Валерий Хазин - Прямой эфир Страница 28

Изумление длилось и длилось, и оторваться было невозможно.

Через минуту стало ясно: репортаж рассказывал о конкурсе исполнителей Корана, который – в чем и заключалась новость – впервые состоялся в Хорватии и собрал самых искусных чтецов из стран Восточной и Центральной Европы и Объединенного Королевства. В финале корреспондент предложил послушать – «в невероятном исполнении сладкоголосого юноши из Албании» – начало Суры девятнадцатой, называемой «Марйам»…

И Дан – по-прежнему заверяют нас – был ошеломлен сильнее, чем два дня назад, в нефе и трансепте базилики деи Фрари. Ибо после традиционного, начального посвящения «Бисмиллах» из эфира растеклось длительное, волнуемое внутренним током, распевное: «Кя-а-аф – Ха-а – Йа-а – Ай-иннн – Са-о-ад…»

И он уже не слушал разливавшихся далее, не понимаемых им слов – он вспомнил и был ошеломлен догадкой.

КАФ. ХА. ЙА. АЙН. САД – это были буквы, названия букв арабского алфавита. Из числа тех таинственных «сокращений», так называемых «изолированных букв», аль-мукатта’ат, что не образуют слов и смыслов, но открывают некоторые Суры Корана и полтора тысячелетия вспыхивают неугасимым огнем во взорах исламских мистиков.

КАФ. ХА. ЙА. АЙН. САД – эта пятерка, эта связка букв – понял он – предваряла основной текст Суры «Марйам» и, разумеется, была вначале пропета чтецом в полном согласии с обычаем.

Дану вспомнилось многое, умышленно забытое – из тех времен, когда его занимала математика Рашада Халифа, одержимого числом 19 и тайнами аль-мукатта’ат.

В записке – вздрогнул он – в записке Иосифа Кана разве не упоминалось что-то о числах и «буквах рассеяния, заброшенных и пустых»?

Пустые, заброшенные буквы, ничего не значащие ни вместе, ни порознь – аль-мукатта’ат?

САД – эта странная надпись «САД» на внутренней обложке оперы «Саломея», может быть, и не намекала вовсе ни на один из садов Иерусалимских, и вообще не составляла ни слова, ни даже аббревиатуры славянской, а была названием арабской буквы, которое почему-то записали кириллицей, чтобы указать на нечто иное – САД?

Не здесь ли, прямо под рукой, были разбросаны ключи к тайнику Иосифа Кана?

В горле щекотало, и знобило от предчувствия близкой разгадки, и внезапно сделалось невыносимым мерцание здешних зеркал, еще недавно убаюкивающее: захотелось закрыть глаза, чтобы проснуться уже в Ораховце.

Вот почему одни говорят, что последняя их ночь была почти бессонной от жара и дрожи обезоруженных венецианской зимой, а некоторые возражают: уснуть ему не давало открытие, и до утреннего отъезда он не сомкнул глаз от нетерпения, жажды доказательств…

Впрочем, правы, скорее всего, были и те и другие…

И после пересадки, уже вылетая из Вены, Дан начал нервничать по-настоящему – и самому не верилось, что когда-нибудь доведется ему ТАК торопиться «домой, в Ораховац».

В аэропорту Подгорицы, волнуясь, он не сразу разыскал свою машину на парковке.

А на подъезде к Цетинье отказался от прежнего плана – ностальгически медлительного, живописного спуска на Котор по старой дороге через заснеженные горы – ушел влево по объездной к бурому побережью, чтобы домчаться новой трассой через Будву.

Дома едва заставил себя принять судорожный душ, выпить кофе с бутербродом – бросился перечитывать записки.

И обомлел от того, как умудрился столько времени не замечать очевидного.

Иосиф, разумеется, выражался иносказательно (видимо, действительно опасаясь кого-то), но многое из того, что поначалу казалось бредом, «шелестом букв или бормотанием бисера» – теперь оборачивалось указанием ясным.

«Проводником, – было написано, – (пусть и невольным) будет тот, кто способен оседлать звук. Этот наездник не дорожит своим летучим скарбом…»

Как можно было не догадаться, что проводником, «оседлавшим звук», мог быть только один человек – DJDJ, которому Иосиф подсунул сумку с дисками?

Другой вопрос: почему и зачем Иосиф вручил сумку именно ему – может быть, от безысходности, в спешке? Но понятно было, что «этот наездник», disc jockey, в самом деле «не дорожил своим скарбом», то есть, судя по всему, попросту не знал, не мог, да и не хотел знать о подлинном содержании сокровища, невольным стражем которого сделал его Иосиф…

А сокровище – теперь не оставалось уже никаких сомнений – должно было храниться на этих дисках, но, по-видимому, лишь на некоторых из них: «…тебе нужны лишь те, где твой дух, парящий над гладью, across the plains, будет остановлен буквой…»

Иначе говоря – шептал Дан сам себе, пытаясь унять срывающийся голос, – необыкновенной удачей и даром Адриатики нужно было считать то, что ему случайно попал в руки один из таких дисков, помеченный буквой САД. И его изумляло и оскорбляло лишь то, как же он сразу не сообразил, о каких буквах идет речь?! Ведь записка прямо упоминала «…низку из трех, четырех или пяти, заброшенных и видимо пустых букв рассеяния, в которых кто-то когда-то усматривал имена верных переписчиков, кое-кто – порядок свитков, а некоторые – перечень каталогов…».

