Морион - Литтмегалина Страница 27

«Наконец-то кто-то спросил об этом», – подумал Айла.

– С ней все в порядке. Она никак не контактировала с нападавшим. Она его даже не видела.

– Где она сейчас?

– У друзей, – уклончиво ответил Айла, опасаясь спровоцировать залп вопросов.

– У Морион есть друзья? Это что-то новое. Убийца уже пойман?

– Следствие идет. Его личность пока не установлена. Полагают, он был заинтересован в краже принадлежавшего Хевигу оружия.

– Как это ужасно…

– Чудовищно. Вы знали Хевига?

– Морион сказала, он хороший парень, – Ольрика встала и растерянно прошлась по гостиной. – Когда звонила мне… год назад. А так мы с Хевигом не были знакомы.

– Это был последний раз, когда вы разговаривали с дочерью?

– Да. Я и после пыталась дозвониться ей на мобильный, но безрезультатно – она отказывалась взять трубку. Потом тот номер стал и вовсе недоступен.

Возможно, Морион не солгала, когда упомянула, что уронила свой телефон в реку.

– Вы пытались еще каким-то образом с ней связаться?

– Бывший муж повидался с ней в начале осени. Передал, что дела у нее сносно, так что я решила ее не трогать, раз она сама не выходит на контакт.

– А как давно вы встречались с Морион?

– Больше двух лет назад. Когда она вернулась из Роаны.

– В каком она была состоянии?

– Ужасно выглядела. Тощая как спичка. Волосы почти под корень обрезанные, кошмар. Я всегда с ней ругалась из-за волос. И других вещей… многих других.

– Полагаю, вам тяжело с ней пришлось, – Айла сконструировал на лице выражение понимающего сочувствия.

– Да. Всегда она была какая-то… чужая. Едва научилась говорить, как уже ни в чем со мной не была согласна. Я покупала ей кукол – она играла с камнями и ветками. Я надевала на нее платья – она требовала шорты. Я говорила ей: иди играй с детьми – она пряталась под кровать. И чем настойчивее я требовала, тем больше она упорствовала на своем.

«Вот и прекратила бы требовать, – подумал Айла. – Глядишь, вам обеим пошло бы на пользу».

– Взять хотя бы ее волосы. Я отказывалась их укорачивать. Они отросли у нее до талии, красивые были, блестящие, густые. Лет до девяти она терпела. А потом взяла и откромсала их кухонными ножницами. Хорошо, что уши себе заодно не отстригла.

– Как Морион реагировала на ваши попытки контролировать ее? Пыталась ли драться? Бросала ли вещи в приступе ярости?

– Нет, она на меня не набрасывалась. Просто запиралась в собственной голове, да так, что уже не дозовешься.

– Возможно, были какие-то единичные случаи несдержанного поведения?

– Ничего не могу припомнить. Хотя ответить грубо, накричать – это она могла. Но ничего из ряда вон выходящего.

– Ольрика, можно я взгляну на ее комнату?

Ольрика даже не пыталась скрыть удивление.

– Можно.

Как в одном из снов, Айла вышел во все тот же блекло-зеленый коридор. Он миновал белую, множество раз перекрашенную дверь ванной, вспомнив давний страх, что однажды, выйдя после душа в чем мать родила, явит все свое великолепие Ольрике, вернувшейся с работы раньше обычного. На секунду замерев у второй двери налево, он толкнул ее ладонью, ощутив такую знакомую шершавую поверхность.

Комната Морион не изменилась, разве что оказалась меньше, чем ему помнилось. Взгляд Айлы скользнул по блекло-голубой стене, опустился к небольшому письменному столику из темного дерева, прошелся по книжной полке и замер на тесной кровати. Как они размещались тут вдвоем, сейчас он и представить себе не мог. Он рассеянно присел на покрывало, настолько погруженный в нахлынувшие на него воспоминания, что голос Ольрики вдруг отдалился и зазвучал глухо, как сквозь преграду.

В самый первый день не произошло ничего вызывающего. Он действительно объяснял Морион математику. Просто в какой-то момент пальцы Морион как бы невзначай легли на его запястье. Морион была девушкой, на которую он едва ли когда-то обращал внимание. Даже находясь рядом с ней, в уединении ее спальни, Айла не смотрел в ее сторону, больше сосредоточенный на задаче и пестрящих ошибками каракулях в тетради Морион. Да и с девушками ему уже доводилось контактировать куда как интимнее. Но тепло ее прикосновения мгновенно проникло глубоко под его кожу. Оставшееся время их урока Айла чувствовал себя таким взбудораженным, что порой терял нить объяснений. На следующий день, когда Морион повторила этот трюк, он перевернул свою руку ладонью вверх и обхватил ее пальцы. В голове не было ни единой мысли, только желание трогать ее, поддавшись потоку эмоций.

– Вы меня слушаете? – повысила голос Ольрика.

– Да, я слушаю, – рассеянно кивнул Айла, ощущая на себе ее пристальный, изумленный взгляд. Ему запоздало пришло в голову, что не стоило так уверенно направляться в комнату, в которой он якобы никогда не бывал раньше. Впрочем, даже если Ольрика что-то заподозрила, его это не заботило.

– В старших классах она вдруг перестала остригать волосы, да еще и купила кой-какую косметику, хотя на макияж ее надолго не хватило, конечно. Замкнутая стала хуже прежнего, слова не вытянешь. Но в то же время как будто спокойнее, мягче. Я поняла, что что-то у нее происходит. И, стоило ей выйти с утра на порог, начинала обыскивать ее комнату. Однажды обнаружила на простыне пуговицу, с рубашки. Мужской…

Айла не изменился в лице. Просто оперся на ладонь, отыскивая ощущение равновесия.

Ольрика продолжила с той же отстраненной, бесцветной интонацией:

– Я сунула пуговицу в карман и ушла на работу, хотя больше всего мне хотелось заявиться к Морион в школу и надавать ей оплеух прямо там, при всех. Возвращаюсь с работы, а она сидит себе преспокойненько за кухонным столом и перебирает рис к ужину. Сама невинность. За рабочий день я успела немного перебеситься, так что говорю ей обычным тоном: «Морион, я хочу с тобой поговорить». Она взглянула на меня безмятежно: «О чем, мама?» Не ощетинилась, не попыталась сбежать, даже не заподозрила ничего. Я к ней присмотрелась и вдруг увидела, что она счастлива. Ни следа улыбки, как и всегда. Но глаза, все ее лицо светились. И я ответила: «Да так, ничего. Сама забыла, что хотела сказать».

Ольрика развернулась к Айле, направив на него настойчивый взгляд, и Айла заставил себя ответить, посмотреть прямо на нее.

– Моя дочь вела себя предосудительно, и как мать я должна была это прекратить. Но я позволила ей поступать как хочет. Единственный раз, вот только тогда. Потому что она была так сильно влюблена. И это делало ее почти нормальной, понимаете? А потом все испортилось. Я не знаю, что случилось. Мне она никогда ничего не рассказывала. Просто окончательно замкнулась в себе. Сидела целый день взаперти в своей комнате, есть выходила по ночам. Стала словно призрак – вроде ее видишь, а вроде и не очень. Я надеялась, после поступления в университет она найдет себе хоть каких-то друзей, но