Павел Шестаков - Остановка Страница 28

Так я думал, не сомневаясь, что правду Вадим не скажет и спрашивать у него бесполезно, а одновременно испытывал сильнейшее желание спросить, прямо спросить, глядя в глаза.

И не скрою, подталкивало меня еще одно обстоятельство. Ведь именно Вадим был тем человеком, который, по видимости, подсыпал снотворное Перепахину. Но по видимости только! Зачем?! Вот вопрос, на который ответа у меня не было, а встреча с потерпевшим от возможного ответа и вовсе увела. Убивать Перепахина у Вадима не было оснований, необходимости. Пусть его предположение о Сергеевом отцовстве и зародилось под влиянием разговоров и воспоминаний Перепахина, что из этого?

Поведение Вадима было в худшем случае житейской подлостью, но не преступлением против закона. Верил он в свою версию или не верил, закона не нарушал. Он имел право предположить и высказать свои доводы. Пусть даже потрясенный Сергей умер, с позиции юридической Вадим за это отвечать не мог. Но если нет преступления, нет и сообщника. А тем более такого, от которого нужно избавляться всеми средствами.

Да и почему умирать Сергею? Разве мог Вадим его запугать, шантажировать? Наглый домысел было легко рассеять...

Все эти мысли снова создали сумбур в голове, прояснившейся было после разговора с Перепахиным. Опять что-то не вязалось, одно исключало другое. Теперь я уже просто чувствовал необходимость повидать Вадима.

И я подчинился этому чувству.

Потом оказалось, что я допустил ошибку.

Коллективный сад, который оберегал Вадим, находился довольно далеко. Сначала автобус пересек незнакомый мне, недавно появившийся микрорайон, в архитектуре которого были заметны попытки скрасить неизбежную похожесть жилых домов отдельными нестандартными зданиями вроде кинотеатра и универсама, потом я ехал промышленной зоной, тоже новой, со множеством индустриальных сооружений, и за ними только на косогоре, сбегавшем довольно круто к мелководной речке, возникло наконец зеленое детище вечного стремления человека к земле и дереву, выращенному своими руками.

В отличие от тяготеющего, несмотря на все усилия, к стандарту микрорайона, здесь разнообразия было хоть отбавляй - от времянок, которые, казалось, держатся на одном честном слове до первого порыва свежего ветра, до комфортабельных, с выдумкой поставленных особнячков, наводящих на мысль о сомнительных доходах их владельцев.

Конечно, я рисковал не застать Вадима и даже не найти его в этом рукотворном лабиринте пронумерованных квартальчиков, но народ тут неплохо знал друг друга, и я скоро подошел к дому, замаскированному так, что трудно было понять, то ли эта дача с подвалом, то ли с мезонином.

Поблизости от сооружения были сметены в кучу и подожжены опавшие листья. Возле костра в шезлонге сидел, закинув ногу на ногу, Вадим и меланхолично следил за голубоватым дымком, относимым от него легким движением воздуха.

Разумеется, он должен был удивиться, увидев меня, и удивился наверняка, но виду не подал и даже не приподнялся в кресле, нарочито удерживая ноги в прежнем положении. Больше того, он и не подумал предложить мне присесть.

- Как там на море? - спросил Вадим с издевкой.

- Хорошо, я думаю.

- Что ж вы так рано вернулись?

- Оставьте этот тон, пожалуйста. И дайте мне стул.

- Ах, виноват.

Он поднялся и пошел к дому, бросив на ходу:

- Занимайте кресло. Я себе принесу.

И он притащил стул и сел на него так, что спинка оказалась впереди. На спинку он уложил руки и, опустив на них подбородок, уставился на меня теперь уже с подчеркнутым любопытством.

- Чему обязан?

- Вадим, вы наломали дров.

Он сделал неопределенную гримасу.

- Вы так думаете?

- Я знаю. Я видел Лену, виделся с ее родителями, говорил с Полиной Антоновной.

- Разве вы уже на пенсии?

- При чем тут пенсия?

- Любимое занятие пенсионеров - чужие дела.

- Между прочим, вы пока в возрасте цветущем, а к чужим делам проявляете интереса побольше любого пенсионера.

- Один - ноль в вашу пользу.

Эта миролюбивая фраза меня приободрила.

- Неужели это вы так расстроили Сергея Ильича?..

- Чем? - спросил он резко.

- Вы были у него? Говорили с ним?

- О чем?

- О его мнимом отцовстве.

Теперь он смотрел на меня жестко.

- Кто вам сказал?

- Я могу предполагать.

- А сказал кто? Перепахин?

- Не уходите от ответа. Я спросил.

- Вот вам ответ. Я никогда не говорил с Сергеем Ильичом о том, что он отец Лены.

Вадим произнес это так подчеркнуто, почти скандируя, что я не мог не поверить ему.

