Тайна синих озер - Андрей Анатольевич Посняков Страница 27

Первым был Костя Хренков, уже в умат пьяный:

— Серый, ну просил же медленную…

— Так ставил уже…

— А че? Рок-н-ролл не танцуем? — вылупился Алекс. И сразу же нарвался на удар…

Котька Хренков еще до армии слыл парнем резким. Тем более боксом когда-то занимался, не все еще позабыл. Хотя на вид — этакий птенчик. Щуплый, как цыпленок. Еще и челочка блондинистая, и совершенно девичьи ресницы. Не парень, а… соплей перешибить!

— Ми-и-и-ть! Наших бью-ут! — схватившись за скулу, истошно завопил Кошкин.

К пьяному тотчас подскочил Дылда, а за ним и Курицын.

— Милиция-а! — заорала какая-то женщина.

Несколько дюжих мужиков соизволили обратить внимание на буянов.

— Нет, — обернувшись к Курицыну, цыкнул Дылда. — Тут нам не катит. Э, Котька! Пойдем, выйдем, что ли?

— Да пошли!

Хренкову явно хотелось подраться! Он с охотой зашагал следом за кодлочкой, по пути бросив на землю модную свою курточку. Хорошо, кто-то подхватил да повесил на спинку скамейки.

Между тем драчуны завернули за клуб, к уборной. Там и начали. Первым ударил Хренков — вырубил хуком слева подвернувшегося под руку Курицына. Тот так кувырком и полетел!

Кошкин опасливо держался подальше и лишь подначивал:

— Дай ему, Митя, дай! Покажи, где раки зимуют!

— Ну, давайте, давайте! — Котька уже, кажется, протрезвел и даже хлопнул в ладоши. — Хотите — по одному. А хотите — все разом. Подходи, отоварю!

Видя такое дело, Дылда выхватил финку. Махнул!

— Щас посмотрим, кто кого отоварит!

— Дылда, ата-ас! — благим матом вдруг заорал пришедший в себя Курицын. — Атас, пацаны! Милиция!

Глава 5

Озерск,

начало июня 1963 г.

Сразу за Школьной улицей начинался лес. Ельник, сосны, осины. На склонах холмов рассыпались мелкие цветки земляники, чуть выше, в тени деревьев, — черника с брусникою. Пойдут скоро и ягоды, и грибы, ходить далеко не надо — только успевай, не ленись. Кто рано встает, тому Бог подает.

На пологом холме в ельнике, сразу за огородами, располагались выносные погреба, называемые просто «ямы». Почти вся улица была в двухэтажных, барачного типа, леспромхозовских домах. Личный подвал-погреб устроить было сложно, а на огороде — жалко земли, которой после постановления любимой партии об ограничении приусадебных участков и так осталось мало. Вот и копали погреба неподалеку, в лесочке. В каждом доме — четыре квартиры, а всего домов — с полдюжины будет, вот и «ям» — много. А то ведь картошку где хранить прикажете? В сарайке, в дровянике, — померзнет, а дома, в тепле, — сгниет. Вот погреба и пригождались. Просто копалась обычная яма, обшивалась толстыми досками, сверху ставилась небольшая — шалашиком — будка, в ней дверь и навесной замок, чтоб кто попало не лазил!

В дни войны в этих местах были укрытия от бомбежек — «щели», артиллерийские капониры, землянки. Этого добра с тех огненных лет в лесу оставалось множество. Вот одну из таких землянок и приспособили под собственный «штаб» ребята из компании Ваньки Мошникова. Не одни они — подобных «штабов» по лесам много было, каждая ребячья компания ревниво охраняла свое убежище, держала его втайне.

Старшеклассники такими делами не занимались — уже неинтересно было. Землянки обустраивал народ помладше, классов из пятых-шестых. В казаки-разбойники играли, в «немцев и партизан». Разрушить чужой «штаб» — милое дело, дело чести, доблести и геройства. Потому компашки друг за другом следили и место своего «штаба» охраняли строго. Частенько брали «языков», все честь по чести — завязывали им глаза да неподалеку, в старом карьере, «пытали»: зимой напихают снега за шиворот, летом — настегают крапивой. Неприятно.

О таком вот штабе Ваньки Мошникова Женька узнала от третьеклассника Вовика из своей подшефной «звездочки». У пионеров звенья были, а у октябрят «звездочки» — по пять человек. Даже книжка такая была «Командир звездочки», Женя читала.

Солнце садилось, над вершинами сосен играли золотистые сполохи. Темнело нынче поздно, и высокое небо долго оставалось светлым. Дневная жара немного спала, сразу же активизировались комары, слепни и прочая кровососущая сволочь. Девочка даже пожалела, что не переоделась, — так в платье и пошла. Ноги, плечи и руки голые — кусай не хочу!

Пройдя по лесной дорожке до старой водонапорной башни, Женька свернула на холм, к ямам. Где-то невдалеке, между ямами и карьером, и находился «штаб». Именно так говорил Вовка.

Встав между соснами, девушка огляделась. Ну, вот они — ямы. Там вот — карьер… Значит, теперь — по южному склону. По южному… хм… а знает ли Вовка, где юг?

Женька ойкнула — едва не упала, сильно зашибла ногу об упавшее дерево. Постояла немножко, прошла чуть ближе к карьеру, осмотрелась. Пошла дальше, того не замечая, что за ней уже давно наблюдает пара внимательных глаз.

Ага! Девушка засмеялась, увидев особую примету — старую катушку от проводов. Большая! Ее вместо стола можно приспособить — многие так и делали. На огороде, конечно, не дома же. А еще…

— А ну стой! — прозвучала властная команда. — Женька на секунду опешила, не зная, что делать. — Стой, кому говорят!

Из-за можжевельника прямо на нее вдруг выскочили двое парней, на вид — лет по двенадцать-тринадцать. Один — здоровый, толстый, с круглым, каким-то поросячьим лицом и белобрысой, падающей прямо на глаза челкой. Второй, наоборот, — длинный и тощий, стриженный почти наголо. Узкое вытянутое лицо, большие оттопыренные уши… Оба одеты одинаково — треники, кеды, рубахи. У толстого на руке — часы.

— Ага, попалась! — Парни схватили девчонку за руки и как-то нехорошо засмеялись: — Попалась! Ну, теперь держи-ись.

Эх, вот ведь угораздило! Девушка закусила губу: ну, точно — Горемыка! На ровном месте себе приключений нашла.

— Шныга, куда ее? В штаб? — не отпуская Женьку, деловито справился толстяк.

Лопоухий Шныга покусал тонкие губы и отрывисто кивнул:

— В штаб! Командир пусть решает.

— А ну шагай! — толстяк больно пнул девочку под колено.

Женька дернулась:

— Никуда я с вами не пойду!

— Пойдешь! — недобро ухмыльнулся Шныга. — Иначе прямо здесь изобьем. Будешь знать, как подглядывать! По мордасам врежем — поняла?

— Да что с ней разговаривать?

Толстяк потащил Женку за руку прямо через колючие кусты.

— Платье порвете, дураки!

Девушка поначалу упиралась, но скоро поняла — бесполезно. Толстяк пер, как танк! Длинный едва поспевал сзади, подгоняя пленницу чувствительными тумаками.

Женька не плакала — ругалась и гордо сопела. Хотя и ноги уже все были в царапинах, и платье порвалось на подоле.

— Ничего-о!