Эдгар Уоллес - Джентльмен в черной маске Страница 28

— Меня зовут Морлек, — представился он, — Я очень рад, что вы не упали в обморок, — ведь вам приходится разговаривать с персонажем из преступного мира.

Она улыбнулась в ответ.

— Мне хотелось бы переговорить с проживающим у вас молодым человеком.

— Вы хотите говорить с мистером Фаррингтоном? — выражение ее лица разительно изменилось, — Очень сожалею, но вашей просьбы удовлетворить не могу. Он нездоров. Вам, вероятно, известно, у него запой. Вчера, когда я ушла за покупками, он исчез из дому и вернулся лишь на рассвете. Я послала за врачом.

— Неужели он чувствует себя так скверно? — спросил Джемс, — Неужели он настолько слаб, что нельзя повидать его?

— Боюсь, что у него жар, он бредит. Вы хорошо с ним знакомы?

— Нет, я только кое-что о нем слышал.

По-видимому, женщина не склонна была продолжать беседу о мистере Фаррингтоне, и Джемс поспешил проститься. Он ясно понял: до выздоровления юноши разрешить томившую его загадку не удастся.

Морлеку хотелось побыть одному, и он, отклонившись от своего обычного маршрута, поехал прямиком через густые заросли Выехав на поляну, он неожиданно очутился лицом к лицу с Джоан. Сидя в седле, она звонко расхохоталась: смущенный Джемс показался ей забавным.

— Мой отец вчера вернулся в Крейз, — пояснила она ему, — и наша жизнь на природе продолжится. Возможно, с минуты на минуту появится Гамон.

— С чем вас и поздравляю!

— Знаете ли вы, что сегодня ночью ограбили его приятеля Марборна? Эта кража сильно напоминает ваши прежние подвиги.

И она пристально взглянула на Джемса.

— Боюсь, это всего лишь дурное подражание. Неужели вы меня подозреваете?

— А разве это были не вы?

Он улыбнулся и спрыгнул с коня.

— Вы очень любознательны, но на этот раз я не удовлетворю вашего любопытства.

— Надеюсь, вы не станете отрицать, что взломщик — это вы?

— Мистер Джемс Морлек уклоняется от дачи показаний по этому вопросу.

— В таком случае взлом — действительно ваша работа! — Девушка тяжело вздохнула. — Я так этого боялась. Но у вас есть алиби: здесь все убеждены, что этой ночью вы не покидали Старого Дома.

— Я на самом деле ночью успел побывать в Лондоне. Однако чего бы я ни натворил дурного, одно доброе дело я сделал. Спас одного молодого пьяницу от ареста, а затем доставил его к милейшей, любезнейшей миссис Корнфорд.

Джоан побледнела, как мел.

— Это очень мило с вашей стороны, — еле выговорила она.

— Вы знаете Фаррингтона?

Она ничего не ответила.

— Скажите, какие у него основания ненавидеть вас?

Она покачала головой.

— Джоан, доверьтесь мне, чем вы озабочены?

— У меня всегда много забот, — ответила девушка.

— Я вижу, вы уклоняетесь от ответа. Хорошо, ответьте мне на другой вопрос, — сказал он, с трудом подбирая слова. — Джоан, если бы я… Если бы я снова стал честным человеком и равным вам по общественному положению… то вы… вы бы вышли тогда за меня замуж?

Ее глубокие печальные глаза остановились на нем, и она медленно покачала головой:

— Нет, Джемс.

— Почему? — вырвалось у Морлека.

— Потому что… Вы только что упомянули о Ферри Фаррингтоне… И я… Я его жена! — С этими словами она круто повернула лошадь, взмахнула хлыстом и ускакала.

Глава 31. МОНАХИ ПОЛУНОЧИ

Неужели Джоан сказала правду? Скорее, это похоже на сон! Должно быть, она просто хотела попугать его, как в свое время пугала Лидию Гамон. То, что она сказала, — немыслимо, она еще совсем ребенок!

Он снова поскакал к дому миссис Корнфорд. В порыве гнева он собирался пройти в дом и потребовать от несчастного алкоголика объяснений… Слишком много он узнал за последние сутки!

Но ему помешало появление врача. Старый доктор приветливо кивнул Джемсу.

— Как поживает ваш пациент? — осведомился у него Морлек.

— Скверно. Он очень слаб, и организму трудно сопротивляться болезни. За благополучный исход поручиться нельзя. Но и вы неважно выглядите, милейший. Я давно вас не видел — с той поры, как…

— С тех пор, как я вышел из тюрьмы, — подсказал, улыбаясь, Морлек. — Мы действительно давно не встречались. Но вам нечего беспокоиться: я здоров как лошадь.

Некоторое время они шли рядом.

— Какой странный парень мой пациент, Фаррингтон. — заговорил, наконец, доктор. — Ведет себя более чем странно, а ведь он умен, получил хорошее образование. И лежит сейчас в белой горячке! Если бы вы слышали, что он бормочет, у вас бы волосы встали дыбом. К счастью, я лыс, и на меня его бред не производит впечатления. Вы что-нибудь слышали о монахах полуночи?

