Алексей Макеев - Отложенное самоубийство Страница 27

Пишу Лане эсэмэску: «Ты — чудо в моей жизни. И я тебя берегу».

Через минуту приходит ответ: «Я не хочу быть чудом. Пусть останусь кошатиной, только не бросай меня».

«Ты моя кошатина. Не брошу. Мне трудно жить без чуда».

«Приятно. Так хочется запрыгнуть на колени и ласкаться, заглядывая в глаза и… а тут эротическая картинка, где я, с вдохновением причмокивая, ласкаю тебя… Мне плохо без Повелителя…»

Звонок моей путеводной нити Майи Винтер прерывает сеанс виртуального секса. Поспешно нажимаю нужную клавишу. Есть новости о Харуне?

— Халло!

— Халло!

— К сожалению, никаких сведений об афганском беженце Харуне и его матери Наджие я не нашла, — виновато говорит Майя. — В девяностом году у нас на учет встал только один молодой человек из Афганистана, но его звали Сулейман. Он находился здесь вместе с родителями и в девяносто четвертом вернулся на родину. Его мать звали Мариам. Больше никаких подходящих по возрасту афганцев в этот период не было. Мне очень жаль, что я не смогла вам помочь.

Благодарю Майю. «Чюсс! — Чюсс!» Ну что же, вы банкрот, Кубович! Значит, Себастьян перепутал Харуна с Сулейманом. Путеводная нить оказалась гнилой веревкой. Не представляю себе, куда еще можно обратиться, чтобы найти Харуна. В Красный Крест, что ли?

Видеозвонок Марины зовет меня к компьютеру. В Казахстане уже день. Перед экраном в сборе вся семья. В трауре. Прежде чем Марина открывает рот, я уже знаю, что она скажет: «Наташа умерла».

— Наташа умерла.

Марина плачет, Лукас всхлипывает, Саша хмурится.

— Когда это случилось?

— Сегодня утром. Она проснулась, немного повозилась в постели и скончалась. Сердце перестало биться.

Ну, что тут сделаешь?

— А у меня «хэнди» разбился, — зачем-то говорю я. В Германии сотовые телефоны все называют «хэнди». Немцы убеждены, что это по-американски. Но американец с курсов нам говорил, что в Англии и Соединенных Штатах мобильники называют как-то иначе. Я, правда, не помню как. А здесь — «хэнди».

— Возьми свой старый в ящике.

— Я знаю, уже нашел.

Бессвязный разговор. Ненужные слова.

— Когда похороны?

— Послезавтра, в пятницу. — Марина вдруг оживляется: — Ты созвонись с Федей. В пятницу соберитесь и помяните Наташу.

— Конечно, сделаем. Когда вы назад?

— После похорон побудем здесь еще немного, помянем на девятый день, потом домой.

Мы прощаемся. Им сейчас не до меня. Столько хлопот. Если бы мертвецы представляли себе, сколько забот они доставляют родственникам, наверное, перестали бы умирать. Из-за такта, стыда и экономии.

Проверяю электронную почту: есть сообщение от Виолетты. Запрашивает информацию о моем здоровье. Женщина эгоистической направленности организма, а проще говоря — пиявка. Пиявка же не может быть донором? Когда мы разводились, Виолетта приготовила пилу — делить нажитое имущество. Я бессовестно обманул ее — оставил все ей и ушел. С чистой совестью и карманами — на свободу. Теперь бывшая жена время от времени интересуется самочувствием бывшего мужа. Наверное, рассчитывает после моей смерти стать наследницей прав на мои произведения и получать доход с их издания. У каждого свои мечты о лучезарном будущем.

Не дождетесь! Посылаю Виолетте улыбающийся смайлик. Выбираю самый крупный. Пусть побесится, ласточка моя. Сажаю себя на диван. Включаю телевизор. Немецкий полицейский сериал. Толстый «анискин» в зеленой форме жрет сосиски с капустой и пьет пиво. Видимо, горит на работе.

Вообще немецкие сериалы о полиции кардинально отличаются от американских или, скажем, французских. Американские полицаи обычно спасают Вселенную или как минимум земной шар. Их помыслы имеют глобальный разворот и чисты, как весенняя сирень. Мы — семья! Бело-черно-желто-серо-буро-малиновая в крапинку! Враги у них соответствующего масштаба. Безумцы с мечтой о мировом господстве. С налетом роскоши на своей злобной повседневности.

Более пустяковые французские коллеги «крутых уокеров» отличаются худобой, самомнением и свирепостью. Допросы проводят кулаками, автомобили крушат, не считая, преступников расстреливают направо и налево пачками. В плен берут только по ошибке. Правда, у них и враги помельче: сутенеры, автоугонщики, изредка корсиканские мафиози. Ну, еще был Фантомас, до выхода на пенсию. Весь экшн происходит в заброшенных складах, на автопомойках и в арабских кварталах.

