Анна Данилова - Этюд в розовых тонах Страница 28

Окна юдинской квартиры не светились. Аля вошла в подъезд, поднялась и остановилась напротив двери. Закрыла глаза и, прислушиваясь к бухающему в груди сердцу, представила себе, что сейчас в ответ на ее звонок дверь распахнется, и она упадет в объятия Бориса Ефимовича. И она позвонила. Замерла, прислушиваясь к звукам. Но не услышала ни шагов, ни знакомого покашливания, ни тихого и почти родного «кто там?». Она попробовала толкнуть дверь, но она оказалась запертой. Аля была уверена, что после ее звонка в милицию здесь успело побывать много народа, и кто-то, вероятно, запер квартиру и даже, возможно, ключами самого Юдина. Промелькнула мысль, что теперь эта квартира достанется Марго. И, возможно, уже очень скоро эта нахальная картежница въедет сюда или же продаст ее с молотка.

Время шло, подъезд жил своей жизнью. За соседней дверью плакал ребенок, где-то наверху говорили на повышенных тонах мужчина с женщиной, журчала вода в трубах, шумел ветер за окнами, и с песочным легким звуком в стекла словно горстями бросал снег. Понимая, что попасть в квартиру ей не удастся, Аля собралась уже было уйти, как ей показалось, что где-то в глубине ее квартиры произошло какое-то движение. Шорох. Аля замерла. И снова стало тихо. Тогда она довольно громко прошла к лестнице и уже на цыпочках вернулась к двери, встала сбоку и стала ждать. И не ошиблась в своих предположениях. В квартире действительно кто-то был. Потому что, как только ее мнимые удаляющиеся шаги стихли, дверь открылась, и в щель просунулась взлохмаченная голова.

Аля должна была испугаться. Да и любой человек, оказавшийся на ее месте, не мог не испугаться. Но на этот раз здоровое чувство злости по отношению к какому-то незнакомому человеку, поселившемуся здесь, по сути, в Алиной квартире, взяло верх, и она как кошка набросилась на незнакомца и вцепилась пальцами в его волосы.

– Ты кто? – прохрипела она в ухо человека, застонавшего от боли. – Ты что здесь делаешь? И где Марго?

– Какая еще Марго? – сильные руки схватили ее пальцы и оторвали от волос. – Убери лапы, а то получишь.

Мужчина говорил почему-то женским голосом, и Аля отпрянула. Тусклая лампочка, горевшая под потолком, осветила помятое лицо довольно-таки молодой женщины.

– Ты? – вдруг услышала Аля и пристально взглянула в лицо женщине.

Она где-то видела ее прежде и слышала этот голос. Перед глазами тотчас возникло видение: золотые изящные часики на руке Софьи Андреевны. Ей даже показалось, что она слышит голос своей прежней хозяйки: «Золотые. Настоящие. Они теперь мои. Только что купила. Недешево, правда, но зато вещь! Мало ли что в жизни случится, а золотые часы всегда выручат. И продать можно, и заложить, правильно я говорю, Маша?» Маша!

Ну да, эту женщину звали Машей. Она продала Але куртку, теплый свитер и джинсы. Те самые вещи, в которых она сейчас была.

– Ты – Маша? Я узнала тебя… – Аля немного успокоилась, разглядывая лохматую черноволосую голову Маши и розовый кончик ее смешного курносого носа.

– А ты, значит, Аля… – усмехнулась Маша и покачала головой. – Вот так встреча. И чего ты здесь забыла? Или тоже пронюхала, что хозяин загнулся и квартира стоит пустая?

Вот теперь Аля все поняла. «Хозяин загнулся». Эти слова полоснули по нервам, оставляя глубокий след. Маша просто-напросто поселилась в пустой квартире. Бомж? Может, ей жить негде. Пусть все остается на своих местах, и почему бы тогда не подыграть ей, и вместо того, чтобы объяснять, что она имеет непосредственное отношение к этой самой квартире и к ее погибшему хозяину, не претвориться, что и ей жить негде и что она пришла сюда по этой же причине. Чтобы поселиться.

– Извини, я не знала, что здесь уже занято.

– Квартира большая, а я пока одна. Проходи. На улице мороз. – Маша распахнула дверь как гостеприимная настоящая хозяйка квартиры, и от этого жеста Алю покоробило. – Ты что, сбежала от Софки?

– От кого?

– От хозяйки своей?

– Не совсем…

– Ладно, проходи, сама все расскажешь.

Але было страшно находиться в квартире, которая прежде связывалась у нее лишь с самыми счастливыми днями в ее жизни. Теперь даже обои – черные с красным – навевали ей траурные мысли и делали ее присутствие здесь противоестественным, опасным. Она не удивилась бы даже, если бы из-за угла, из спальни вдруг вы – шла с сигаретой в зубах Марго…

– Садись. – Маша усадила Алю на табурет в кухне, где было накурено и пахло жареным луком. – Будешь яичницу с луком?

