Александр Зеленский - Грядет царь террора Страница 27

— Говори, сука! — крикнул мужик с кривой физиономией, появившийся в комнате вслед за дружком.

— Вы обознались! Я офицер Российской армии… — выдохнул Виктор, пытаясь всеми доступными ему сейчас способами освободиться от рук волосатого орангутанга.

— Эй, Бес! С тебя сотня «гринов»! — заорал волосатый.

— Чего ты все переживаешь? — заходя в затемненную комнату, проговорил Бес. — Сейчас он нам всю правду расскажет… Ну-ка, Фома, приоткрой шторку, чтобы посветлее было. Я его сейчас по-другому спрошу…

С этими словами Бес выбил табуретку из-под Виктора, а затем принялся методично пинать его ногами, как футбольный мяч. Когда ему это занятие поднадоело, он достал из своего кармана удостоверение, принадлежавшее Семину, и сунул ему в лицо.

— Если соврешь, убью! — проговорил он. — Ты мент?

— Нет, я офицер!.. — прошептал Семин разбитыми губами, сплевывая кровь.

— Значит, не мент? Поня-я-тно… Фома, где там твой любимый утюг? Я надеюсь, ты его подогрел до нормы? А то, как в прошлый раз, будет пахнуть паленым мясом…

— Утюг греется, — прогундосил Фома. — Через пять минут клиент будет говорить всю правду. Способ испытанный!

— Значит, говоришь, что ты не Химичев? — жмурясь от предвкушения садистских удовольствий, проговорил Бес. — Что ж, тем хуже для тебя. Нам нужен только Химичев. А раз ты не Химичев, то придется тебя ликвидировать. Забьем в ванне на мясо, разрубим на порции и отправим шашлычникам на «плешку». Не все же им собачатиной да кошатиной людей кормить…

Семин посмотрел Бесу в глаза и понял, что тот не шутит. Похоже, этот недоумок просто не умел шутить.

— Так ты Химичев или нет? — снова спросил Бес.

В этот момент появился Фома, перебрасывая из руки в руку горячий утюг, подогретый на газовой плите.

— Химичев… — проговорил Семин.

— Не слышу! Громче!

— Химичев я, Химичев! — заорал Семин что было сил, поскольку Фома поднес утюг к его лицу.

— Во, Химичев! А я тебе что говорил, дурья башка? — спросил Бес у волосатого. — Где мои денежки? Можешь отдать «деревянными», я не гордый…

— Да врет он все, Бес! Ты что, сам не видишь?! — заорал волосатый, прикрывая карман с кошельком обеими руками. — Дай-ка этого «охфицера» мне, я сам у него спрошу… Почему это ты, Химичев, на фотке в форме старшего лейтенанта изображен? И почему это, сучий кот, у тебя там фамилия другая?

— Это ксива для отвода глаз… — пробормотал Семин.

— Ага! Твою мать!.. — волосатый приподнял Виктора с пола, поставил на ноги, а затем сильным ударом кулака в солнечное сплетение снова сбил его с ног. — Ладно, пускай подумает на досуге, нам все равно спешить некуда. А мы пока пойдем горло промочим, а то все пересохло… Так что, Бес, готовь денежки. Я тебе точно говорю, что это не Химичев…

Троица, оставив Семина валяться на полу, отправилась на кухню. Видимо, они действительно никуда не спешили, дожидаясь своего хозяина. Зато Виктор понял, что ничего хорошего от этих нелюдей ему ждать не приходится. И для того, чтобы освободиться от них, надо рассчитывать только на себя.

Осмотревшись вокруг, Семин попытался отыскать хоть что-нибудь острое, для того чтобы обрезать путы на руках. Сперва ничего не заметил. Только минут через пять он увидел на перевернутой табуретке, на которой до этого сидел, отогнувшийся кусок жести, которыми были обиты ее ножки. Жесть оказалась достаточно острой с краю, и Семин подобрался поближе к табуретке и, повернувшись к ней спиной, принялся перепиливать клейкую ленту. Она не поддавалась, но он, сдирая кожу на руках, продолжал свое дело, не отвлекаясь ни на что. Поэтому он поначалу даже не обратил внимания на звонок в прихожей.

— Фома! Открой папе! — крикнул Бес.

— Пошел ты!.. — неожиданно окрысился Фома. — Чуть что, все я!.. Я вам кто? Мальчик на побегушках?..

— Не трожь его, Бес, — проговорил волосатый. — Он перепил… Я сам открою. А ты готовь «грины»…

— Кто это там? «Наша папа пришла! Молочка принесла…» — пропел волосатый, открывая дверь. — Папа, это не Химичев, бля буду!..

Тут ему и съездили прикладом по голове. Однако прежде чем упасть, волосатый успел вскрикнуть:

— Бляха-муха!