Наконец, чтобы окончательно указать на аль-мукатта’ат, записка продолжала: «…таких букв, которые числом 14 покрывают 29 из 114, тебе встретятся лишь девять и еще одна…»

Понять, установить и проверить эту нумерологию было делом нескольких минут – и только по-прежнему постукивало в затылок: как и почему можно было все это забыть, упустить, не разглядеть?

«Британника», «Википедия» и «ВикиИслам» мгновенно подтвердили очевидное и общеизвестное: из 114 Сур (глав) Корана, 29 открываются особыми буквосочетаниями, «аббревиатурами», или «изолированными буквами», именуемыми в мусульманском богословии аль-мукатта’ат. Эти «аббревиатуры» могут включать одну, две, три, четыре или пять букв, не сливающихся в слова, не дающих значений. Из 29 букв арабского алфавита в аль-мукатта’ат входит почти половина – четырнадцать…

Дан почти не сомневался теперь, что именно ему предстояло найти в оперной коллекции Иосифа Кана.

Он сделал еще несколько кругов возле дивана, протирая ладони салфеткой и пытаясь отдышаться, прежде чем решился – открыл номер DJDJ в телефоне.

Деланно улыбаясь, он медленно проговорил в трубку, что вернулся. Они обменялись дежурными вопросами-ответами. А потом он сказал, что все-таки надумал забрать и изучить всю сумку Иосифа с дисками, и хотел бы сделать это побыстрее, не дожидаясь выхода на радио, поскольку у него возникли кое-какие идеи…

«Я рад, что вы заинтересовались все-таки, – говорил DJDJ на другой день, подвозя его обратно из Муо в Ораховац. – Конечно, до праздника камелий вы уже ничего не успеете – слишком мало времени. Но лучше поздно, чем никогда. Что там и когда еще соорудит Артичелла – неизвестно. Даже с вашей помощью. Ее же коллекция Иосифа никак не тронула, и диски ей не понадобились…Откровенно говоря, я вообще не представляю, какая тут возможна книга, из чего она могла бы состоять и кому сегодня нужны очередные мемуары? Не очень-то я верю в книгу, между нами, тем более – в эту… когда речь идет об Иосифе. То есть, если быть честным, трудно вообразить памятник ему в виде книги. Тут должен быть не скучный текст, не набор слов, а что-то совсем другое – летучее, эфирное – понимаете? Хотя никто не знает, что лучше – написанное или звучащее, все же сказано где-то, что звук тепл, а буква холодна…

Помню, как-то он пересказывал мне один восточный трактат, где, по его словам, описаны два главных признака, выделяющих человека из царства зверей. Во-первых, якобы утверждалось там, человек – это единственное животное, которое борется со сном. Во-вторых, в отличие от всего живого, только человек есть то, что он говорит. «В конце концов, кто мы такие, DJDJ? – смеялся он – Мы – это ведь даже не наши имена, а всего лишь голос, речь скоротечная, эфир… А профессия наша, к тому же, приучает задумываться, прямой ли это эфир или – все-таки запись?»… Так шутил Иосиф и любил иногда порассуждать об этом…

Вот почему я и думал, как хорошо было бы уже в этом году сделать что-нибудь вроде памятного эфира из его монологов, музыкальных вставок, записей разговоров… Просто никому не пришло в голову взяться за это всерьез… Жаль, что мы не успеваем в этот раз, одним словом… Тут ведь уже сейчас с этим фестивалем творится полное безумие. Программа грандиозная. Планируется девять вечерних трансляций из трех точек и несколько интервью в прямом эфире – в том числе и у вас, между прочим. Сумасшедшая коммутация и бешеный график… Приедете – увидите. А к осени они хотят еще включить интернет-вещание, обновить сетку, начать выкладывать на сайт цифровые эссе – в общем, скучать не придется… Но я все равно рад, что вы заинтересовались… Может быть, со временем что-то и сложится? Хотя, конечно, вся эта оперная классика – совсем не наш формат… Да и записи там – вы убедитесь – почти сплошь старые: пятидесятые, шестидесятые годы. Совершенно непонятно, зачем Иосиф держал их современные трансферы на CD? Громоздко, неудобно, примитивно. И потом – там же старое моно искусственно переведено в стерео. Настоящие меломаны вроде предпочитают винил. А цифровые релизы можно было слушать иначе и хранить компактнее…»