Елена Сазанович - Город призраков Страница 28

— О, Боже, как все запутанно. Но… Но Сенечка, милый, главное, это ты… Главное, что я люблю тебя. И, знаешь, с этим убийством… Во всяком случае на нас могут и не обратить внимание. Все заняты его расследованием. И мы может почаще видеться…

— Как бы не так! — неожиданно, с противоположной от меня стороны, раздался громкий, почти злобный крик.

И тут же на сцене появился еще один персонаж местной шекспировской трагедии. Это была уже настоящая Полина, дочка мэра. О, как мало походила она в этот миг на ту неприступную, строгую девицу, по-светски равнодушную и чрезмерно горделивую. Теперь ее лицо было красным от слез. Глаза метали молнии. Губы перекосились от ярости.

Она подскочила к матери. И стала трясти ее за плечи.

— Как… Как ты могла… Ты… Знаешь, кто ты… Я же собираюсь за него замуж… А ты… Ты использовала меня… Ты воспользовалась тем, что мы так похожи. Вот почему весь город судачил, что мы встречаемся. А это ты с ним встречалась. А я не понимала… Ты и папу так ловко обвела вокруг пальца. Ты самая подлая из всех, кого я…

Я примерно догадывался, чем закончится эта сцена. Две несостоявшиеся фотомодели наверняка передерутся. А местный Дон Жуан Сенечка втихоря, деревце за деревцем, пенек за пеньком — и его как и ни бывало. Я также последовал его примеру и что есть мочи рванул к колледжу. Перевел дух только на ступеньках. Пригладил взъерошенные волосы. И как ни в чем не бывало вошел в храм науки Жемчужного, где преподавал Модест Демьянович.

Гимназия была настолько же чистенькой и стерильной, как и ее обитатели. Белые стены, белые двери, белые столы. Белые бантики девочек, белые рубашечки мальчиков. Я заглянул в класс, в котором вел урок Модест. И успел заметить, что он тоже был весь в белом. Белые хлопковые штаны, белая тенниска, белые туфли. Вано сидел за последней беленькой партой. Я уже хотел было поддержать товарища, усевшись с ним за одну парту. Но прозвенел звонок. Так что вкусить жемчужных знаний на сей раз мне не посчастливилось.

Наконец мы остались втроем и расположились, как гимназисты-отличники, поближе к учителю. Положив даже по старой забытой привычке руки на парту. Оставалось разве что только поднять руку, чтобы задать вопрос. Но Модест Демьянович нас опередил.

— Очень раз вас видеть, молодые люди, — приветливо улыбнулся он, расположившись за учительским столом перед нами. — Конечно не смею надеяться, что вас сюда привела жажда знаний.

— Именно она родимая и привела, — кивнул я.

Модест рассмеялся приглушенным смешком.

— Но вы понимаете, я не то имею ввиду.

Но Вано, дабы поддержать теплую беседу, тут же уверил учителя, что более умной, трогательной лекции он нигде и никогда не слышал. А я тут же выразил сожаление. Что так и не успел сесть за парту рядом с товарищем. Ибо не сомневался, что учительский талант Модеста Демьяновича превосходит все ожидания.

Модест был явно польщен. Его голубые глаза сияли. И он, похоже, уже готов был выложить всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой.

— Вы это здорово заметили, — начал Вано басом, — что юные сердца наиболее уязвимы. С возрастом сердце черствеет. Камни брошенные в него отскакивают и зачастую попадают в того, кто их же и бросил.

Я вытаращил на Вано глаза. Вот это да! Похоже он и впрямь старательно записывал лекцию. А Модест, казалось, расплывется сейчас от удовольствия по столу. Еще бы! Его уже цитируют!

— Так оно и есть, молодые люди. Существует мудрая поговорка. Не бросай в другого камни, когда у самого дом стеклянный.

— Скажите, Модест Демьянович, у ваших учеников с годами тоже черствеет сердце? И они так же легко разбрасываются камнями?

Похоже, Вано решил стать поэтом. Но разве у поэтов бывают такие рожи?

— Кого вы имеете ввиду? — нахмурился Модест. — Впрочем, я могу и сам ответить. Угрюмого. Не так ли? Но поверьте, в любом деле бывают изъяны.

— Про Угрюмого мы уже все поняли, — продолжал вкрадчивым голосом мой товарищ. Хотя это ему только так казалось, что он говорит вкрадчиво. На самом деле он гудел, как всегда, только более невнятно. — А что вы скажете об адвокате? Неужели и его сердце с возрастом оставалось пушистым и мягким? А прожитые годы, а неудачи в любви?

Модест пожал плечами. И посмотрел за окно.