И этот крик послужил сигналом его дружкам. Бес схватился за автомат, лежавший на столе рядом с бутылками, а Фома не раздумывая сиганул в открытое окно, забыв, что квартира находится на девятом этаже…

— Оружие на пол! — заорал спецназовец в полном своем боевом облачении, врываясь на кухню.

Но Бес нажал уже на спусковой крючок. АКМ в его руках несколько раз дернулся, изрыгая пули из дула, которые «перекрестили» спецназовца в районе груди. Даже бронежилет его не спас. Зато следовавший за ним майор Краснов не стал испытывать судьбу и подставляться под пули. Он просто выставил руку с пистолетом Стечкина из-за угла прихожей, ведущей на кухню, и всадил всю обойму в Беса, превратив его тело в сито. Только после этого он, перепрыгнув через труп автоматчика, подбежал к окну и выглянул из него вниз. Труп Фомы лежал внизу, размазавшись на асфальте раздавленной гусеницей.

«Вовремя подскочили», — подумалось Краснову, когда он зашел в маленькую комнату, где все еще пытался избавиться от своих пут Семин.

— Как вы меня нашли? — удивленно спросил Виктор.

— Ты забыл про радиомаяк. Техника, брат! Это тебе не хухры-мухры…

Трупы боевиков отправили в морг, а волосатика, который от испуга начал заикаться, отправили под охраной в Управление.

— Все хорошо, что хорошо кончается! — помогая избавиться от липкой ленты, сказал Семину Краснов.

Говоря это, Вадим Николаевич, конечно же, и предполагать не мог, что на машину, перевозившую задержанного волосатика, будет совершено нападение. При этом самому волосатику пуля неизвестного снайпера попадет прямехонько в лоб…

Глава 16. Дуракам везет

Брыксин часто задумывался над одной странностью, которую подметил в жизни. Почему-то плохим людям всегда больше везло, чем хорошим. В этом смысле весьма показательной была история его соседа по лестничной клетке в престижном доме, где сам Брыксин проживал последние пять лет.

Соседа звали Никита Самсонович. Долгое время он проработал фотокорреспондентом в какой-то провинциальной газетенке, бросил трех жен с детьми и теперь только и делал, что скрывался от алиментов. А еще он пил, пил помногу и беспрестанно, все время попадая в ситуации, опасные для собственной жизни. В последний раз, будучи в состоянии хорошего подпития, он попал под электричку. Точнее, вывалился из нее, когда электричка подошла к станции и ее двери автоматически отворились. Поскольку Никита Самсонович был человеком достаточно худым, то умудрился проскользнуть в узкую щель, образовавшуюся между вагоном и платформой, и оказаться внизу. Но этого мало. Кроме всего прочего, его тело еще проткнул длинный металлический штырь от строительной арматуры. И что же? Хороший человек на его месте скончался бы моментально. Никите Самсоновичу же все нипочем! Его доставили в больницу, извлекли из заднего места штырь, залатали, заштопали, и через месяц он как новенький уже бегал за водкой, слегка опираясь на палочку. И подобные травмы с ним происходили довольно часто. То руку сломает по пьяни, то ногу, и все жив. Видимо, таким людям помогает сам Господь Бог. Вопрос только, для чего?..

Так думал Брыксин, сидя на подмосковной даче у «лучшего друга» Резо Кутаисского, к которому тоже питал чувство огромной зависти. Ведь этот самый Резо был куда хуже того же соседа-алкаша, а везло ему в жизни еще больше. Все имеет, размышлял Брыксин. Дом полная чаша, власти над людьми сколько хочешь, денег хоть отбавляй…

Только что Резо расплатился с Мабутой за выполненную работу, вручив ему из воровского общака солидную сумму в долларах. С такими деньгами тот мог чувствовать себя вполне обеспеченным человеком в любой стране мира.

— Что теперь думаешь делать? — спросил Резо, закусывая овощным рагу — мясное ему было противопоказано. — Наверное, рванешь на курорт, в мою любимую Пицунду? Там сейчас хорошо. Тепло, море, и вся милиция куплена…

— Ну уж нет, кацо! Я поеду куда подальше. Думаю попутешествовать за бугром, повидать мир, а то я, кроме зоны, еще нигде не бывал.

— Это правильно. Поезжай! — разрешил Резо, но тут же добавил: — Потом…

— Как это? — не понял Брыксин. — Почему потом?

— Мне нужно, чтобы ты побыл еще здесь. Мне нужно, чтобы ты опять вошел в доверие к своему бывшему пахану Салову…

— Да ты что, кацо? Я же с ним в контрах. Он же на меня, кабан, всех своих новых ищеек натравил! Убить меня хотел! Дачу сжег!.. Ты что, кацо?.. Смерти моей хочешь?!

— Тихо, тихо! Не гоношись, Мабута! — резко прикрикнул Резо. — Ты же меня знаешь. Если я говорю, что это надо сделать, значит, так надо. Я никогда не говорю, если это не надо… Понял?