- Извините.

- Прощаю. Вы были у Перепахина?

- А вы знаете, что с ним?

- Это весь участок знает. Его вон оттуда вывезли, с соседнего квартала.

То, что дача, на которой нашли полумертвого Перепахина, находится так близко от пристанища Вадима, я не ожидал.

- Да, он в больнице.

- Вы были у него?

- Был.

- Живой?

- Да, приходит в себя.

- Ничего не помнит, конечно?

- Откуда вы знаете?

- С ним всегда так. Наберется, и память отшибает.

На этот раз было, конечно, не как всегда, но об этом я не сказал. Напротив, согласился.

- Да, с памятью у него неважно.

- А вы его наслушались.

- Почему?

- Уверен, вы от него заявились.

Проницательность Вадима раздражала меня.

- Не имеет значения, от кого я пришел. Важно, зачем.

Он изобразил поклон.

- Я весь внимание.

- Я уже говорил. Вы наломали дров. И я хочу знать, неужели вы в самом деле верите в то, что Лена дочь Сергея Ильича?

Он поднялся и сделал шаг ко мне. Признаться, я не понял его движения и отодвинулся невольно. Но он всего лишь нагнулся и достал из-под шезлонга бутылку, которую я раньше не заметил. Бутылку он неторопливо поднес ко рту, сделал глоток и только после этого усмехнулся.

- Что это вы отпрянули? Испугались?

Признаваться не хотелось.

- Ответьте мне, пожалуйста.

- Ну, если это вас так заинтересовало... Да, я верю. Я даже уверен. Довольны?

И он чуть покачнулся, опускаясь на стул.

- Вы... пьяный?

- Предположим.

- Понятно.

- Что вам понятно?

- На трезвую голову такое не выдумаешь.

- О моей голове не беспокойтесь. Она в порядке. Это вы неудачливый сыщик, вынюхиваете, вынюхиваете, а все без толку. А я собрал доказательства. С математической точностью.

Мое раздражение усилилось.

- Я говорил с Наташей...

Это его рассмешило.

- Нашли кому верить.

- А зачем ей скрывать? Теперь, когда Сергей умер.

- Как зачем? Она мужу наврала. Вот и боится правды.

- Вы это серьезно?

- Я собрал факты, - повторил он упорно. - У меня доказательства.

- Я знаю, как вы их собираете.

- Чем вам мои методы не нравятся?

- Зачем вы вырвали страницы из дневника?

- Какого еще дневника?

Если он и притворялся, то очень умело.

- Из дневника Сергея, который вы видели у Полины Антоновны.

Вадим снова встал.

- Это еще что?

- Вы прекрасно знаете. Почему же вы не предъявили это доказательство? Или оно опровергает все предыдущие?

Я тоже поднялся. И тут он заорал:

- Послушайте, вы! Вы чокнутый? Да? Я в глаза никаких страниц не видел.

Конечно, ему было невыгодно признаваться, но чтобы так вскипеть...

- Значит, вы не вырывали страниц?

Не знаю, каким образом он взял себя в руки. Видимо, это было выгоднее, полезнее.

- А что там было, на этих страницах?

Сказать правду значило лишиться всех преимуществ в разговоре.

- Там говорилось о настоящем отце, - рискнул я.

- Плевать. Мало ли что написать можно...

- Он писал для себя.

Вадим не спорил. Он взял вилы, прислоненные к стене дома, и поворошил затухающие листья. Дым повалил сильнее.

- Чушь. Ладно.

- В том-то и дело, что не ладно. Прекратите лихорадить чужую жизнь. И жене голову забивать.

Я не ждал положительного ответа на эти слова, но он согласился:

- Ладно.

Это было сказано так покладисто, что я мысленно поблагодарил его. Я всегда предпочитаю худой мир доброй ссоре и готов откликнуться на каждое миролюбивое слово. Я только не придал достаточного значения быстроте происшедшей в нем перемены.

"Он вспыльчив, груб, может быть, и корыстен, но легковерен, неудачлив. Может быть, Лена оценивает его вернее, чем другие..."

"Хлюст!" - прозвучало вдруг в голове настойчивое, злое, перепахинское.

А он будто подслушал.

- Черт с вами. Сумасшедшие вы все. Ладно. Не хотите считаться с фактами, как хотите. Что мне, больше всех нужно?

Я вспомнил, что говорил Перепахин о попытках "завладеть имуществом".

- Именно так, Вадим. Зачем вам находиться в фокусе недоброжелательства? Играете в сердитого молодого человека.

С детства меня учили, что зло возникает в определенных условиях, а по природе человек добр.

- Какой еще фокус?

- Ну, вы восстановили против себя немало людей.

- Например?

- Сами знаете.

- Теща? Ей по должности положено. Тесть - карась-идеалист. Полина? Сами знаете, валаамская...