Анна Данилова - Убийство в соль минор Страница 28

— Вот бы Цилин посмотрел это видео! — в серд-цах воскликнул я, понимая, что никогда не смогу простить флейтиста за то, что он так легко поверил в то, что я убийца. — Убедился бы, что это не я, что меня там и не было! Теперь-то, я надеюсь, меня обратно в камеру не запрут?

— Нет, конечно. Хорошо, что они нашли эту запись. Но это еще не все. Официант, обслуживавший столик Горкина на банкете, оказался честным парнем, не воспользовался суматохой, не украл его дорогущий телефон, а отдал его одному из экспертов. Мирошкин только что просмотрел историю вызовов — Горкин четырнадцать раз с тех пор, как Коблер прилетела в С., разговаривал с ней по телефону и пять раз, когда она была еще во Франции.

— Значит, они договаривались о ее приезде, — произнес я. — А что ее муж? Он ничего не знает о Горкине?

— Нет. Он говорит, что мало что знает о прошлом своей жены и что она собралась в Россию как-то внезапно, сказала, что хотела бы повидать своих родственников.

— А каких именно родственников?

— Он понятия не имеет.

— Он говорит по-русски?

— Да, говорит. Иначе бы они и не познакомились.

— А как они познакомились?

— Я так поняла, что он, владелец парфюмерной фабрики, познакомился с Мари, как он ее называет, в баре в Граасе. Она, обыкновенная русская девушка, работала там на розовой плантации. Красивая, веселая, она сразу понравилась ему, он угостил ее выпивкой, потом увез к себе. Вот и вся история.

— История Золушки, которая стала принцессой, — сказал я. — Вот только зачем ей понадобилось приезжать сюда, к Горкину?

— Завтра утром Мирошкин будет допрашивать мать Федора, я напросилась с ним. Послушаю, что она расскажет.

Мы спустились с темной трассы на слабоосвещенную дорогу, ведущую в поселок Пристанное, и я на правах штурмана показал Лизе, где находится дом Генераловой.

Мы остановились перед воротами, вышли из машины. В двухэтажном доме светились все окна первого этажа — нас ждали.

Я задрал голову и увидел, что небо затянуто рваными черно-фиолетовыми облаками, через которые проглядывает бледная, холодная луна. Ледяной ночной ветер заставил Лизу запахнуть курточку.

— Ужас, как холодно! — сказала она. — Ну, давайте уже звоните, стучите.

— Вот, пожалуйста, садитесь поближе к огню. — Лариса Альбертовна Генералова, молодящаяся стройная женщина в черных брюках и черном свитере, кутаясь в шерстяную цветную шаль, подвинула, обращаясь к Лизе, кресло-качалку поближе к камину. — Вы, милочка, я вижу, совсем замерзли. Грейтесь, а я сейчас чай приготовлю. Может, чего покрепче? У меня и коньяк знатный есть. У меня всегда имеется запас коньяка, ну и наливки разные.

Последние слова доносились уже из кухни, где хозяйка принялась звенеть посудой.

— Давайте я вам помогу, — предложила Лиза скорее из вежливости, как я понял, поскольку, усевшись на удобное кресло-качалку, она вжалась в него, ее тело приняло форму сиденья, и ей явно не хотелось его покидать. Оранжевые блики огня заиграли на золотистых волосах нашего адвоката. Она, прикрыв от удовольствия глаза, вытянула руки с растопыренными пальцами к огню.

Честно говоря, я и не представлял себе, с чего начать разговор. Но потом решил, что сообщение об убийстве Горкина, о котором она тоже, возможно, что-то знает, поможет мне плавно перейти к личности Елены Николаевны Соленой.

— Знаете, мой дом всегда был полон гостей, — сказала Лариса Альбертовна, водружая на стол тяжелый поднос с закусками, рюмками и расставляя их на столе, покрытом вышитой красными маками льняной скатертью. Надо сказать, что все вещи в доме были подобраны хозяйкой с большим вкусом. Старинная мебель, удобные кресла, шелковые обои, картины на стенах, фотографии в красивых рамках, вазы с живыми цветами и свежими фруктами, сверкающий, начищенный до блеска паркет. Дом словно ждал гостей и был готов к их приходу каждой своей комнатой, каждой кроватью, каждым апельсином в вазе, каждой бутылкой коньяка. — Когда я была молода, у меня любили бывать мои друзья-музыканты, пианисты, скрипачи, художники, скульпторы. Личная жизнь у меня не сложилась, кроме одного брака, длившегося всего три года, нескольких бурных, но бестолковых романов и вспомнить-то нечего. И так уж случилось, что я жила консерваторией, своими друзьями, потом учениками, ну и, конечно, сестрой, ее интересами. Ее племянники были почти моими детьми. Моя сестра Ирина и ее муж Миша Вайс — пианисты, много времени проводили на гастролях, и детей воспитывала наша мама. Вот они, кстати, взгляните на эту фотографию, это они в Берлине на фестивале… прекрасная пара!

