Терри Хейз - Я Пилигрим Страница 28

А еще во время этого длительного путешествия Абдул-хан очень надеялся увидеть одного человека. В течение двух лет он слышал рассказы о Сарацине, который вел свою личную военную кампанию, обосновавшись в горах. Из оружия у него имелись лишь переносной зенитно-ракетный комплекс «Блоупайп», предназначенный для поражения низколетящих вертолетов и самолетов (он весил сорок фунтов, и Сарацин носил его за спиной) да автомат АК-47.

С тех пор как первые советские танки пересекли афганскую границу, русские потеряли более трехсот двадцати вертолетов. В их числе были и три грозных «хайнда»[6], уничтоженных молодым арабом из своего «Блоупайпа». Два вертолета он сбил в самые тяжелые месяцы войны и еще один – в последнюю неделю вооруженного конфликта. По любым меркам это было замечательным достижением.

С изможденного красивого лица Абдул-хана, который стал хромать после пребывания в здании, в шутку названного русскими Кабульским спортивным клубом, не сходила улыбка, даже когда он превращал людей в бетонные статуи. В тот вечер губернатор устроил прием, где выслушивал любые просьбы собравшихся, шла ли речь о лечении или о деньгах на обратную дорогу. Только Сарацин, державшийся где-то позади, ни о чем не просил и вообще помалкивал. Такое поведение еще больше расположило к нему военачальника.

Когда закончился праздничный обед, проходивший в столовой деревенской общины, губернатор уединился с Сарацином в алькове и лично подал ему чай. В долинах до самой китайской границы завывал ветер, начался сильный снегопад, а в камине уютно потрескивало пламя. Абдул-хан сказал, что слышал о молодом человеке как о глубоко набожном мусульманине, и поинтересовался, так ли это на самом деле.

Тот кивнул в ответ. Тогда губернатор рассказал ему об ученом богослове, командире моджахедов, который потерял в бою глаз, а теперь хочет основать в Кандагаре собственное элитное медресе. В школу будут принимать бывших бойцов, и, если Сарацин хочет углубленно изучать ислам, дабы постичь его великолепие, Абдул-хан с радостью оплатит все расходы.

Сарацин, потягивавший чай из жестяной кружки и куривший предложенную губернатором американскую сигарету, слышал о Мохаммеде (Мулле) Омаре и его группе талибов – этим арабским словом называют в Афганистане людей, ищущих религиозных знаний. Хотя Сарацину и польстило предложение губернатора, он отрицательно покачал головой:

– Я поеду домой, в страну, где родился.

– Ты собираешься в Джидду? – спросил губернатор, не в силах скрыть изумление. Однажды ночью у костра он слышал чей-то рассказ про то, что якобы в свое время у Сарацина казнили отца, после чего и начался долгий путь юноши к джихаду.

– Нет, в Эр-Рияд, – ответил Сарацин, и Абдул-хан понял, что тот говорит о столице Саудовской Аравии, резиденции короля Фахда и правящей династии. – Может, вы слышали, что они сделали с моим отцом? – спросил юноша, глядя в глубоко посаженные глаза Абдул-хана.

– Да, люди говорили об этом, – тихо промолвил военачальник.

– Сами понимаете: я должен отомстить.

Это было сказано спокойно, без злобы и прозвучало как простая констатация факта. Если бы губернатор услышал такие слова от любого другого молодого человека, он бы лишь рассмеялся и предложил собеседнику еще одну душистую сигарету. Но другие юноши никогда не противостояли один на один советскому вертолету «хайнд» во всей его мощи и неистовстве, да им даже в кошмарном сне такое не могло привидеться. Наблюдая за Сарацином, Абдул-хан спрашивал себя: а хватило бы ему, имейся у него из всего оружия один только «Блоупайп», мужества совершить такое? Как и многие в Афганистане, губернатор знал, что из всех изобретений ракета – едва ли не самое худшее и опасное: она угрожает жизни несчастного, которому приходится с ней управляться.

Пятифутовый контейнер, в котором размещается ракета, имеет пульт управления для ручного наведения и спусковой механизм. Чтобы произвести выстрел, стрелку-оператору нужно из положения стоя или из положения с колена навести комплекс на цель и запустить ракету с помощью спускового механизма. Оператор должен быть облачен в специальное обмундирование, защищающее его от выхлопных газов и реактивной струи во время запуска ракеты. При этом наблюдается яркая вспышка, что делает стрелка особенно уязвимым для экипажей предполагаемых целей. Еще одна сложность заключается в том, что во время полета ракеты приходится удерживать цель в поле зрения при помощи джойстика на пульте управления. На это уходят драгоценные секунды, и экипаж вертолета может опередить стрелка-оператора, мгновенно развернуть воздушное судно и шквальным огнем уничтожить противника.

