Андрей Константинов - Полукровка. Крест обретенный Страница 28

Все было удивительно вкусно, и пока она завтракала, шальная мысль о том, что можно доесть и не идти ни к какому Перельману, а просто затеряться в этом городе, стать такой, как девушка напротив, и не лезть ни в какое наследство, не раз приходила ей в голову. Честно говоря, Самсут побаивалась этих сумасшедших денег и всего, что с ними связано. Как только дело доходило до какой-либо бухгалтерии, подсчетов и расчетов, она инстинктивно сворачивалась, словно улитка в своем домике. А ведь если на нее действительно свалится наследство, надо будет как-то с ним разбираться — налоги, пошлины, нотариусы…

«Бр-р-р! Но постойте! — Самсут даже не донесла до рта бриошь. — Ведь прямая-то наследница не я, а мама! Значит, и возиться со всем этим придется ей, а не мне! А уж Гала развернется на славу! Надо действительно срочно позвонить Каринке, чтобы та любыми способами искала связи со Ставищами — всяко это будет быстрее, чем все эти официальные пути».

По советской привычке Самсут решила, что сделать это надо непременно с какого-нибудь главпочтамта, как это всегда принято у нас, и уже собралась спросить официанта, где в Париже этот самый главный почтамт, но, поглядев на часы, увидела, что времени до встречи осталось совсем впритык. «Ладно, как только, так сразу, — решила она и побежала искать тот неведомый «Тур д'Аржан», в котором была назначена встреча.

В поисках его Самсут пришлось пройти все семь кругов ада, поскольку она произносила название так, что ни один француз не мог понять, что ей нужно, а ничего другого, кроме названия, она не знала. Она металась, как в западне по узким улочкам и проспектам, растрепанная, ненакрашенная, в футболке, уже подозрительно начинавшей пахнуть, и мятых льняных брючках. Наконец, над ней сжалился некий благообразный старичок в белоснежной кепке, путем долгих окольных вопросов понявший, что ей нужно, и даже сопроводивший ее до места.

Самсут порывисто чмокнула старика в одеколонную морщину на щеке и случайно увидела себя в стекле ближайшей витрины. Зрелище, на ее взгляд, было чудовищным, но Самсут вдруг почувствовала себя уже наследницей миллионного состояния, которой сам черт не брат, и нахально шагнула внутрь.

В вестибюле нервно расхаживал Шарен, в первое мгновение ее просто не узнавший.

— Мадам… — растерянно пробормотал он и повторил совсем уже жалобно. — Мадам… Вы… вы меня решили без ножа зарезать… Моя репутация, боже! Ведь завтра весь город начнет говорить, что Шарен обслуживает каких-то маргиналок!

— Глупости! — неожиданно веско одернула его Самсут. — Многие миллионеры как раз предпочитают одеваться, как придется, во всякую рвань, я сама читала. И, вообще, вам важна не я, а мои деньги. Вот и все, поэтому прекратите ныть!.. Ну, где ваш Оливье, или Перельман, или как там его еще? Ведите меня к нему!

Ошалевший от подобного натиска Шарен выругался себе под нос по-армянски, однако повел клиентку в заранее заказанный кабинет.

Навстречу им из-за столика поднялся сухонький, будто весь на шарнирах, господин с лисьей мордочкой. Он быстро окинул Самсут взглядом, но в отличие от Шарена, остался, кажется, вполне доволен. Многолетний опыт подсказывал ему, что, если клиент может позволить себе явиться в таком виде в такое место, да еще и опоздать, дело с ним иметь не только можно, но и нужно. Он быстро склонился над рукой Самсут и будто клюнул ее носом.

— Чрезвычайно рад видеть вас, мадам Головина, — прошуршал он на безупречном английском. — Или предпочитаете разговор на каком-либо другом европейском языке? Может быть, испанский?

— О, нет, благодарю, английский меня вполне устраивает, — как можно более светски произнесла Самсут, окончательно укрепляясь в роли миллионерши с причудами и непринужденно села в кресло. — Я прошу вас изложить ваши соображения как можно лаконичнее — у меня мало времени.

Шарен, наблюдая за своей столь неожиданно изменившейся клиенткой, все никак не мог взять себя в руки и даже забыл поджать нижнюю губу.

— …А вы, что же, мсье Шарен, садитесь, без вас я, как без рук, — ослепительно улыбнулась ему Самсут и почесала сандалией лодыжку точно так же, как делала это девушка в кафе. Губа у Шарена отвисла еще больше.

