Хуан Мадрид - Прощай, принцесса Страница 27

— Как ты знаешь, Асебес заявил, что он несколько раз видел тебя вместе с Лидией в нашем доме.

— Да, знаю. И это правда. Слушай, ты должен найти грязного педика и потребовать у него свою посылку.

— А на остальных кассетах что?

— Материалы для романа, который я сейчас пишу. Я всегда именно так начинаю работать над романами: сперва делаю записи — это подготовительный этап. Я сразу понял, что попаду в главные подозреваемые и решил вооружиться заранее. Те материалы могут сильно помочь тебе в расследовании. Особенно пленка, о которой я только что говорил, на которой записан рассказ того человека.

— Ты что, собрался превратить все это в роман?

— Писатели часто используют свой жизненный опыт в работе, по крайней мере я один из таких. Хотя, по справедливости сказать, есть и другой тип литераторов. В любом случае я думаю, что у меня не будет времени закончить его, если ты не поможешь мне распутать клубок. Ты должен сделать это быстро, иначе роман так и останется ненаписанным.

— Ты хочешь подзаработать на этом, Хуанито?

— Дело вовсе не в том, зарабатываешь ты или нет деньги литературой, Тони. Дело в том, на что ты способен пойти, чтобы заработать их. А я просто собираюсь рассказать то, что знаю, честно рассказать. Ты уже в курсе, что они меня загнали в угол? Мои книги не продают и не переиздают. Они объявили мне бойкот. Я просто обязан написать этот проклятый роман, рассказать все как есть. Но прежде мне нужно, чтобы ты прослушал мои пленки.

— Неужели ты не помнишь того, что надиктовал две недели назад? Не делай из меня дурака!

— Да все я помню, Тони. У меня фотографическая память, ты же знаешь, я могу восстановить любую слышанную фразу. Но тут совсем другой случай. Мне нужна пленка, на которой записана беседа с тем мужиком, для того, чтобы доказать: я пишу чистую правду. И я должен закончить эту работу в максимально короткий срок, я больше здесь не выдержу.

— Все это, конечно, хорошо, но сколько времени уходит на написание романа? Месяц, два, год?

— Значит, так, слушай меня. Существует два основных типа писателей: первые — прирожденные рассказчики, вторые — словно режут по камню, как, например, Борхес, который был одним из лучших в своем направлении. Я из породы рассказчиков. Твой вопрос весьма интересен. Сколько нужно времени, чтобы создать роман? Я и сам не знаю… Зависит от того, что это за роман, или еще от твоего повествовательного дара, а также от того, насколько хорошо ты владеешь материалом, какое у тебя здоровье, есть ли свободное время и не должен ли ты отрываться на другие занятия. Как видишь, на скорость работы влияет множество самых разных факторов. В данном случае у меня есть преимущества: я здоров, обладаю достаточным количеством времени и хорошо знаю тему. Однако я весь издерган и страдаю бессонницей. Одна только мысль о том, что моя посылка потерялась, приводит меня в ужас.

Он задумался на несколько секунд. Я докурил, кинул окурок на пол и растоптал его носком ботинка.

— Достоевский за двадцать пять дней написал «Преступление и наказание» и четыре недели диктовал «Игрока» своей машинистке Анне Григорьевне Сниткиной, двадцатилетней девушке, на которой он в итоге и женился. А Сименон… в его мемуарах говорится, что он никогда не тратил больше месяца на написание любой из своих историй о Мегрэ… А один раз он на спор за три дня сочинил роман, сидя в отдельном кабинете в кафе «Флора» в Париже… Конечно, это было в эпоху сюрреализма… Стивенсон тоже был очень быстрый.

— Подожди минутку, наше время кончается, а я должен еще у тебя кое-что спросить. Забудь про романы и ответь мне. Я вчера встретил Луэнго в кафе «Хихон», и у меня создалось впечатление, что он тебя просто ненавидит. Ты чем-то ему насолил?

— Что значит я ему насолил? Ну да, конечно, я много чего про него писал, это страшный лицемер.

— Хуанито, есть в этом деле еще что-нибудь, о чем ты умолчал? Существует единственная улика против тебя — дневник бедной девочки. И это меня удивляет. Луэнго не может быть настолько глупым. С чего они вообще взяли, что я мог быть твоим сообщником?

— Как-то раз Лидия рассказала мне, что боится за свою жизнь, она думала, что ее преследуют. Я попытался ее успокоить, сказав, что у меня есть оружие, мой пистолет, и я могу помочь ей. И что у меня есть друг, которого я могу попросить защитить ее. Это ты, Тони. О чем она тотчас написала в своем дневнике. На самом деле я всего лишь похвастался тем, что у меня есть такой друг, как ты. Отсюда, основываясь на ее записях, они решили вывести целую теорию о твоем соучастии в преступлении, Тони.