А ведь этого одинокого восемнадцатилетнего юношу некому было не только защитить, но, если что, даже похоронить. И все же он не раз в полный рост стоял, когда солнце клонилось к закату, на каменистой горной осыпи, где только длинные тени могли укрыть его, а куски камней и ураган пуль, выпущенных советскими вертолетчиками, пролетали мимо. Стоять там, когда вокруг бушует настоящий смерч, мир кружится в вихре и раскалывается на части, слышать оглушительный рев несущих винтов и двигателя быстро приближающейся машины, пронзительный визг пулемета и грохот пушки, не отступать, не пускаться в паническое бегство, избегая боя, и при этом манипулировать джойстиком перед лицом надвигающейся гибели, в страхе считать бесконечные секунды, надеясь, что мчащийся прямо на тебя конь Апокалипсиса свернет в сторону, направлять головную часть ракеты в самое уязвимое место вертолета, ощущать жар взрыва, запах горящей плоти и смерти (слава Аллаху, не твоей, по крайней мере на этот раз) – такое по плечу немногим мужчинам.

Три раза Сарацин участвовал в самой страшной, какую только можно вообразить, игре «кто первым струсит», и трижды он выходил из нее победителем. Нет, Абдул-хан никогда не стал бы смеяться над таким юношей, что бы тот ни сказал.

– Лучше живи здесь, – вполголоса посоветовал ему военачальник. – Саудовцы арестуют тебя сразу же по приезде. Ты оставил такой след в истории джихада, что под своим настоящим именем перейти границу тебе будет невозможно.

– Знаю, – ответил Сарацин, подливая им обоим чаю. – Отсюда я поеду в Кветту. На местном оружейном рынке за тысячу долларов можно купить паспорт на любое имя.

– И все же будь осторожен: в Пакистане, как правило, недостаточно искусно подделывают документы. Уроженцем какой страны ты себя назовешь?

– Я не против стать ливанцем. В Бейруте есть очень хорошая медицинская школа.

Какое-то время Абдул-хан молчал, а затем поинтересовался:

– Хочешь выучиться на врача?

Сарацин кивнул:

– Если я больше не буду саудовцем, то как мне иначе вернуться на родину и жить там? Страна закрыта для иностранцев, но не для медиков: ливанцу-мусульманину с дипломом врача виза гарантирована. Есть и еще одно преимущество: Аль-Мабахит Аль-Амма не станет понапрасну тратить время на тщательную проверку врача. Ведь предполагается, что это человек гуманной профессии, который спасает жизни.

Абдул-хан улыбнулся, пару минут разглядывал собеседника и наконец сказал:

– На это уйдут годы.

– Долгие годы, может быть, вся жизнь, – улыбнулся в ответ Сарацин. – Но у меня нет выбора, я должен сделать это ради отца. Думаю, именно для этого Аллах и оставил меня в живых – чтобы я уничтожил правящую саудовскую династию.

Губернатор долго сидел молча: ему и в голову не могло прийти, что юный воин в состоянии сделать что-то еще более впечатляющее, чем противостоять в одиночку советским вертолетам. Оказалось, он ошибался.

Размешав чай в своей чашке, Абдул-хан приветственно поднял ее: ему самому лучше, чем кому-либо, было известно, что такое месть.

– Тогда выпьем за то, чтобы ты смог осуществить задуманное, – сказал он. – Иншалла. Если будет на то воля Божья.

– Иншалла, – повторил за ним Сарацин.

Они не знали, что им суждено увидеться снова лишь через пятнадцать лет.

На следующий день, рано утром, губернатор отбыл вместе со своим эскортом. Однако три недели спустя, когда воины-иностранцы свертывали лагерь, ожидая, когда пройдет последняя в том году снежная буря, два юных племянника Абдул-хана, с трудом волоча ноги, пришли в деревню. Из-за метели они были вынуждены отпустить своих лошадей, чтобы те ушли вниз, в более безопасное место, а сами стали подниматься в гору пешком, невзирая на снегопад. Племянники Абдул-хана не предупредили о своем визите, поэтому их никто не ждал. Обернутый в непромокаемую ткань небольшой пакет, который они принесли, предназначался Сарацину, легендарному моджахеду, юноше лишь немногим старше их.

Сидя на кухне, родственники губернатора ждали, когда он распишется, проверив содержимое пакета. Сарацин нашел внутри ливанский паспорт на чужое имя – не плохую подделку с базара в Кветте, а документ на подлинном бланке, точный в малейших деталях, со всеми необходимыми печатями. Абдул-хан приобрел его у продажного сотрудника ливанского посольства в Исламабаде, столице Пакистана, заплатив десять тысяч американских долларов наличными.