— Любого человека можно сломать. Но это не значит, что он тут же начнет бросать камни в другого. Адвокат скорее относился к мазохистом, чем ко мстителям. Он переживал все в себе. Это было еще с детства. Как я понял, вы уже знаете, что он учился в одном классе с Угрюмым и Верой, их общей любовью. Я не знаю, почему она предпочла Угрюмого. Женщин трудно понять. Адвокат был утонченной натурой. Я бы сказал поэтичной. Но женщины почему-то предпочитают грубость и хамство. Особенно такие, как Вера.

— Она была так же дурна, как и ее дочь? — не выдержал я, вспомнив как Модест отзывался о Белке.

Модест пристально на меня посмотрел.

— Именно, — подчеркнуто ответил он. — И я продолжаю считать, что никакая внешняя красота не способна заменить душевную. И никакое внешнее обаяние не способно прикрыть душевную червоточину. Она была такая же взбалмошная, легкомысленная, как и ее дочь. Она плохо училась, хотя, спешу заметить, была неглупа. Но, как зачастую бывает, внешне красивые люди ленивы, поскольку всегда могут рассчитывать на других. Вот Вера и пользовалась и Угрюмым, и адвокатом. В своих целях. И довольно успешно закончила школу. Хотя все это время вела недостойный образ жизни. Вы знаете, на мой взгляд, именно она и искалечила жизнь Угрюмому. Он был очень способным мальчиком… Нет, не побоюсь этого слова, он был очень талантливым. Он вполне мог закончить университет и стать почтенным гражданином нашего города. Вы знаете… Мне даже кажется, что адвокату повезло, что Вера выбрала не его.

— Ну, о везении адвоката еще стоит поспорить.

— Неудачная ирония, — строго заметил Модест. — Его убийство никоем образом не связано с этой историей. И я повторюсь, ему действительно повезло, что он не связал жизнь с этой женщиной. Как видите, он не сломался, став блестящим юристом, и нашел свое счастье с Ларисой Андреевной. А Угрюмый… Это именно Вера заставила его уехать в столицу. Видите ли ей здесь было скучно! Ее тянула другая жизнь, полная блестящей мишуры. Которая закончилась довольно трагично. Если бы они не уехали… Видимо, несмотря на то, что она выбрала Угрюмого, она не сделала его счастливым. Напротив. Ее поведение в столице наверняка не осчастливило парня.

— Он, насколько я знаю, поступил в институт? — вежливо спросил Вано. В отличие от меня он на удивление держался чересчур тактично. Неужели на него и в самом деле так благотворно подействовала лекция Модеста?

— Да, он поступил в институт. Но недолго там проучился.

— А вы не знаете в какой?

Модест пожал плечами.

— На удивление — нет. Он об этом не говорил, да никто и не интересовался. Какое это имеет значение, если человек его не закончил?

— Но все же… Вы как их классный руководитель, можете хотя бы предположить, к чему у него были особенные наклонности?

Модест наморщил лоб, словно вспоминая.

— Круг его интересов был довольно обширен. Хотя… Хотя он обожал биологию. Даже проводил всяческие опыты на лягушках. Мне это было не совсем по вкусу. И я не раз замечал, что опыты на живых существах — не очень-то благородное дело.

— Скажите, Модест Демьянович, вы случайно не знаете, был ли адвокат на свадьбе у Угрюмого?

Модест улыбнулся.

— Вы слишком от меня много хотите, молодые люди. Моя память не совершенна. Да и откуда мне было знать?

— Но во всяком случае это было возможно?

— Адвокат тогда частенько навещал столицу. Он учился здесь. Но ездил туда за нужными книгами, журналами. Да… Насколько я помню, один раз он упомянул, что встретил там Угрюмого. Но больше… Увы, я ничего не могу сообщить.

— Вы знали, что в последние годы адвокат болел раком?

Модест вздрогнул от неожиданности. И его руки по инерции стали перелистывать школьный журнал.

— Так знали или нет?

Он поднял на нас спокойный взгляд. И тихо ответил.

— Откуда мне было знать о таких сугубо личных вещах? Даже если это так и было, об этом бы никто не сказал. У нас соблюдается врачебная тайна. И я не понимаю, почему вы предположили такую нелепость.

— Это не такая уж нелепость, — возразил Вано. — Профессор Заманский — знаток в этом деле. Он не мог ошибиться.

Модест Демьянович поднялся с места. И посмотрел на часы.

— Увы, молодые люди, больше ничем помочь не могу. Я уже и так опаздываю на урок. А это не в моих правилах. Если учителя имеют привычку опаздывать, какой пример они покажут детям. Ошибки в нашем деле исключаются, они очень дорого стоят.

Мы поднялись вслед за ним.

— Модест Демьянович, последний вопрос. Так, ради любопытства. А что, Сенечка Горелов — жених Полины?