— Я в жизни не был знаком с Лидией, вопреки всем тем глупостям, которые она писала в своем дневнике.

— Мы оба знаем это — ты и я. А она к тому же была уверена, что однажды ты распустил руки. По крайней мере, так написано в дневнике.

— Непонятно, как ей вообще подобное могло прийти в голову.

Дельфоро пожал плечами. Потом спросил:

— Что ты думаешь о Гадесе, Тони?

— Он очень умный. И кажется, честный. Ты его видел еще раз?

Дельфоро вместо ответа отрицательно покачал головой. Потом провел рукой по жидким волосам на макушке. Но так и не успел мне ответить. В стальную дверь коротко постучали, и я подошел к выходу из камеры. Хуан умоляюще сложил руки на груди:

— Тони, найди пленки, прошу тебя. Я должен выйти отсюда, я больше не могу здесь находиться.

— Сделаю все от меня зависящее.

— Тебе стоит поторопиться, пока меня не убили.

— Что?

— Да, меня прикончат, и это произойдет здесь, в тюрьме. Скорее всего, моя смерть будет замаскирована под самоубийство или несчастный случай — к примеру, я разобью себе голову, поскользнувшись в душе, или погибну в драке с другими заключенными… Это очень легко сделать, пока я сижу здесь. Только тогда их дела не станут достоянием публики. Я все знаю, Тони. Все.

— Ты преувеличиваешь, Хуанито. Не говори ерунды.

— Нет, не преувеличиваю. Я сказал: найди записи или меня убьют.

— Ты параноик! Неужели ты серьезно все это говоришь?

В дверь заглянул Фаустино:

— Прошу вас, сеньор Дельфоро, у меня будут неприятности.

Хуан порывисто меня обнял. Я вышел из камеры, и Фаустино захлопнул дверь за моей спиной.

— Вы должны покинуть это место до того, как заступит другая смена, вы ведь понимаете о чем я, да? Не хочу, чтобы остальные вас увидели. Тут у нас не принято давать никому особых привилегий.

— Да, конечно. Не волнуйтесь.

Он провел меня по зеленому коридору, направляясь к выходу. Но прежде чем попасть к контрольно-пропускным службам, мы свернули налево и оказались во внутреннем дворике блока. Это была залитая бетоном узкая прямоугольная площадка, на которой бездельничало несколько осужденных — некоторые из них собрались в кучки, другие курили поодиночке на полуденном солнце, проникавшем сюда в виде светлого пятна, освещавшего одну из стен.

При нашем появлении заключенные замолчали и отвели взгляды — на то время, пока мы пересекали двор, направляясь к двери такого же зеленого цвета. Я заметил, что в глазах этих людей светится затаенная злоба.

Однако я продолжал смотреть на них. Мной овладело странное чувство, что кто-то здесь был мне знаком. Может, сработал приобретенный за годы службы в полиции рефлекс? Примерно то же происходит с охотничьими собаками, когда они чуют потенциальную жертву Молодой надзиратель заметил мое замешательство и сказал:

— Это, если можно так выразиться, товарищи сеньора Дельфоро по заключению. Тут террористы и особо опасные преступники. Вы кого-то из них узнали? Сеньор Матос сказал, что вы служили в полиции.

— Да, было такое. Но я не думаю, что знаю кого-нибудь здесь. Сеньор Дельфоро никогда не выходит на прогулки?

— Очень редко, обычно он безвылазно сидит в своей камере и работает.

Он открыл дверь, а я оглянулся, чтобы еще раз обежать глазами дворик. Но тут Фаустино легонько подтолкнул меня к выходу со словами:

— Сеньор Матос очень порядочный человек, настоящий кабальеро. Он посодействовал, чтобы моя дочка попала в хорошую школу Пресвятой Девы из Лорето, там дорогое обучение, но она получила стипендию. Передайте ему от меня благодарность и наилучшие пожелания, пожалуйста.

— Да, конечно передам. Скажите, Фаустино, тут у вас часто случаются драки? То есть бывают ли серьезные ранения или что-то подобное?

— Постоянно случаются стычки — тут обитает агрессивный народ. В прошлом году даже убили одного — воткнули ему зубную щетку в глаз. Это мафиозные разборки, связанные с наркотиками, понимаете? Они покоя не знают. Но тюрьма настолько переполнена, что мы всерьез опасаемся, как бы не начался бунт.

— Бунт?

— Два года назад такое случилось, а ведь тогда заключенных было гораздо меньше, чем сейчас.

— А сеньор Дельфоро, с ним как? Он нормально себя ведет?