Ольга Тарасевич - Крест Евфросинии Полоцкой Страница 28

Он догадывался: приговоры приводятся в исполнение специальным подразделением. Существует нормативная база, предписывающая ему действовать в обстановке строжайшей секретности. Именно поэтому оборудован в СИЗО отдельный выход для провода тех, кому вынесен смертный приговор, именно поэтому принимаются специальные меры по изолированию сотрудников СИЗО.

Но конкретные подробности его мало интересовали. Поэтому, когда выяснилось, что как начальник СИЗО-4 он автоматически становится руководителем спецгруппы по исполнению смертных приговоров, его состояние было близко к истерике.

Олег Петрович Лесков, перед уходом на пенсию вводивший его в курс дела, это понял. Извлек из сейфа водку, плеснул в рюмки. Выпил сам, первый. Потом спросил, потирая левую часть груди:

– А ты чего не пьешь? А мне, думаешь, легко было? Но кто-то же должен делать эту работу…

Он выплеснул в горло водку и с удивлением осознал: у нее нет вкуса. Совершенно! Проскальзывает, как вода, ни теплоты, ни приятного головокружения. Ничего.

– Вот, – Олег Петрович достал из сейфа пистолет, – «ПБ-9», с глушителем. В день приведения приговора оружие выдается исполнителю. Потом чистится и возвращается тебе. Это пистолет серийного производства, состоит на вооружении в некоторых спецподразделениях. Его отличают меньшая убойная сила и приглушенный звук выстрела. То, что нужно, с учетом особенностей работы специальной группы. Вот инструкция по группе. Гриф «совершенно секретно», так что обращайся с документом осторожно. Ты должен принять все меры по недопущению расшифровки лиц, занимающихся исполнением приговоров, а также мест захоронения.

Олег Петрович старался говорить спокойно. «Убить» – такого слова не было в его лексиконе вообще. И это немного успокаивало. Он даже смог понять, что состав группы – 10 человек. Два исполнителя, два водителя. Врач, констатирующий смерть. Прокурор, удостоверяющий личность преступника и зачитывающий ему отказ в просьбе о помиловании. И сотрудники, обеспечивающие охрану. Кроме прокурора, все члены группы являются штатными сотрудниками СИЗО. При поступлении информации о сборе группы они должны покинуть свои рабочие места по причинам, не вызывающим подозрения. И собраться в специальном помещении для приведения приговора в исполнение.

– Ты не дрейфь, – говорил Олег Петрович, снова наполняя рюмки. – Твое дело – протокол подписать. После того, как прокурор удостоверит личность и объявит об отказе в помиловании, осужденного к смертному приговору этапируют к месту расстрела. До этого ребята готовят яму. Кто-то остается в охране до привоза осужденного. Мне казалось, что проще, когда один приговор. Две минуты – и все. Но бывает, что заключенных несколько. Тогда вопли в «автозаке» – слушать страшно. Глаза у «смертников» завязаны. Но они же слышат, как первого забрали, как второго повели. И в эти последние минуты они больше всего хотят жить, и цепляются за свою жалкую жизнь, и изменить ничего не могут. Но ты здесь – человек подневольный. На количество приговоров ты влиять не можешь, не твоя компетенция. Почему ты молчишь?! Давай, спрашивай, пока есть возможность…

Спрашивать ничего не хотелось. Хотелось одного – уволиться. Казалось, не сможет, не вынесет. Хотя раньше он думал, что хорошо было бы убивать тех, кто признан невменяемым и вместо пули в затылок получает койку в больничной палате. Столько жизней загубили – и даже не «зона», не нары, а больница. И еще Муху в порыве эмоций ему хотелось убить. Золотые руки у Мухи. Какие ножи делал, как рисовал! Талант… Деньжата у него водились, отоварку ему дополнительную позволяли делать. Он как заместитель начальника СИЗО знал об этом, но мер не принимал. Статья у осужденного за хищение, вел себя вроде бы хорошо. Вот и сделали Мухе послабление. А все не впрок. Подговорил на бунт. Заключенные вскрыли вены, статистику испортили. Контролера порезали, парень калекой после удара заточкой стал. А все Муха. В тихом омуте. Казалось, своими руками бы придушил. Все это только лишь казалось.

Сейчас никого душить не надо. Присутствовать, организовывать. Но – какая же тяжесть на сердце. Не смыть водкой, не забыть про нее. Никогда.