— О чем?

— О монахах полуночи. Я очень заинтересовался ими. Существует какое-то тайное общество под этим названием. Вы не слыхали? Вы ведь многое повидали на своем веку. Он, не умолкая, бредил ими. Собственно, мне не следовало бы разглашать врачебную тайну, но… И когда он говорил о них, почему-то всегда упоминал имя «Джоан». Я не прочь бы узнать, кто эта таинственная женщина.

Джемс промолчал.

— Во всяком случае, это очень распространенное имя. Вы не обращали внимания, как порой входят в моду то одни, то другие имена? Почти все Марджори, как и все Доры и Доротеи родились в 1896 году. Все Джоан нынче примерно в девятнадцатилетнем возрасте. Сейчас новорожденных девочек нарекают Маргаритами. Как странно устроен свет!

Вскоре он попрощался с Джемсом и направился в дом, где его ждал пациент.

Морлек задумался. Нет, Джоан хотела его напугать или просто пошутила — ему страстно хотелось верить, что она свободна. Он утешал себя, как мог, и не хотел отказаться от нее.

Когда Джемс обогнул Старый Дом, навстречу промчался автомобиль итальянской марки. На мгновение он придержал лошадь и посмотрел вслед машине. За рулем сидел Ральф Гамон. Вряд ли его присутствие в этих краях представлялось кому-либо приятным и полезным.

— К вам приходили полицейские, сударь, — театрально заявил ему Бинджер, выбежав навстречу.

— Кто? Спунер или Финниган?

— Нет, они пришли сюда все и допрашивали Вильяма. Как странно, что дворецкого, как и меня, зовут Вильямом…

— Перестаньте болтать, — нетерпеливо оборвал его Джемс. — Что они говорили Вильяму?

— Хотели узнать, не выходили ли вы прошлой ночью из дому. И Вильям им сказал, что, насколько ему известно, вы всю ночь провели дома. А я-то наверное знал, что вы были дома, и так и сказал им. Они записали мои слова в протокол.

— Когда они ушли?

— Они еще не ушли. Они прошли к вам в кабинет. Один из них сказал, — а всего их было трое, — что скверно себя чувствует и хочет отдохнуть: уж очень сильно солнце напекло ему голову.

— Насколько я успел заметить, солнце за последний месяц не выглядывало ни разу. Должно быть, третьего зовут Уэллингом. Это вполне в его стиле.

— Совершенно верно, сэр, так его и зовут. Пожилой, седой человек, а ведет себя, как ребенок, или не в своем уме. Поставил граммофон на стол и все спрашивал, к чему в нем боковое отверстие. Просто ужасно, что взрослые люди иногда ведут себя так ребячливо.

— Да, это ужасно, — убежденно заявил Джемс и поспешил к себе в кабинет.

Уэллинг, как ни в чем не бывало, разглядывал одну из гравюр, украшавших камин. Завидев хозяина, он приветливо улыбнулся и сказал:

— Вот, наконец и вы, Морлек. Вы отлично выглядите.

— Я только что встретил врача, и он высказал противоположное мнение. Однако, надо полагать, вам как детективу это известно лучше, — пошутил Джемс, пожимая полицейскому руку.

— Я решил навестить вас, — Уэллинг, следуя странной привычке, глядел в потолок, а затем внезапно опускал глаза на своего собеседника. Чем выше тот был ростом, тем сильней приходилось задирать голову сыщику.

Он смотрел Джемсу прямо в глаза. Взгляд его казался ласковым, однако не раз приводил в отчаяние самых закоренелых преступников.

— Я только вчера узнал, что двое наших сотрудников следят за вами. И кому пришла в голову такая мысль, — возмущенно сказал он. — Как только мне стало известно об этом, я поспешил приехать и тотчас отправил наблюдателей восвояси. Я не хочу стеснять вас, Морлек. Это несправедливо.

Джемс раскатисто захохотал.

— А я уверен, что именно вы поручили своим сыщикам следить за мной.

— Я уверен в этом еще в большей степени, чем вы, — печально произнес Уэллинг и покачал головой. — К сожалению, в интересах дела нам иногда приходится лгать. — Он сокрушенно покачал головой. — И к чему эта бесконечная и бессмысленная ложь? Порой мне становится от этого не по себе… У вас очень славный граммофон… Есть и пластинки?

— У меня их немало, — поспешил ответить Джемс.

— Кто бы мог подумать, — неторопливо произнес Уэллинг. — А я как раз завел граммофон, — добавил он.

Диск вращался очень медленно.

— Странно, ваш граммофон ползет, как улитка. Вздумай вы поставить лампу на середину диска, а на его край картонную фигурку человека, то забавная тень упала бы на занавеску. Казалось бы, что вы ходите мимо окна. Что вы скажете, Морлек? Если я когда-нибудь соберусь, наконец, написать книгу о преступном мире, то обязательно упомяну о граммофоне. И знаете, обязательно приложу к описанию приспособление с фигуркой человека и несколько иллюстраций.