Насладившись триумфом, хотя внутренне и обмирала от своей наглости, Самсут, наконец, дала мужчинам заговорить. Из всех хитросплетений их заковыристых фраз и юридических терминов, которыми наперебой щеголяли адвокаты, она поняла лишь то, что наследство у ее блудного дедушки колоссальное, не один, не два, а много миллионов, и что они с матерью действительно являются единственными наследницами, поскольку злополучный граф де Рец уже давно признан ограниченно дее- и правоспособным по многим причинам, в том числе и из-за своей засвидетельствованной врачами психопатии. Самсут попыталась представить себе этого несчастного подагрика, который, как в романах Бальзака, дотягивает свою неудачную жизнь где-нибудь в разоренном поместье в Оверни или Руссильоне — и ей даже стало его жалко.

Между тем Перельман стал задавать ей всевозможные вопросы, на которые у нее явно не было ответов, вроде того, как называлось судно, на котором плавал Семен Луговой, его должность, порт приписки, кем он там числился, в каком примерно году он познакомился с Аграфеной Брынько, кто были его родители, где был во время войны и тому подобное. Ответить Самсут могла только на вопрос о дате рождения матери.

Скоро ей стало совсем скучно, поскольку мужчины опять погрузились в юридические тонкости. Внимательный Перельман тут же заметил ее состояние и снова клюнул ей руку.

— Вижу, вижу, мадам, что вы теряетесь в наших лабиринтах. Посему скажу вам совершенно просто и откровенно: и вы, и ваша, уверен, не менее очаровательная мать имеете все права на наследство моего покойного патрона. Для окончательного решения вопроса необходимо лишь представить определенные документы, подтверждающие родство — но о них, насколько я понял, уже позаботился глубокоуважаемый коллега Шарен. Времени у нас предостаточно, почти две недели. И в связи с этим, я полагаю, что вам не нужно утомлять себя присутствием здесь. Такой женщине, как вы, надо не сидеть в строгости кабинетов, а полнокровно жить нашим прелестным городом… Отправляйтесь в Пасси, в Лувр, куда угодно и наслаждайтесь жизнью, а скучную работу предоставьте нам с коллегой. Я верно говорю, мсье Шарен?

Шарен склонил голову — видимо, присутствие такой Самсут ему все-таки очень мешало, даже несмотря на явные восторги Перельмана.

— Я свяжусь с вами, как только буду иметь на руках документы, но в любом случае всегда рад вас видеть. — С этими словами Шарен подал ей визитку, по-видимому, вдруг сообразив, что не вечно же Самсут будет ходить по Парижу с девчонками. — Я бы посоветовал вам, как человеку из России, сейчас пойти посмотреть на мост Александра Третьего, говорят, он лучше ваших знаменитых петербургских мостов.

— Ах, не слушайте его, мадам, — вдруг живо вмешался Перельман. — Этот мост — позолоченная уродина. Лучше просто пройдитесь по набережной Сены от Сите до Сен-Луи. Сите расскажет вам, с чего начинался Париж, а Сен-Луи просто очарует…

@Snoska = Совет Перельмана пришелся Самсут больше по душе, и она оставила мужчин обсуждать в подробностях ее будущее. Пройдя по какому-то безыскусному мосту, где вместо привычных невских изысканных ограждений была простая сетка, как на дачных заборах, она увидела парочку, сидевшую на ней, как птицы, и остановилась неподалеку. Впереди, рассекая реку, будто носом корабля, поднимался знаменитый остров. Лютеция, могущественная корпорация лодочников, завещавшая городу свое имя, свой герб и свой девиз «Fluctuat nec mergitur» 21,1 Казалось, действительно ничто не может уничтожить этот крошечный клочок земли, этот вечный корабль, охраняемый святой Девой в соборе, носящем ее святое имя.

Зрелище было воистину незабываемое. Дерево на самом углу острова казалось рострой, оно мерцало и плавилось в лучах полуденного солнца, и вода Сены в бесчисленных отражениях уносила его вперед, в даль, в вечность. Оторваться от зрелища этого острова было невозможно!

Самсут была наедине с сердцем Парижа и сливалась с ним, а потому даже не могла заметить, как сзади бесшумно остановился черный, ничем не примечательный «Рено». Так же неслышно из него выскользнули двое неизвестных, неся на вытянутых вперед руках что-то белое. И это белое невесомой птицей взлетело над головой Самсут и опустилось ей на лицо удушливым сладковатым запахом хлороформа. Она дернулась, еще видя сквозь тонкую марлю смутные очертания исчезающего Сите и… очертания лица — отталкивающего, но при этом до боли знакомого; лица из столь недавней и, вместе с тем, такой давней петербургской ее жизни. «Откуда он здесь взялся?» — удивилась Самсут, одновременно теряя сознание и почву под ногами.