Я не поленился, подошел и принялся рассматривать фотографии на стенах. Ирина и Михаил Вайс действительно были красивой парой, оба в белом, торжественные, с букетами в руках. Михаил Вайс вообще много времени проводил в Германии, у него были контракты. Он был старше своей жены Ирины, изящной брюнетки с яркими чертами лица, давно уже облысел и носил натуральный парик. С фотографии на меня смотрел уверенный в себе красивый, высокий светловолосый мужчина с нежной, умиротворенной улыбкой на губах.

— Но когда мама умерла, — продолжала между тем Лариса Альбертовна, — Пете и Лилечке было двенадцать и тринадцать лет, я взяла их к себе. Конечно, мне нужна была помощница, я же тоже работала, и у меня была своя жизнь, поэтому я пригласила к себе пожить одну нашу дальнюю родственницу из Камышина, Сонечку. Вот так мы и жили впятером… Дом у меня большой, места всем хватало… Он остался мне от моего единственного мужа, скрипача Валерия Жечкова, который был старше меня на двадцать шесть лет и рано умер, подцепив сальмонеллу. Хороший был человек, заботливый муж, очень любил меня.

Она рассказывала о себе как человек, при каждом удобном случае и сам охотно пробегающийся по клавишам своего прошлого, любящий вспомнить приятные моменты, оживить в памяти своих друзей, родственников и словно проверить, слушая звучание своих фраз, совпадает ли впечатление от сказанного и услышанного с истиной.

— Сюда очень удобно добираться на пароходиках, до пристани — это дешево и очень романтично, летом, разумеется. А так — на автобусе, личных авто. Здесь воздух, рядом лес, да и сад у меня большой, я специально поставила в тенистых местах под яблонями, ивами, грушами скамейки. У меня кладовая забита мягкими подушками, которые я летом высушиваю на солнце, чтобы потом разложить на этих скамейках. У меня и бассейн был, да только с ним много мороки.

— Вы устраивали здесь настоящие концерты, мне Валя рассказывала.

— Да-да! Я потом вспомнила ее, девочку, которая жила по соседству и частенько заходила ко мне. Она была сущим ангелочком, очень красивый ребенок, спокойный, любознательный. Мои племянники были постарше ее, после Лилечки оставалось много одежды, почти новой, красивые платья, кофты, ботиночки, курточки. Ирина привозила целые чемоданы одежды со своих заграничных гастролей. Так вот я многие Лилечкины вещи отдавала Леночке, соседке своей, той, у которой и жила Валечка.

Валя приходила ко мне летом, когда все мои отдыхали на море. Мне было скучновато, я тосковала по моим племянникам, а потому, когда ко мне приходила Валечка, я старалась уделить ей время и внимание. Я же понимала, что она — интернатовский ребенок, а потому обделена материнской любовью. Я очень люблю готовить, часто пеку разные торты, пироги, сама-то мало ем, а вот гостям всегда рада, кормлю их с удовольствием. Вот и Валечку тоже кормила, да еще и с собой давала — конфеты, фрукты… Сережа, вы приехали ко мне поговорить о Вале?

Она спросила это как-то грустно, словно понимая, что она сама мало интересует своих гостей, что им до нее, по сути, и дела-то нет.

— Вы ешьте. Это салатик с фасолью, очень вкусный. Это рыбка красная. Лиза, пожалуйста. Не стесняйтесь. Я ужасно рада вашему приезду, хотя, честно говоря, уже голову себе сломала, не понимая, что еще интересного я могу рассказать о твоей жене, Сережа.

— Лариса Альбертовна, расскажите о вашей соседке, Елене Николаевне Соленой.

— О Леночке-то? А что рассказывать… Она личность в нашем поселке была известная и очень уважаемая. Она много лет занимала должность директора детского дома, и все знали, что она — человек в высшей степени порядочный, не ворует, понимаете? Она находила контакты с людьми, что называется, из высшего эшелона власти и убеждала их помогать детскому дому. Она ездила по заводам и фабрикам, просила не денег, нет, а, к примеру, купить для детей постельное белье, одежду, ковры, кровати, новые трубы, краску, пианино, игрушки. Понимаете? Она собрала вокруг себя таких же честных, порядочных людей, сколотила коллектив единомышленников и всем сердцем переживала за своих воспитанников. У нее была своя дочь, Рита, да только она сбежала. Ей было тогда лет двенадцать-тринадцать! Представляете, влюбилась в какого-то парня, села на поезд и сбежала! Это была настоящая трагедия для Лены. Она буквально поседела после этого. Девочку искали, но не нашли.