– Буду.

– Вот и отлично. Это здорово, что ты вот так взяла и бросила Софку. Она мягко стелет, да жестко спать. Эту каргу я давно знаю. У нее только лицо доброе, а в душе – сплошная чернота. Она ведь одну свою «квартирантку» уже отравила уксусом. А врачам представила, будто бы девчонка та сама богу душу отдала. Просто она заболела, а потому не смогла уже обслуживать клиентов. У нее, у Таньки этой, был больной желудок, да еще и сыпь пошла. Софка испугалась, что за ней придется ухаживать и за то, что ее бизнес могут раскрыть, да то, как она позволяла своим клиентам над Танькой измываться, вот и дала ей вместо водки выпить эссенцию. А потом сама же вызвала «Скорую»… Словом, сгубила Таньку. А она вот так же, как и ты, жила у нее. Софка ее подо всех подкладывала, а сама пропивала и проедала ее денежки. Короче, жила сладкой жизнью. Она Танькой даже перед своей «крышей» расплачивалась. Хотя какая это «крыша», так, одно название. Два бугая. Уф, бычары… Кстати, ты не боишься, что они тебя искать начнут?

– Не начнут. За меня один человек заплатил, – сказала Аля, и перед глазами возникло светлое лицо Теслина. – В долг, конечно. А в моей квартире квартиранты живут, их отец поселил и деньги взял вперед. Вот как их теперь выгнать, чтобы спокойно жить, не знаю.

– А что же ты не сказала тому, кто тебя выкупил, чтобы он и за квартиру заплатил? Одним разом бы все твои проблемы решил.

Аля пожала плечами и вдруг поняла, что говорит глупость. Как это она не знает, как выгнать квартирантов, если у нее теперь есть деньги, которые она может вернуть квартирантам! Целая куча! Деньги. Она еще не успела привыкнуть к мысли о том, что они у нее есть. Слишком неожиданно они у нее появились. И тотчас другое чувство охватило ее – страх. Страх перед Машей, девицей явно из криминального мира, которой ничего не стоит ограбить ее. Вот прямо сейчас.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Не хочу тебя стеснять. У тебя, наверное, и своих проблем хватает, а тут еще и я. У меня есть у кого переночевать…

Но Маша вдруг больно схватила ее сильной ручищей и притянула к себе.

– Не уходи. Я же здесь совсем одна. Думаешь, мне одной хорошо? Оставайся. Ты будешь мне помогать, а я – тебе. Вместе как-нибудь и выкарабкаемся. У меня планов много. Да только с рожей мне не повезло – никуда не сунешься. А ты – красивая. Тебе многое позволено. У меня же на лице написано, кто я и из какого теста сделана. А ты – леди. Это сразу видно.

Слово «леди» прозвучало настолько неожиданно из уст этой грубой и неотесанной девки, что Аля едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. То же мне, леди. Шлюха вокзальная, это я понимаю.

– Ты брось. Никакая я не леди, а так…

Слушая откровения этой совершенно незнакомой ей Маши, Аля спросила себя, как можно вот так сразу открываться первому встречному? И что подразумевала Маша, говоря «выкарабкаемся». Откуда? Из нищеты? Или из той криминальной паутины, в которой она запуталась, наверняка продавая краденое и общаясь с настоящими преступниками, теми же «домушниками»? Но зачем эта дружба ей, Але? Она теперь при деньгах и сможет сама позаботиться о себе. Снимет угол, устроится на работу. Кроме того, у нее были планы мести, направленные против Марго. Уж она-то разберется, кто действительно убил Бориса Ефимовича и кто разграбил квартиру. Ей не хотелось думать, что трагедия, произошедшая в этой злополучной квартире, связана лишь с ее отцом.

– Давай сделаем так, – напирала на нее Маша, подогревая сковороду и мечась по кухне в поисках ножа, чтобы очистить и порезать луковицу, – ты сразу не отказывайся, а присмотрись ко мне, подумай, как тебе лучше. Все равно ты сделаешь так, как хочешь. Останься хотя бы на одну ночь. Мы с тобой поговорим, я тебе расскажу о своих планах, а ты мне – о своих. А утром видно будет…

Аля смотрела на сковороду, где уже шипело масло, обжаривался лук, и снова, в очередной раз ее посетило восхитительное, но очень короткое чувство, что все это ей только снится. Ведь она сидела почти на своей кухне, и даже сковорода, куда Маша сейчас разбивала яйца, была ей тоже хорошо знакома. На ней Аля поджаривала для Бориса Ефимовича толстые, в сухарях, отбивные. Где-то за стенкой стоит ее кровать, а на ней сложенная аккуратно фланелевая пижама в розовый горошек, а под кроватью стоят домашние уютные туфли, красные, бархатные, теплые.

– Ладно, я поживу немного здесь, пока не приму решение, – наконец ответила она. – Ты только не дави на меня, договорились?