«А если уволиться? – снова подумал он, опрокидывая в себя очередную безвкусную рюмку. – Совсем уволиться. Глаза бы мои на эту „зону“ больше не смотрели! Уйти в никуда, вычеркнуть проведенные здесь годы из памяти. Уволиться, но что дальше? Я ведь полюбил свою работу. Часто грязную и неблагодарную, но я ее знаю. И делаю ее хорошо. Все бросить – это значит сдаться. Спасовать. Нет, нельзя. Нельзя. А приговоры… Вот, Петрович правильно говорит. Не люди. Бешеные звери. От них надо избавляться».

И он стал уточнять какие-то детали. И Олег Петрович с облегчением вздохнул. И все ему казалось, что он успеет привыкнуть к этим новым обязанностям. Успеет собраться, взять себя в руки.

Но только все вышло по-другому.

Наверное, знали, что Петрович уходит. Наверное, хотели проводить человека спокойно.

Только вот о нем кто подумал?! В первый же день его официальной работы в новой должности зазвонил один из стоящих на столе многочисленных телефонов. И ему сообщили: по таким-то приговорам принято решение оставить их без изменений. И в прошении о помиловании отказать. Короче, действуйте, гражданин начальник.

Он сразу засуетился. Вызвал ребят. Невольно поразился: обычные, ну совсем обычные, некоторых он даже знал в лицо и никогда бы не подумал, что они…

Сразу всем сказал, что нервничает. Да и без слов было понятно: дрожат руки, то в жар бросает новоиспеченного начальника СИЗО-4, то в холод.

Они не пытались его успокаивать. Только говорили: все быстро, все проходит быстро.

Может, для них все так оно и было.

Но ему казалось, что время застыло.

Пока выкопали яму. Пока вернулись в СИЗО, доставили «смертников» из камер. Пока прокурор все озвучил. Потом ему казалось: они долго-долго, как на край света, едут к месту исполнения приговора.

Он не отвернулся, как прокурор, по одной причине. Его воображение рисовало такие жуткие картины, что надо было все увидеть своими глазами. Иначе он просто сошел бы с ума.

Такой дрожи у людей он никогда не видел. Освещаемый закрепленным на дереве фонариком, осужденный в полосатой робе трясся так, что каждый шаг, малейшее продвижение вперед буквально на сантиметр сотрясало обоих конвоиров. «Обладателям» таких статей даже по коридорам СИЗО предписано передвигаться, низко наклонившись, фактически с изломанным под углом в 90 градусов туловищем. Тем отчетливее сейчас заметно темное пятно на брюках. Обмочился напоследок…

«Как хватило конвоирам сил пройти эту пару метров? Как им удалось уложить его лицом на землю, с головой, свешивающейся в яму?», – подумал он и скрипнул зубами.

Теперь понятно, почему возле ямы стоит с веревкой еще один член группы. Он мгновенно набросил петлю на шею, приподнял голову.

Секунда – и из стриженного затылка взмыла вверх струя крови.

Исполнитель ловко отпрыгнул в сторону, пробормотав:

– Из «макарова» бы все башку разнесло. «ПБ-9» не такой мощный.

Наверное, эта фраза – для него. Тоже трясущегося, тоже метнувшегося в сторону, машинально утирающего лицо. Понимает же, что крови нет. А все оттереться хочется, отмыться. Жаль, не зима. Наверное, хорошо бы сейчас окунуть лицо в пригоршню обжигающего прохладой снега.

– Он мертв.

Кажется, это голос врача…

Тело упаковывают в мешок, бросают в яму.

Из «автозака» доносится протяжный, нечеловеческий вой. Петрович был прав – мороз по коже от этих отчаянных выкриков. И повторение про себя уже выученных наизусть статей, по которым осуждены «смертники», не помогает. Сжата голова в тисках боли. И недоумения. Одни люди убивают других. И от этого страшно. Больно.

– Подпишите здесь, – прокурор толкнул его в бок, протянул свой портфель с положенной сверху бумагой.

И снова дрожащие шаги. И выстрел, и струя крови…

Когда все было кончено и на лесной поляне не осталось даже холмика земли, столь привычного для могилы – грунт ребята утрамбовали и прикрыли специально сохраненным дерном, присыпали листьями, – он вернулся в СИЗО. Ехать домой, где ждала невеста, он просто не мог. Решил переночевать в кабинете. Лег на диван, выключил свет. И сразу же стало казаться, что сжимаются стены, и комната превращается в яму, и из всех углов доносятся стоны, и лицо заливает теплая кровь, и ее тошнотворный запах лишь усиливается дымком свежего пороха…