Немецкие стражи порядка совершенно другие. Приятно — округлые, румяные, добродушные любители деревенских деликатесов, абсолютно не похожие на Карающее Правосудие по-американски или по-французски. Если ты нашел чужой труп в своей спальне — без паники! Папа уже здесь! Неповоротливый, как слон, криминальинспектор всего за одну серию найдет разгадку твоей маленькой неприятности. Просто выпьет десяток кружечек пивка с десятком своих знакомых. Поэтому и толстый, как пивная бочка. Профессиональная деформация.

Под беззлобные диалоги кротких немецких полицаев я, наверное, задремал, потому что мелодия нового старого «хэнди» выхватывает меня откуда-то оттуда, где нет сознания. Беру мобильник. Номер не знаю.

— Халло!

— Густав Гоншорек у аппарата!

Вау! Старый врач из Лейдена.

— Халло, герр Росс! Вы звонили мне в воскресенье по поводу афганского юноши Харуна. Я порылся в библиотечном архиве, потом посмотрел в абонементном отделе. Дело в том, что Харуна не выслали на родину. Он учился в нашем университете. Пользовался библиотекой. Потом стал журналистом. Короче говоря, я нашел его последний адрес. Это где-то в Германии.

Ну, дед! Ну, гигант! Добросовестный старикан перерыл весь Лейденский университет. Привык доводить порученное до конца. Теперь таких людей уже не делают. Старая школа!

Гоншорек диктует мне адрес Харуна. Неизвестный городишко. Заодно сообщает полное имя афганца: Харун Дауд Сарбуланд. Я благодарю настырного дедка. И, конечно, неизменное: «Чюсс! — Чюсс!»

Выключаю телефон. Все еще не могу прийти в себя. Я просто не по-детски счастлив. Даже голова перестала болеть. Неужели таинственный Харун обретает наконец плоть и кровь? Уже и адрес заимел. И не в овеянном романтикой Афганистане: не в горах Сиахкох — Черных горах, не на плато Наомид — Пустыне отчаяния, не в Дашти-Марго — Пустыне смерти, а в скучной бюрократической Германии. Смотрю карту. Да, Харун живет в восьмидесяти километрах от Нашего Городка, в соседней федеральной земле. Не ближний свет, по германским меркам, но в любом случае ближе, чем афганская Пустыня смерти.

Победный трезвон колоколов за окном. Мы это сделали! Теперь нужно договориться с Ланой о поездке за восемьдесят километров. Я набираю номер.

— Халлёхен!

— Халло! Ты еще мой водитель?

Из того измерения, где Лана исполнительный директор, доносится мягкий смех:

— Почему ты сомневаешься в этом, мурзохрюнтичек?

— Потому, что я — мурзохрюнтичек.

— Когда и куда едем?

Я называю адрес. Лана на секунду задумывается.

— Давай завтра, после работы. Как обычно, у церкви?

— О’кей.

Лана медлит, не отключается. Потом очень тихо спрашивает:

— Ты думаешь обо мне?

— Да, — признаюсь я.

— Уже от одной мысли, что ты думаешь обо мне, я возбуждаюсь, — шепчет она.

Слышу едкий смешок, такой характерный для нее. Смешок, превращающий все по-настоящему важное в тлен.

Ну, и ладно! С оптимизмом смотрю в ближайшее будущее. Что ж, календарь на неделю постепенно заполняется. В четверг у меня встреча с Харуном, в пятницу — поминки. Нужно отдать последний долг Наташе. Звоню Феде, отрываю его от работы, договариваюсь. Он уже в курсе, что старшей сестры не стало. Грустит и матерится чаще обычного. Федя предлагает собраться на площадке для гриля — гриль-плаце, в Ведьмином лесу. Я знаю, где это — проезжаем мимо, когда ездим за водой к источнику. Гриль-плац представляет собой прямоугольную площадку, посыпанную гравием. На площадке есть деревянные столы со скамейками, урны для мусора, грильницы, оборудованные решетками, и обложенное толстыми бревнами место для сжигания отходов. Если не будет дождя…

После обеда, чтобы быстрее скоротать время до сна, ищу в Интернете информацию о гибели Ханса и Гретель Райнер. Пора мне побольше узнать о том, что произошло вечером тринадцатого июня тысяча девятьсот девяносто первого года в Ведьмином лесу. Так сказать, официальную интерпретацию событий, на основании которой Алоис Кальт был признан «Баварским монстром» и осужден на пожизненное заключение.

По версии следствия, которое вел тогдашний инспектор Хеннинг Крюкль, произошла следующая страшная история. Десятилетние двойняшки Ханс и Гретель Райнер в четверг тринадцатого июня тысяча девятьсот девяносто первого года находились до вечера на детской площадке, расположенной на опушке Ведьминого леса. После школы родители отпустили их поиграть с другими детьми. Примерно в девять часов Ханс и Гретель решили сбегать на источник в Ведьмин лес — попить воды. Они звали с собой и других детей, но те испугались наступающей темноты и не пошли в лес. Двойняшки, взявшись за руки, дружно отправились в путь по дороге, исчезающей в чаще. По темной дороге, ведущей только в одну сторону, в непроглядно-черное будущее. Это был последний раз, когда их видели живыми.