Осторожнее! – завопила я и метнулась в сторону.

Полицейский, которому было поручено охранять жизнь и здоровье Юлианы, бросился к Понятовской. Скрежет нарастал, и тяжелая стальная махина потолка накрыла собой Юлиану и актера.

В первые секунды никто ничего не предпринимал, ибо все произошло необычайно быстро и на редкость неожиданно. Михасевич спрыгнул с операторского места, которое зависло на высоте метров двух, и подбежал к стальной пластине, накрывшей его жену.

– Помогите! – заорал он. – Помогите мне сдвинуть это, черт вас всех раздери!

Полицейский и еще несколько растерявшихся мужчин с трудом приподняли рухнувший потолок и отодвинули его в сторону.

Картина, открывшаяся глазам присутствующих, была страшной: махина разнесла вдребезги череп молодого актера, кровь смешалась с кусочками мозга и осколками кости. Мертвец, всего десять секунд назад бывший в полном здравии, придавил своим телом Юлиану.

– Макс мертв, – прошептал кто-то из труппы. – Черт возьми, наш Макс мертв!

Михасевич отбросил бездыханное тело Макса в сторону и склонился над Понятовской. Все лицо Юлианы было в крови, глаза закрыты.

Марк, приподняв голову, издал рык, похожий на медвежий. Затем бросился к стоявшему рядом полицейскому. Я увидела налившиеся кровью безумные глаза режиссера.

– Урод, ты обещал, что он не достанет Юлианочку!

Сильнейший удар в челюсть отбросил ни в чем не виноватого полицейского назад. А Михасевич был снова около жены, бережно гладя ее похожую на плеть руку.

– Юлианочка, что с тобой, любимая… «Скорую», раздолбаи, чего вы стоите, как каменные жопы! Всех уволю, к едреной фене!

Еще не пришедшие в себя от шока актеры и обслуживающий персонал зашевелились, кто-то достал мобильный.

– Юлианочка, очнись! – В голосе Марка Казимировича, который на коленях стоял перед женой и целовал ее окровавленную ладонь, стояли слезы. – Моя жена мертва!

Я не решилась подойти к Марку, в утешениях все равно не было ни малейшего смысла. Обернувшись, я увидела Зою. Та стояла в тени, не замечая моего взгляда. На тонких губах секретарши играла ехидная улыбка. Улыбка победителя.

Секретарша встретилась со мной глазами, поморщилась и, взяв со стула кожаную папку со сценарием, быстрым шагом выбежала из павильона вон.

Марта, та самая профессиональная киллерша, уничтожившая самолет с единственным свидетелем, готовым дать показания против Китайца, обладала особым даром.

Когда Марта попала в Отдел, главой которого был Эдуард Теодорович, она узнала, что на научном языке ее паранормальные способности вызывать возгорание только при помощи силы воли и концентрации взгляда именуются пирокинезом. Впрочем, ей не требовались красивые слова и непонятные названия, чтобы уяснить – она избранная. У нее есть дар.

На свет Марта появилась (тогда еще Марта Митюхович) в небольшом городке в ста семидесяти километрах от столицы Герцословакии Экареста.

Произошло это в годы, когда страна, пережив кровавые чистки эпохи раннего Хомучека, вступила в пору застоя. Родительница Марты, Клавдия Митюхович, была матерью-героиней. Она вместе с мужем воспитывала пятерых детей. Марта была шестой.

Как раз в тот год, когда на свет появилась Марта, муж бросил Клавдию – ему осточертела вечная возня с сопливыми детьми, упреки собственной матери, которая жила вместе с ними в тесной квартирке, вечные жалобы Клавдии на то, что он разгильдяй и эгоист. Поэтому, когда его супруга была на седьмом месяце, он просто собрал вещи и ушел к другой. Любовница была моложе, без довеска в виде пятерых детей в возрасте от двух до шестнадцати. Клавдия, тогда еще беременная Мартой, узнав о том, что муж бросил ее, прибегла, как всегда, к своему излюбленному напитку – сливовой водке. Она не была алкоголичкой, она просто не могла позволить себе быть таковой, имея на руках пятерых. Но иногда, в особенно тяжелые моменты, а такие наступали в ее жизни все чаще и чаще, она доставала бутылку, откупоривала ее, в стакане булькало – и на душе становилось веселее. Все проблемы на какой-то срок отступали, она могла забыть о том, что работает уборщицей и вынуждена теперь одна (нет, не одна, а с матерью этого негодяя) тащить пятерых. Да и шестой был на подходе.

В тот июльский день Клавдии нужно было идти на рынок за мясом. В райкоме, где она была прекрасно известна своим склочным характером, ей обещали, что после того, как на свет появится шестой ребенок, дадут новую квартиру. Клавдия, собственно говоря, и решила забеременеть еще раз ради новой квартиры.

Критически осмотрев свой подозрительно огромный живот, Клавдия вздохнула и, прихватив авоську, отправилась на местный рынок. Она испытывала все прелести беременности уже в шестой раз за последние семнадцать лет.

Когда она вышла замуж за этого бабника (а иначе было нельзя – она забеременела), то мечтала о семье, в которой будет много ребятишек. Так и вышло. Однако все иное осталось в разряде мечтаний – счастья, как такового, не было, ей едва исполнилось тридцать восемь, а выглядела она от такой жизни на все пятьдесят. Как тут изредка (а в последнее время все чаще и чаще) не прибегнуть к заветной бутылке.

– Клава, давай на рынок схожу я, – предложила мать ее мужа, женщина добрая, но до ужаса несобранная. Она постоянно забывала о том, что на плите кипятится молоко, и вспоминала об этом, когда отвратительный едкий запах уже распространялся по всей квартире.

– Мама, не нужно, – ответила Клавдия. Она не хотела, чтобы свекровь вместо мяса накупила леденцов и пряников для ребятишек, как старуха делала уже не раз. – Я скоро приду, и не забудьте второй раз прополоскать белье, вы меня поняли?

Клавдия поползла на рынок. Она чувствовала себя не очень хорошо, ее шестая беременность протекала сложно. Ей постоянно чудилось, что ребенок колотит изнутри ногами, приступы тошноты и головокружения с каждым днем усиливались.